Ознакомительная версия.
— Здравствуй, великая княгиня Киевская и всея Руси Ольга!
У нее прихлынули слезы, ей было жалко этих русичей, потерявших родину и служивших чужому царю.
Константин Багрянородный, увидев смятение и слезы Ольги, пояснил ей:
— Не пугайся, архонтиса россов, это не рабы, а свободные дети тех россов, которые живут в Константинополе многие годы.
У Ольги отлегло от сердца. И вспомнила она рассказ отца Григория о том, что еще до Олеговых времен близ монастыря Святой Мамы вырос большой поселок, где жили русичи, кои оставались в Византии по разным причинам.
— Я люблю этих воинов. Они — гордость моей гвардии, — добавил император.
Воины взмахнули мечами, и сверкнула молния, вскинули их вверх — и снова молния. Опустив мечи в ножны, воины поклонились Ольге и торжественным шагом покинули залу. И тут княгиня Ольга поняла, почему Багрянородные государи так ценят русских воинов: они воочию убедились, чего стоят богатыри земли русской, и знают, что с великой Русью лучше любой худой мир, чем добрая ссора. И время показало, что в Византии всегда по достоинству оценивали Русь и ее могущество.
Наконец‑то долгий торжественный день завершился. На сей раз император и его супруга проводили Ольгу до выхода из Юстиниановой храмины, ведущего на север. Далее княгиню Ольгу и ее свиту провожал канцлер. Он привел россов в большой особняк, отведенный для Ольги и ее свиты. Им предстояло прожить в этом особняке месяц и десять дней. У княгини Ольги и ее свиты оставалось много времени хорошо узнать быт и нравы народа великой Византии, проникнуться почтительностью к ее трудолюбивому народу, к христианской вере, которая в эту пору достигла в Византии вершины своего расцвета в милосердии, человеколюбии и благочестии.
Глава двадцать четвертая
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДОБРЫНИ
И прошло три недели пребывания великого посольства Руси в Византии. И никто из русичей не мог бы ответить, чем будет богат грядущий день, какие события всколыхнут бездеятельные часы, от которых вельможи уставали больше, чем от повседневных дел и забот на Руси. Лишь послы и купцы Ольги были заняты порученным им делом. Продав свои товары, купцы закупали греческие. Да и не только, потому как на рынках вечного города можно было купить все, что шло на продажу в подлунном мире. Даже верблюдов из аравийских пустынь, даже слонов из знойной Африки продавали на рынках Царьграда. Но такие диковинные животные русичам ни к чему. А вот шелковые ткани они покупали охотно и в большом количестве. И обувь для женщин, и упряжь для боевых коней. Еще проявляли интерес к различной мебели. Что уж там говорить, на Руси пока не умели делать изящные кресла, столы, столики, стулья, диваны, шкафы, зеркала. Не жалели купцы денег и на греческие вина. Они хоть убойной силой и не шли в сравнение с русской медовухой, но ласкали нежными вкусами и ароматными запахами. А как узнали купцы, что обратно в Киев Ольга пойдет по земным дорогам, то не поскупились купить арабских скакунов. Правда, они не всем купцам оказались по карману, но хороши!
У послов были свои интересы в Византии. Им предстояло узнать, насколько точно греки соблюдали договор, заключенный с Русью одиннадцать лет назад при великом князе Игоре. И растекались русские послы по городу, искали соотечественников, проверяли, нет ли среди них тех, кто бы не имел утвержденной князем для убывающих из Руси серебряной печати. А ежели россияне вы/га вал и себя за послов, то имели ли они золотую княжескую печать. Да чтобы у всех торговых людей из Руси имелись грамоты, в коих перечислялись бы люди и корабли, убывающие из державы. Русским послам пришлось туш. Греческие чиновники слабо соблюдали многое из договора, что касалось пребывания россов в Византии. Старший посол Гудвин каждый день докладывал Ольге о нарушениях греков. А послы под началом Гудвина работали не за страх, а за совесть и сделали немало. Они выловили много русичей, кто жил в Византии, торговал, занимался ремеслом, не имея на то права, ни печатей, ни грамот. Да ведь знали русичи, какое жестокое наказание их ждет за нарушение уставов. И убегали, и сопротивлялись. А всякое сопротивление каралось смертью.
Послам было велено узнать, как охраняют императорские чиновники торговых людей из Руси, как разбирают их ссоры с греками, не покупают ли русичи ткани тайно. Ведомо, что всякая ткань, купленная торговым россиянином по цене дороже пятидесяти червонцев, должна быть показана рыночным чиновникам. Они же прикладывали к ткани свою печать.
