Слезы жалости смешивались с выражениями радости, восторга, и это трогало самых холодных людей…
Такие же сцены повторялись, когда подошла "армия" Дембинского. Народ приветствовал воинов кликами… Женщины смеялись и плакали… Дети, узнавая отцов, радостно хлопали ручонками, выкрикивая:
— Тату!.. Тату!.. Иди ко мне! Где ты был? Много вас побито? Как добрались до дому?
Но, обняв ребенка, жену, поцеловавши руку старухи матери или отца, воины снова становились в ряды, готовясь идти дальше по приказу своего обожаемого генерала.
Наконец показался и он со своими офицерами.
Клики восторга, казалось, всколыхнут даже осеннее ясное небо, развернувшееся над головой толпы, окрашенное на западе пурпурными и золотистыми красками заката.
Генерала сняли с коня, понесли и поставили перед президентом Ржонда, который в сопровождении графа Антония Островского и губернатора явился почтить героя от имени Ржонда и целой Варшавы. Начались речи, взаимные приветы… Дальнейшее шествие генерала было сплошным народным торжеством.
Под Прагой, в укрепленном лагере, были отпущены воины Дембинского в казармы, а местные — по домам.
Варшавяне, варшавянки, стоя на окопах, слали приветствия, осыпали цветами генерала и его солдат.
Дальше, через мост, Дембинский двинулся только со своим штабом и важнейшими из вождей и выходцев с Литвы. Тут ехал храбрец и красавец Матушевич, отважный Пушет, Рущевский, Страшевич и многие другие.
Около восьми часов вечера прибыл поезд в Краковское предместье и остановился у дворца Радзивиллов, где заседало Народное правительство.
Ржонд в целом своем составе встретил генерала у входа с Винцентием Немоевским во главе.
— Генерал! — сказал Немоевский. — Приветствую тебя от имени Ржонда и всей земли польской! Счастье изменило вам, это правда. Но ты и твои воины не изменили святому делу народа! Вы честно послужили отчизне! Слава вам, храброе воинство! Да живет генерал Дембинский! Да живет его храброе воинство!..
Громом откликов ответила толпа на этот клич.
— Привет и вам, отцы отечества! — громко прозвучал голос Дембинского. — Вы бы так скоро не увидели нас дома, если бы не низкая, подлая измена…
— Измена! — глухим рокотом прокатилось кругом, словно отзвук дальнего грома.
— Среди многих опасностей я провел сюда моих храбрецов! Могли мы и готовы были все победить или умереть… Но измена связала нам руки, отняла силы. Там, в чужой земле, остались теперь три четверти армии, посланной народом польским для помощи и освобождения братии. А мы решили еще сберечь нашу жизнь и предложить ее вам и отчизне! Для нее готовы пролить последнюю каплю нашей крови!
Снова клики и восторг без конца!.. А у крулевского замка Сейм выслал делегатов для приветствия вождя и пригласил его на следующий день на торжественное заседание, устроенное в честь героя народного…
Тогда же Дембинский получил чин дивизионного генерала и Золотой крест… Имя его и солдат целого корпуса Сейм постановил вписать в особую книгу на поучение грядущим, поколениям, на память об этом втором Анабазисе, более блестящем, чем ксенофонтовский, потому что враг был сильнее и многочисленней, чем у греческого вождя.
Адреса, подарки со всей страны посыпались в тот же день! Кроме всего — Дембинского назначили генерал-губернатором столицы, сменив слишком усердного, не по разуму, Рутти.
А вечером, собравшись на заседание Ржонда, члены его радостно переглядывались, и даже сдержанный Чарторыский произнес:
— Ну, теперь у нас есть кем заменить неукротимого "победителя" Остроленки!..
И все ответили дружным, веселым смехом на шутку вечно серьезного президента своего…
Сейм тоже не стал долго ожидать.
9 августа н.с. уже было постановлено: избрать депутацию из 11 человек с неограниченными полномочиями и послать ее в лагерь при Болимове, чтобы узнать положение дела и поступить сообразно обстоятельствам.
Кроме семи депутатов и двух сенаторов в комиссию вошли Чарторыский и В. Немоевский.
Делегаты в тот же день выехали в Болямово, куда прибыли уже под вечер.
