Она сидела на унитазе, ее била дрожь. Из-за хлипких дверей гостиничных номеров доносились храп, кашель, потом самозабвенные крики — люди занимались любовью.
Где сейчас Марк? Она просила его разыскать Роберта Кирша, но люди Аттила нашли его раньше. Если бы она рассказала им про Фрумкина, оставалась бы надежда, что ее не казнят, но, хоть она и ненавидела его, предать его она не могла. Хотя почему бы и нет? Она ведь уже предала Марка, изменив ему с Робертом, и Роберта предала, развозя оружие для Фрумкина. Так почему бы не сделать это в третий раз? Вдруг это поможет уберечь чью-то жизнь? Но винтовки уже здесь, и Фрумкин наверняка успел покинуть страну. А что до того, чтобы сообщить имя Фрумкина в обмен на свою жизнь, — она не уверена, что хочет жить, она этого недостойна.
Джойс потянула ржавую туалетную цепочку, вода хлынула и забулькала в трубах. Рядом, так близко, что, казалось, звук идет из недр самого здания, зазвонил колокол к заутрене. В промежутках между его гулкими ударами кто-то позвал ее по имени. Голос был Роберта, не сердитый, а скорее отчаянный, как у отца, который ищет потерявшегося ребенка. Джойс была в поезде. Зима, за окна ми сугробы. Небо пепельно-голубое, внизу беломраморной полосой змеится Гуздон, одинокий фигурист сделал пируэт и скрылся с глаз. Она хотела посмотреть на него еще раз и побежала по коридору. Но уперлась в тормозной вагон и втиснулась между гигантскими мешками с почтой. Через некоторое время услышала голос отца, сначала вдалеке, потом все ближе. Она не могла решить: стоит ли дальше прятаться или все же объявиться, но в последнюю минуту, когда, казалось, он уже готов был повернуть назад, выскочила и бросилась ему на шею: «Я здесь, здесь!»
38
Росс с Киршем сидели на крытой веранде, выходящей в сад.
— Желтый камень — традиционный для этих мест, — сообщил Росс, указывая на готические аркады, образующие низкую узкую галерею длиной метров тридцать.
Ему бы все учить, подумал Кирш. Он сел на паром в Хайфе и, как и Блумберг, от Фамагусты взял такси. Водитель, под присмотром Кирша, привязал картину Блумберга к крыше автомобиля очень осторожно, чтобы не повредить. И сейчас картина, в том же сером чехле, как и привез ее из пустыни Блумберг, стояла у стены в новой роскошной гостиной Росса.
— Может, сначала выпьем? — предложил Росс.
Кирш удивился: он был уверен, что губернатор сразу захочет посмотреть на заказанный шедевр. Однако воспринял этот жест как дань уважения — и дань памяти.
Росс, потягивая виски с содовой, указал рукой на сад:
— Если бы почва была побогаче и воды побольше… А так…
Кирш поглядел на голую пустошь с редкими деревьями: да уж, розы здесь не приживутся.
Кирш поднес к губам стакан с лимонадом. От виски он отказался, день сегодня ответственный.
— Мы кучу времени потратили на то, чтобы найти еврейское кладбище, — сказал Росс. — Здесь есть всего одно. В Эрджане. Они пытались лет двадцать обосноваться тут. На деньги французского барона, Мориса де Гирша [77]. Слыхали о таком?
Кирш покачал головой.
— И что его понесло на Кипр — бог весть… — Росс поднял стакан, посмотрел на просвет. — Вы ведь поедете туда с нами?
— Я ей обещал.
— А она не хочет, чтобы его… привезли обратно?
— Нет, говорит, ему Иерусалим не особо нравился. Как и Англия. Думаю, ее привлекает возможность приезжать сюда когда-нибудь в будущем в полном одиночестве, на его могилу. Попросила нанять кого-нибудь, чтобы поухаживал за могилой.
— Столько лет? Вряд ли вы найдете надежного человека.
— Да, — сказал Кирш. — Столько лет. Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить.
— Так я и знал.
— Как думаете, можно что-нибудь сделать?
— Ничего — если она не заговорит.
— А если заговорю я?
Росс смотрел мимо Кирша. Сейчас будущий губернатор уже в резиденции, и субалтерн готовился поднять в конце сада на флагштоке «Юнион Джек».
