Хан Тохтамыш был рассержен: только Нижний Новгород выказал покорность, остальная же Русь воспротивилась. Он отправил в Булгарию войско с приказом брать на копье все русские купеческие корабли, купцов убивать, а товары и сами лодии приводить в Сарай-Берке.
Сам Тохтамыш с огромным войском двинул на Русь. Южнее Нижнего Новгорода ордынцы переправились через Волгу и ступили в рязанские земли.
Узнав о приходе хана на Русь, великий князь нижегородский Дмитрий Константинович, дабы оградить свои земли от разорения, отправил к Тохтамышу своих сыновей Василия Кирдяпу и Семена с предложением откупа. Хан согласился, подарки принял, а княжичей взял с собой заложниками.
4
Князь Дмитрий Константинович отправил своему зятю Дмитрию московскому послание с предупреждением о приходе на Русь хана Тохтамыша. Гонец застал Дмитрия Ивановича во Владимире. Прочитав послание, он срочно принялся собирать войско. Пришли ближние полки из Суздаля, Коломны, Переяславля. Этих сил вполне хватило бы для защиты Москвы, ведь город его стараниями имел высокие каменные стены, неприступные башни, глубокий ров, заполненный водой. Но Дмитрий Иванович решил, что войск мало: не пришли полки из Ростова, Смоленска, Ярославля, Пскова, Новгорода Великого. И вместо того, чтобы идти к Москве и там стать заслоном на пути татар, великий князь владимирский, князь московский Дмитрий Иванович неожиданно пошел в Кострому. Недоумевали малые князья, бояре, простые воины… В Москве без защиты осталась казна, милая его сердцу великая княгиня Евдокия, дети, митрополит Киприан. Великий князь лишь отправил в Москву гонца, упредить о приходе хана на Русь.
В Москве уже знали о нашествии Тохтамыша. Паника охватила горожан: одни кричали, что надо бежать из города, скрыться в лесах, другие же ратовали стоять за город насмерть. Нескончаемые споры прекратил оказавшийся в Москве литовский князь Остей, внук Ольгерда, с малой дружиной. Будучи человеком дерзким, безрассудно-смелым и в то же время умелым военачальником, он созвал бояр, воевод, начальных людей и озадачил каждого: кто-то собирал ополчение, вооружал, делил на десятки, сотни, кто-то расставлял ополченцев на стены, заготавливал камни, бревна, чтобы сбрасывать их со стен на головы татар, кто-то готовил дрова для костров, вывешивал котлы для смолы и воды. Было принято решение: не выпускать никого из города, и когда кто-то особо настойчивый рвался из крепости, его избивали, обирали до нитки и выгоняли за ворота, причем доставалось и женкам. Митрополит Киприан предпринимал попытки покинуть город, но всякий раз был отогнан от ворот защитниками. Тогда он убедил великую княгиню Евдокию ехать на встречу к Дмитрию Ивановичу, по его словам, спешащего в Москву. Она должна думать прежде всего о наследниках князя, о его сыновьях… Только увидев великую княгиню Евдокию с детьми в возке, воротные сторожа развели дубовые створки.
— Матушка княгиня. Только ради тебя отпускаем митрополита. Негоже поводырю стадо свое бросать! — покачал головой сотник Никита. — Народ решил ворога встретить достойно, стоять насмерть!
— Бог вам в помощь, — перекрестила Евдокия стражников. — Может, не дойдет ворог до Москвы… Чай, не допустит Дмитрий Иванович разорения города. Дорог он ему, как никакой иной.
— Знамо нам, матушка. Ты поезжай. Ворота запирать надобно. Не то князь Остей заругает, сердит больно.
Оказавшись за воротами, встали.
— Куда ехать-то? — выкрикнул возница. — Не видно ни зги. До рассвета еще далеко. Вона, небо еще черно.
— Отъедь от ворот и остановись, — распорядился митрополит. — Ждать будем.
Когда восток заалел, княгиня приказала:
— Правь на Владимир, а там видно будет!