Тихая деревенька была неузнаваема. Между хатами, занятыми высшим начальством, теснились младшие офицеры и солдаты… Вся армия высыпала из своих шатров, как только пришла первая весть о "смене вождя"…
Заслуженные генералы старались собрать вокруг себя партию позначительней, предвидя голосование и выборы… Офицеры громко разбирали все промахи вождя и сравнивали шансы и достоинства новых претендентов на важный пост…
Скшинецкий, скрыв злобу и обиду, решил отомстить. Он с приветливым лицом ходил между толпами офицеров, солдат… Слушал толки, выносил самую суровую критику, отражал обвинения, незаметно и умно стараясь показать, что не его промахи, а интриги "будуарных политиков", бездельных аристократов и предателей приводили к ряду поражений, понесенных армией под управлением его, Скшинецкого…
Так, осторожно сея смуту, генерал приблизился к группе молодых офицеров, в которой находился поручик 10-го полка Гельтман, человек лет 32, преждевременно состарившийся в казармах Литовского батальона, где служил солдатом, сосланный туда за участие в заговоре еще в 1828 году; рядом стоял Мирославский, юный, полный огня подпрапорщик 18 лет, сын поляка и француженки, в прошлом году поступивший в 5-й линейный полк. Еще несколько офицеров 10-го полка дополняли кружок.
— Это — прямая измена! — желчно, горячо звучали слова Гельтмана. — Целый ряд непростительных промахов! Упустить столько счастливых моментов, когда можно было поймать врага на его ошибках!.. Самому испортить ряд великолепных планов! Лично я не люблю Прондзиньского: осторожная, трусливая, холодная лягушка. Но голова у него — гениальная. Планы он создавал превосходные. Поход на Михаила…
— Это план Хшановского! — спокойно поправил Мирославский.
— Гениально исправленный Прондзиньским! — парировал Гельтман. — Потом — Бельки Дембе… Иганы… Даже — Остроленка! Если бы вождь не испортил плана своей дотошливостью… А поход на Рюдигера? Знаете, что отвечал вождь, когда ему Каменский предложил послать туда Прондзиньского как автора плана? "Дать моему злейшему врагу возможность отличиться! За кого ты меня считаешь?.." Это разве ответ честного человека, хорошего вождя? А лень, а пропуск без боя россиян на левый берег Вислы? А их подступ к столице без помех?.. Что это такое? Измена…
— Нет, просто глупость человеческая! — так же спокойно начал снова Мирославский. — Чего захотели, чтобы важный генерал был и умный человек, и военный гений, и герой добродетели… Да ему бы тогда место в тюрьмах Сибири, как Крижановскому, как Лукасиньскому… А преуспевают только посредственности вроде нашего вождя!.. Он жалкая посредственность. А для спасения Польши нужен был гений вроде Наполеона. Да! Просто — умные и честные люди, они гибнут. Выживают и ведут за собою целый народ — только гении, даже такие "кровавые", как Корсиканец!..
— Ну, ты опять со своими гениями! — послышались голоса.
— И опять! Вы верите в Бога. Для меня — это слишком почтенный и большой образ старца, который не вмещается в моем человеческом мозгу. Я верю в то, что вижу… и понимаю… И вижу, что Наполеоны, даже погибая, спасают народы, дают им толчок: искать вольность. А благоденствующие Скшинецкие топят по свойству своей натуры, своего узкого умишка все, к чему прикоснутся. Так за что их винить? Виноват ли клоп, что он так дурно пахнет?.. Нет… Скорее виноваты те, кто клопа посадил на святыню народа, кто ему дал право поганить армию… Виноваты наши "отцы отечества"… Наш слепой, трусливый, близорукий Ржонд…
— Виновата вся история наша! — перебил Гельтман. — Мы — народ-шляхта, вместо того чтобы быть просто польским народом! Мы платим за ошибки наших отцов, за века угнетения и рабства, которому подчинены у нас хлеборобы… Мы платим за "роскошь" наших старых Сеймов, за неурядицу и развал в современном строе крулевства! Мир идет вперед! Знаете мой припев… А Польша стоит на месте, одетая в запыленные доспехи средних веков, поржавелые, избитые… Теперь любая пуля пробьет лучший шишак… А наши паны-магнаты, одетые в дедовские доспехи многовековых привилегий и прав, ныне всюду уничтоженных, желают жить, как жили их деды… И побеждать… Они не знают, что новая жизнь закипает в народе… Что новая Польша народилась и скоро заменит старую… Нет, они ничего знать не хотят ни о свободе, ни о равенстве, ни о братстве народов и сословий… И выбирают себе в вожди и слуги Скшинецких… Либо в лучшем случае — тупоголовых, но храбрых и прямых Хлопицких… О, если бы Константин не увел с собою в казематы Петропавловска нашего Лукасиньского. Этот был бы народным вождем… Мы были бы полными господами у себя давно… А россияне где-то там, далеко за Бугом, уходили бы восвояси… Рок или Провидение, которое ведает судьбу людей, не пожелало этого…