— Про мальчишку? Я отослал его ради его же пользы. И был прав. Не думаю, что тут вы много выгадаете. Что до остального — я имею виду пропавшего сержанта Харлапа и его пропавшие пуговицы, — с этим разбираться вам и моему преемнику.
— А Фрумкин?
— Не сомневаюсь, вы его отыщете и без помощи госпожи Блумберг. Но будет непросто. Зацепиться не за что — ну одолжил он Джойс машину, больше ничего за ним нет. Полагаю, он уже в Калифорнии. Человек он влиятельный. Желаю удачи.
— А то, что она признала вину, разве ничего не значит?
— Позволит скостить срок лет на пять. Послушайте, Роберт, вы сделали все, что могли. И я тоже. Давайте посмотрим картину?
Росс встал с кресла. Казалось, Росс поубавился в росте, а может быть, дело в том, что его власть над Киршем поубавилась, оттого и былой внушительности нет как нет. И оба направились в гостиную. Угол картины торчал наружу, Блумберг сам прорвал в этом месте мешковину, когда препирался с охранником перед иерусалимской резиденцией губернатора.
Кирш разрезал веревку ножом, снял мешковину.
Росс стоял поодаль. Вгляделся, сосредоточенно сдвинув брови. Подошел ближе, потом еще, пока не остановился в двух-трех шагах от полотна. Снял очки. Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил.
— Что ж, — сказал он, — я бы покривил душой, если бы сказал, что не разочарован.
Кирш смотрел на взвихренные коричневые, розовые, красные пятна. Изображенное художником древнее святилище было неразличимо среди этой мешанины красок.
— А знаете что? — сказал Росс. — Я не хочу ее держать у себя. Может, вы заберете?
— Если она вам не нужна… Джойс точно захочет взять.
— Ну, как владелец, думаю, я вправе подарить ее кому угодно. Только не уверен, что у госпожи Блумберг найдется достаточно места, чтобы ее вывесить. Но если вам кажется, что так будет лучше, пусть она пока хранится у вас — потом передадите ей.
— Непременно, — сказал Кирш.
Росс все еще смотрел на картину, как будто пытался разгадать кукую-то загадку.
— Пора двигаться, — сказал он наконец. — Простите, что подгоняю.
— Может ли она по крайней мере отбывать наказание в Англии?
— Попробую это устроить. Но вы уверены, что она туда хочет?
— Я ее не спрашивал, но слышал, у нее есть друзья в Лондоне. Там хоть кто-то сможет ее навещать.
— И вы в том числе?
— Не знаю. Я еще не решил, что буду делать.
Они прошли в столовую. Двое слуг распаковывали коробки, доставали оттуда тарелки, бокалы и осторожно ставили на стол.
Кирш и Росс спустились с крыльца. За катафалком стояла машина с включенным двигателем — их поджидали. Небо было чистое, цвета бутылочного стекла. И хотя такое было маловероятно, у Кирша возникло предчувствие, что собирается дождь.
Они ехали несколько часов, впереди сгущались тучи. Когда они добрались до кладбища, уже лило вовсю. Деревьев, листья которых задерживали бы влагу, здесь не было, и по всему участку, на сколько хватало глаз, растекались мутные желтые ручьи.
Кирш и Росс стояли и смотрели, как гроб с телом Блумберга опускают в могилу.
Росс обернулся к Киршу:
— Я подумал, может, хотите что-то сказать?
Кирш ответил не сразу. Дождь барабанил по непокрытой голове. Он посмотрел на соседнюю могилу. Простое надгробие украшала Звезда Давида, надпись на камне извещала, что здесь покоится Артур Нидерхоффер, 15.12.1886-2.11.1921. Блумберг был последним членом этой колонии.
— Нет, — ответил он Россу. — Нечего мне сказать.
Декабрь
39
Занималась заря, обещая ясный палящий день, и Кирш не мог противиться этому искупительному свету, сплошному белому сиянию. Утренний город манил со всех сторон: над древними стенами, новыми домами и строительными площадками разносился колокольный звон, гнусавое пение муэдзинов, и, словно возвращая воспарившего человека на землю, красочный домашний быт Иерусалима тоже давал о себе знать: женщина на балконе дома напротив вытряхивала клетчатую бело-голубую скатерть, внизу другая женщина несла букет кроваво-красных осенних роз — Кирш подозревал, что она тайком нарвала их в парке на углу и позже пойдет продавать.
