главное, нашёл удобный путь, напротив посёлка Верхне-Благовещенского. Это определило место форсирования. Войсковым группам из Сретенки последовало указание не заходить в город, а сосредоточиваться вблизи предполагаемой переправы.
Первоначально высадка планировалась на 21–22 июля. Но генерал Грибский учёл, что китайцам дата может стать известной, и воспользовался тем, что группа Сервианова явилась на сутки раньше ожидаемого. Штаб сводного Благовещенского отряда подготовил подробный приказ, в котором всем частям, как боевым, так и вспомогательным, предписывались конкретные действия в определённых условиях.
Для пущего отвлечения внимания китайцев от столь масштабной переброски войск от Зеи вверх по Амуру один за другим были пущены пароходы «Михаил», «Гражданин», а затем «Сунгари» и «Селенга». С китайского берега на них обрушился шквал артиллерийского и ружейного огня. Пароходы и благовещенские ложементы отвечали. Завязалась продолжительная дуэль, под прикрытием которой русские войска благополучно переправились на правый берег.
Когда противник заметил появление на своём берегу крупного скопления русских, началась паника. К переправе была брошена колонна солдат с пушками, но её рассеяла батарея из Благовещенска. Лишь одно орудие успело обстрелять наступавшие части, да ещё китайская конница и пехота попытались атаковать с фланга. Конницу перехватила 3-я сотня Амурского казачьего полка, обратив китайцев в беспорядочное бегство. После этого началось общее наступление переправившихся войск.
К полудню 21 июля русские части вошли в опустевший Сахалян и зажгли его.
Первая фаза задуманного штабом Грибского плана была выполнена. Далее открывался путь на Айгун.
Стоило Сахаляну заполыхать, как Благовещенск преобразился. Толпы народа высыпали на берег любоваться огромным пожаром на том берегу. В городском саду собрался духовой оркестр. Открылись магазины и палатки с напитками и закусками. Всюду слышен был смех, весёлые крики и даже нестройное хоровое пение. Городская дума направила депутацию к военному губернатору с выражением признательности за освобождение от «жёлтой опасности», но Константина Николаевича в городе не было – он находился с войсками в Сахаляне.
В доме Саяпиных царила суматоха: Татьяна Михайловна с дочкой и внучкой стряпали праздничный обед. Дед Кузьма ушёл на берег. Хотел взять с собой Чаншуня, но, поразмыслив, от этой затеи отказался: негоже китайскому мальчишке показываться в такое время на глаза русской публике. Обидеть могут, а паренёк и так натерпелся.
Была задумка у сотника Саяпина заглянуть к генералу, поздравить с победой, однако дежурный офицер сообщил по секрету, что хозяин на переправе встречает отряд генерал-майора Ренненкампфа, и вообще рано что-либо праздновать: на пути к Айгуну возле деревни Колушани сконцентрированы большие силы китайцев, там хорошие укрепления, и бой предстоит жестокий.
– Знаете, Кузьма Потапович, – разговорился офицер; он скучал и рад был развлечься, – генерал решил задействовать всех, кто проявил себя во время обороны. Он даже поручику Колонтаевскому… есть такой у сибирских стрелков… разрешил вновь собрать городской добровольческий отряд, чтобы был как бы личный резерв командующего…
Дед слушал вполуха, а потом и вовсе попрощался, поспешил домой, где его ждал, как он резонно предполагал, большой пирог с белыми грибами.
Стол уже был накрыт. Собрались все, кроме Чаншуня, который остался в доме бабушки Тани. Посланная за ним Еленка вернулась ни с чем.
– И – пущай! – сказал дед. – Для него, и верно, какой праздник?
– Для нас – тож, – откликнулась Татьяна Михайловна. – Как вспомню крестницу Евсевию… – Она перекрестилась на красный угол, где на полочке стояла икона Казанской Божьей матери в окружении икон поменьше и висела лампадка.
Следом за ней перекрестились остальные.
– Помянем друзей наших Ванов, – сказал Кузьма, поднимая чарку с настойкой. – Сюймина с Фанфанушкой и детей их, Цзинь и Сяосуна…
– И правнучку нерождённую, – добавила Татьяна. – Или правнука.
Она оглядела удивлённые лица и снова перекрестилась:
– Не знали? В положении была наша крестница. Не довелось ей нас с Кузьмой порадовать.
Все дружно вздохнули, а Арина тихо заплакала.
– Сперва обнимаете, потом убиваете, а теперь ещё и поминаете, – раздался от двери злой мальчишеский голос. – Добрые друзья-соседи!
Первую фразу Чаншунь сказал по-русски, а вторую по-китайски. Наверное, решил, что так будет обидней.
Кузьма поставил невыпитую чарку на стол и поднялся во весь свой немалый рост. Арина попыталась придержать его, но он стряхнул её руку, как случайную стружку.
– Ты, парень, говори, да не заговаривайся, – грозно пророкотал он. – Их я не спас, но тебя-то спасли.
– Спас не ты, – отрезал мальчишка. – Но лучше бы меня убили вместе с отцом. Люди могут забыть, что вы сказали. Могут забыть, что вы сделали. Но никогда не забудут, что вы заставили их почувствовать.
Плечи Кузьмы опустились. Он весь сразу как-то сник и понурился. Хотел сказать «Прости, сынок!» – за всех русских сказать, кто были тогда на берегу, но кто он такой, чтобы говорить за всех, и какое имеет право называть сынком этого несчастного парнишку? Одна надежда: пройдёт время и всё расставит по местам; виноватые будут наказаны, невиновные – оправданы.
Одна надежда…
– Казаки! – крикнул Пашка Черных. – Подьте сюды!
Не слезая с седла, он смотрел на тело в солдатской рубахе с бурыми потёками, лежащее в ложбинке среди пожухлой от жары травы.
Тело было без головы. Голова обнаружилась на ветке соседней берёзки, подвешенная за ухо; глаза были выколоты, одна щека проткнута прутом.
На зов Черныха подъехали несколько человек, разгорячённые только что закончившейся схваткой с китайской конницей.
– Да это, кажись, Филя Калинин, – предположил один. – Ну тот, что потерялся во время вылазки Юрковского.
– Точно, Филя, – подтвердил другой. – Он глуховат был, отстал, наверно, вот и попался гадам этим.
– Мало их сейчас порубали, – мрачно заявил третий. – Надо было всех… в капусту! Ишь, с человеком чё сотворили! Нехристи поганые!
– Где тут у нас нехристи? – подъехал сотник Волков в сопровождении поручика пехоты.
– Да вот гляньте, Леонид Петрович…
Офицеры долго не разглядывали. Волков приказал доставить тело к переправе. Черных предложил сопроводить страшный груз до Благовещенска, очень ему хотелось хоть ненадолго заглянуть к Еленке, но сотник и разговаривать не стал:
– Завтра берём Колушанские высоты. Разведка сообщает, там мощные укрепления, всем достанется. Так что надо отдыхать, а не прогуливаться. Сказано доставить до переправы, значит, доставить до переправы. Ясно?
– Так точно, господин сотник!
Волков глянул на огорчённое лицо молодого казака и сказал вполголоса:
– Думаешь, Павел, мне не хочется к молодой жене? Но – что делать? Отечество зовёт! – И повернулся к поручику с улыбкой: – Так, Владимир Клавдиевич?
– Разумеется, Леонид Петрович, – на полном серьёзе откликнулся Арсеньев. А когда отъехали, сказал: – Я, между прочим, тоже домой хочу. Жена скоро должна родить.
– Поздравляю! А у меня дома трое детей – мал мала меньше. –