Князь Остей с нетерпением ждал прихода Тохтамыша. Он не единожды обошел крепостные стены, излазил башни, особенно с восточной стороны: Чешкову, Боровицкую, Расположенскую, Константино-Еленинскую, Нижнюю, Фроловскую и Никольскую. Башни проездные, запертые железными воротами. Стены в три метра, за ними еще и дубовые в подпор. Князь был уверен, что овладеть такой крепостью будет не просто. Одно смущало: стены тянулись почти на две версты, а защитников наперечет. Правда, большую надежду возлагал князь на невиданное им доселе оружие: туфанги [51]. Их было два десятка: шесть в качестве добычи привезены с поля Куликова, остальные куплены у свеев и доставлены смолянами. Зелья и каменных ядер было заготовлено изрядно. Сожалел князь Остей, что не осталось на Москве никого княжеского рода: Владимир Андреевич убежал в Волоколамск, его жена и мать — в Торжок, великая княгиня тоже покинула город, как и митрополит Киприан, как и владыка коломенский Герасим. Многие бояре, оставив свои дворы, тайно сокрылись.
23 августа 1382 года татары подошли к Москве. Поначалу их было немного. Они подъезжали под самые стены и кричали: «Отдайте нам Дмитрия, и мы уйдем!», «Мы пришли за вашим князем!»
Защитники, обрадованные, что татар немного, отвечали им дерзостно, надсмехались над нукерами, а к вечеру, набравшись хмельного, оголяли зады и выставляли срам на обозрение татарам. На следующее утро к Москве подошли основные силы хана Тохтамыша. Их было много. Они обложили крепость со всех сторон. Разобрав избы посадов, татары забросали бревнами во многих местах ров, но на приступ не лезли, выжидали.
Посланец от хана Тохтамыша, подъехав к Фроловской башне, прокричал:
— Выдайте князя Дмитрия и откройте ворота. Хан дарует вам жизнь и имущество, что унесете в руках! Непобедимый Тохтамыш дает вам время до полдня. После срока пощады не ждите. Так повелел хан.
После полудня начался штурм. Как только татары подошли ко рву, опаясавшему крепость, ударили пушки. Грохоту и дыму было много, а толку мало. Каменные ядра летели недалеко, и хотя каждое из них забирало чью-то жизнь, татар было много. Поначалу они, напуганные грохотом, отхлынули от стен, но увидев, что диковинные громкие орудия не смертельны, навалились всеми силами. Три дня беспрерывно и безрезультатно штурмовали татары неприступные стены, на четвертый отступили. Оставив под стенами не более пяти тысяч булгар, Тохтамыш увел основное войско от Москвы.
Это привело к всеобщему ликованию защитников. Князь Остей, горя желанием окончательно освободить город от врагов, приказал посадить ополченцев и своих гридей охраны на лошадей. Ворота распахнулись, и почти тысяча всадников устремилась на расположившихся лагерем булгар. Завязалась сеча. Князь Остей, увлеченный сражением, не заметил, как из ближайшего леса к воротам стремительно приближаются татарские всадники. Он поспешил вернуться в город, но опоздал: волна нукеров захлестнула русских воинов, торопящихся к городским воротам, смела их и хлынула в распахнутый зев проездной башни.
Татары не ведали пощады. Под их саблями и мечами падали не только защитники Москвы, но женщины, дети, старики, священнослужители. Некоторые из жителей укрылись в каменных соборах, но и здесь их достала смерть: татары сбивали двери и рубили всех без разбору. Отягощенные добычей, они пошли на Переяславль. Овладев городом, татары побили всех, пограбили и сожгли. После чего хан Тохтамыш пошел на Тверь. Но тверской князь Михаил отправил навстречу татарам послов с дарами. Хан принял дары и Тверь пощадил. Он повел орду на Владимир. Разорив стольный город, татары пошли на Переяславль, Юрьев, Боровск, Рузу, Дмитров, Коломну. Обремененные добычей и великим полоном, они медленно продвигались по московской земле. Проходя через рязанское княжество, они пожгли и разорили и без того обезлюдевшие рязанские земли.
Дмитрий Иванович со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем вернулись в Москву. Зрелище было удручающим. Везде лежали трупы защитников и жителей города, Москва была разграблена и сожжена, а те немногие, из спасшихся чудом или вернувшихся в город жителей, ходили среди пожарищ чумные, с остекленевшими, невидящими от горя глазами. Зловонный запах разлагающихся тел повис над городом. Еще день-два, и в Москву невозможно будет войти. Князь приказал хоронить тела погибших. Но никто не захотел выполнять эту работу. Тогда Дмитрий Иванович распорядился выдавать за сорок мертвецов по полтине, за восемьдесят — по рублю. Дело пошло. А когда подсчитали расходы, ужаснулись: выплачено триста рублей, а значит, предано земле двадцать четыре тысячи горожан. Оплакивать убиенных было некому и отпевать, отмаливать тоже. И не только над Москвой нависла гнетущая, мертвая тишина, она придавила всю Русь своей безысходностью.