Работы у послов была пропасть. Они разбирались и с беглыми из Руси. И в этом деле послам много помогали русичи, живущие в поселке у монастыря Святой Мамы. Они называли греческих вельмож, у коих находились в рабстве русичи. И тогда послы звали императорского чиновника и вместе с ним шли отбирать невольников. Случалось, те сами хотели остаться у грека, и тогда хозяин платил послам Руси по две ткани или по два кафтана за каждого невольника.
По вечерам в особняке княгини Ольги послы обсуждали сделанное за день, рассказывали, что с ними случилось. При этом часто, где‑нибудь в сторонке, сидел молодец Добрыня и с интересом слушал послов. Нравилось ему их дело. И как‑то в середине сентября он попросил у княгини Ольги позволения идти в город вместе с послами. В эти дни старший посол Гудвин ходил со своими помощниками на невольничий рынок Искали они по повелению княгини русичей, коих продавали в неволю грекам печенеги. Ольга наказала послам:
— Как найдете хоть девицу добрую, хоть вьюношу середовича, старца или дитя из Руси, выкупайте их моим именем и деньгами.
И Добрыня напросился к Гудвину, потому как более рьяного освободителя русичей из неволи богатырь не знал. Позже и сам он оказался дотошным искателем. Да слишком усердным. Он пытался освобождать от цепей румын и немцев, болгар и чехов, хорватов и сербов. За всех невольников он переживал, как за русичей. И шептал Добрыня про себя: «Мой бог, Перун, убереги меня от рабства, от цепей и колодок». Ан нет, Перун подвел его. И если бы не сила и отвага Добрыни, быть бы сему богатырю проданным в рабство.
На четвертый день походов на рынок рабов, когда над головой палило беспощадное солнце, Добрыня отлучился от послов в таверну испить воды. За ним увязались два подозрительных грека. Таверна располагалась в полуподвале. Добрыня спустился в нее, сел к столу и попросил принести ему воды. Греки вошли следом за Добрыней, и один из них о чем‑то поговорил со слугой, который подходил к русичу.
Спустя минуту — друтую к Добрыне подошла молодая и красивая гречанка и подала медную кружку. Сама же стала наливать из медного кувшина холодную и прозрачную воду. Пока Добрыня пил, гречанка мило улыбалась ему. Черные глаза ее сверкали маняще и загадочно. Добрыня попросил налить еще воды, пил медленно, любуясь девушкой, и даже тронул ее за талию. Она словно ждала этого и сама взяла Добрыню за руку, привлекла к себе. Семнадцатилетний богатырь послушно встал. В груди у него все ликовало, грязная харчевня — таверна показалась ему волшебно красивой. Всюду благоухали цветы, пели певчие птицы, журчала вода из фонтанов. И он не шел за прекрасной девой, а словно парил в воздухе, и она парила с ним рядом. Его сердце разрывалось от нежности и доброты. И он притянул деву к себе. Теперь она показалась ему золотоволосой и голубоглазой. Он хотел поцеловать ее, она же приложила к его лицу прохладную и ласковую руку и повела Добрыню светлым коридором. И сколько они так шли, Добрыня не ведал, но пришли, наконец, в волшебный зал, и дева усадила его на диван, сама опустилась ему на колени, обняла его за шею, и они прижались друг к другу губами.
Послы как‑то вначале и не заметили исчезновения Добрыни. Лишь к вечеру старший посол Гудвин спросил Рулава — младшего, сына Олегова воеводы Рулава:
— Был ли нынче с нами Добрыня?
— Да, был, — ответил Рулав.
— До полудня кружил по рынку, — добавил посол по имени Акрим, — Ему чего, он вольный сокол.
— Ан нет, здесь не Русь, а чужая держава. Ему должно было отпроситься у меня, — строго заметил Гудвин. — Теперь же ищите его, и пока не сыщем, нет нам возвратного пути.
Послы не возразили и молча разошлись по рынку. Они долго бродили по громадной рыночной площади, заглядывали во все питейные заведения, и в то заходили, где побывал Добрыня, но вернулись ни с чем к тому месту, откуда разошлись. Наступили сумерки, и рынок уже закрывался.
— Что же вы без Добрыни? — спросил расстроенный Гудвин.
— Он не дитя несмышленое и не мог потеряться. Поди, давно близ княгини, — сердито ответил Рулав.
— Дай‑то бог, — согласился Гудвин и молча отправился в резиденцию, кою послы звали меж собой подворьем русичей. Спутники Гудвина шагали следом, понуро опустив головы. Придя в посольский особняк, Гудвин сказал своим помощникам:
Ознакомительная версия.
