— Тогда поторопитесь, достопочтенный профессор, поторопитесь! — с лихорадочным нетерпением ответил Джованни. — Разве вы не видите, что я спешу?
Пока он говорил, на улице появился человек в черном — хилый, согбенный, с трудом передвигавший ноги. Его лицо, покрытое мертвенной бледностью, вместе с тем поражало такой силой ума, что видевшие его забывали о физических недостатках этого человека, пораженные энергией его духа. Проходя мимо, он холодно ответил на поклон профессора Бальони, устремив на Джованни настойчивый взгляд, казалось, проникший в самую глубину существа юноши. Однако в этом взгляде было странное спокойствие, как будто юноша вызывал в нем не человеческий, а чисто научный интерес.
— Это доктор Рапачини, — прошептал профессор, когда незнакомец удалился. — Видел ли он вас когда-либо прежде?
— Не знаю, — ответил Джованни, вздрогнув при этом имени.
— Он видел вас, он определенно видел вас прежде, — с живостью возразил Бальони. — Не знаю, для какой цели, но этот ученый сделал вас предметом своего изучения. Мне знаком этот взгляд! Это тот же холодный взгляд, с каким он рассматривает птичку, мышь или бабочку, убитых ради очередного эксперимента запахом его цветов; взгляд такой же глубокий, как сама природа, но лишенный ее теплоты. Готов поклясться жизнью, синьор Джованни, что вы стали предметом одного из опытов доктора Рапачини!
— Не делайте из меня дурака! — вскричал вне себя Джованни. — Это шутка, недостойная вас, синьор профессор.
— Спокойствие, спокойствие! — ответил невозмутимый Бальоии. — Я повторяю, мой бедный Джованни, что для Рапачини ты представляешь научный интерес! Ты попал в страшные руки. А синьора Беатриче? Какую роль она играет в этой тайне?
Найдя настойчивость Бальони невыносимой, Гуасконти вырвался из его рук и исчез прежде, чем тот смог опомниться. Бальони проводил взглядом молодого человека и, покачивая головой, пробормотал: «Я этого не допущу. Юноша — сын моего старого друга, и с ним не должно случиться никакой беды, если ее может отвратить от него искусство медицины. Кроме того, со стороны доктора Рапачини непростительная дерзость — вырвать юношу из моих рук, если так можно выразиться, и использовать его для своих адских опытов. А его дочь? Я должен в это вмешаться! Кто знает, ученейший синьор Рапачини, не оставлю ли я вас с носом, когда вы меньше всего этого ожидаете?»
Между тем, сделав большой круг, Джованни очутился наконец у дверей своего дома. На пороге его встретила старая Лизабетта. Ухмыляясь и гримасничая, она пыталась привлечь к себе внимание молодого человека. Но тщетно, ибо возбуждение юноши сменилось холодным и глухим равнодушием. Он смотрел в упор на морщинистое лицо старухи, но, казалось, не замечал ее.
— Синьор, синьор, — прошептала старуха, схватив его за полу плаща. Лицо ее, сведенное подобием улыбки, походило на лица гротескных деревянных скульптур, потемневших от времени.
— Послушайте, синьор, в саду есть потайная дверь.
— Что ты говоришь? — воскликнул Джованни, очнувшись от своего оцепенения. — Потайная дверь в сад доктора Рапачини?
— Шш-шш, не так громко! — пробормотала Лизабетта, закрыв ему рот рукой. Да, да, в сад достопочтенного доктора, где вы сможете любоваться прекрасными цветами. Многие молодые люди Падуи дорого бы заплатили за то, чтобы проникнуть туда.
Джованни сунул ей в руку золотую монету.
— Проведи меня в сад, — приказал он.
В уме его промелькнуло подозрение, вызванное, вероятно, последним разговором с Бальони, не было ли посредничество старой Лизабетты связано с тайными замыслами Рапачини, в которых Джованни предназначалась еще неизвестная ему роль. Эта мысль, хотя и беспокоившая юношу, была не в состоянии удержать его. Как только он узнал о возможности приблизиться к Беатриче, он понял, что именно этого жаждало все его существо. Для него было безразлично, ангел она или демон. Он был безнадежно вовлечен в ее орбиту и должен был подчиниться силе, увлекавшей его по все сужающимся кругам к цели, которую он не пытался предугадать. Вместе с тем, как это ни странно, им вдруг овладело сомнение: не был ли страстный интерес к девушке лишь иллюзией и действительно ли его чувство было так глубоко, чтобы оправдать безрассудство, с каким он бросился навстречу опасности. Уж не было ли все это игрой юношеского воображения, ничего или почти ничего общего не имеющей с истинным чувством?
Он остановился, колеблясь, не повернуть ли назад… но пошел вперед. Старуха провела Джованни по множеству длинных темных коридоров и наконец подвела к двери. Приоткрыв ее, он услышал шорох листвы и увидел зелень деревьев, сквозь которую пробивались лучи солнца.
Джованни сделал шаг вперед и, с трудом раздвинув цепкие побеги растений, плотно обвивавших потайную дверь, очутился в саду доктора Рапачини, как раз под окном своей комнаты.
Как часто, когда невозможное становится возможным и туманные мечты сгущаются в осязаемую действительность, мы неожиданно для себя оказываемся спокойными и хладнокровными среди таких обстоятельств, одна мысль о которых заставила бы нас раньше от радости или страха дойти до безумия. Судьба наслаждается, играя с нами таким образом. Если ей заблагорассудится, страсть способна ворваться на сцену в самый неожиданный момент и, наоборот, неоправданно медлить с выходом как раз тогда, когда благоприятное стечение обстоятельств, казалось бы, должно было вызвать ее появление. Так было и с Джованни. Каждый раз от одной мысли, что он, как бы невероятно это ни было, может встретиться с Беатриче, оказаться с ней лицом к лицу в этом самом саду, греться в сиянии ее восточной красоты и, наконец, прочесть в ее взгляде разгадку тайны, от которой, считал он, зависела вся его жизнь, кровь начинала лихорадочно стучать в его жилах. Сейчас же в его душе царило необыкновенное и не подходящее к случаю спокойствие. Бросив взгляд вокруг себя и не обнаружив ни Беатриче, ни ее отца, он принялся внимательно разглядывать растения.
Рассматривал ли он каждое из них в отдельности или все вместе, их вид производил на него одинаково отталкивающее впечатление, а их великолепие казалось ему неистовым, чрезмерным и даже неестественным. В саду почти не было куста, который, попадись он одинокому путнику в лесу, не заставил бы его вздрогнуть и изумиться, что такое растение могло встретиться рядом с обыкновенными деревьями, как будто из чащи глянуло на него какое-то неземное существо. Другие оскорбили бы впечатлительную душу своей искусственностью, верным знаком того, что она являлась противоестественным скрещением различных пород и своим появлением обязана не богу, а извращенной фантазии человека, кощунственно издевающегося над красотой. Они, вероятно, являлись результатом опыта, в котором удалось, соединив растения сами по себе прелестные, создать нечто чудовищное, обладающее загадочными и зловещими свойствами, как и все, что росло в этом саду. Среди всех растений Джованни нашел только два или три знакомых ему, и те, как он знал, были ядовитыми. В то время, как он рассматривал сад, послышался шелест шелкового платья, и, обернувшись, Джованни увидел Беатриче, выходившую из-под сводов старинного портала. Джованни еще не решил, как следует поступить: извиниться ли перед девушкой за непрошеное вторжение в сад, или же сделать вид, что он находится здесь с ведома, если не по желанию, самого доктора Рапачини или его дочери. Но поведение Беатриче позволило ему обрести непринужденный вид, хотя и не избавило от сомнений, — кому он был обязан удовольствием ее видеть, Заметив его у фонтана, она пошла ему навстречу легкой походкой, и хотя на лице ее было написано удивление, его скоро сменило выражение доброты и искренней радости.
— Вы знаток цветов, синьор, — сказала Беатриче с улыбкой, намекая на букет, брошенный им из окна. — Неудивительно поэтому, что вид редкой коллекции растений моего отца побудил вас увидеть их поближе. Будь он здесь, он рассказал бы вам много странного и интересного о свойствах этих растений, изучению которых посвятил всю свою жизнь. Этот сад — его вселенная.
— Но и вы не отстаете от него, синьора, — заметил Джованни, — если верить молве, вы обладаете не менее глубокими познаниями о свойствах всех этих великолепных цветов и их пряных ароматов. Если бы вы согласились стать моей наставницей, я, без сомнения, достиг бы еще больших успехов, чем под руководством самого доктора Рапачини.
— Как, неужели обо мне ходят такие нелепые слухи? — спросила Беатриче, заливаясь звонким смехом. — Меня считают такой же ученой, как мой отец? Какая глупая шутка! Нет, хотя я и выросла среди этих растений, я различаю только их цвет и запах. А иногда, мне кажется, я с удовольствием бы отказалась и от этих скудных знаний. Здесь множество цветов, но среди них есть такие, которые, несмотря на свою красоту, пугают и оскорбляют мой взгляд. Поэтому прошу вас, синьор, не придавайте веры всем россказням о моей учености. Верьте только тому, что увидите собственными глазами.
