Он сразу ощутил какую-то пустоту вокруг себя. Месяц назад появился он в Петрограде по вызову Верховского. Все его связи «в верхах» строились через Александра Ивановича. Теперь он лишился опоры. Как будет он ориентироваться в политической путанице Петрограда? Надо продержаться две недели, утешил себя Виктор Александрович, а там вернется «из отпуска» (или из ссылки — как понимать?) Александр Иванович и, конечно, никогда не откажет в добром совете.
Яхонтов не мог, разумеется, и представить себе, что он увидит Александра Ивановича только через 20 лет, когда, ненадолго приехав в Ленинград, он столкнется с комбригом Красной Армии Верховским в фойе Кировского театра.
А пока, воспользовавшись воскресной свободой, Виктор Александрович отправился к теще — пообедать по-домашнему и обсудить детали предстоящего переезда к ней. Назавтра он снова погрузился в министерскую круговерть, а вечером, как обещал Верховскому, отправился в Предпарламент. К началу заседания он опоздал. На трибуне красовался Милюков, который говорил почему-то о солдатских котелках и ремнях — надо или не надо включать их в обязательную экипировку солдата. Хотя тема непосредственно касалась военного ведомства, Виктор Александрович слушал вполуха, мысленно выстраивая аргументацию своего «парламентского дебюта», оказавшегося и финалом. Когда Яхонтов закончил свою речь, Милюков раздраженно и пренебрежительно бросил:
— Это самое мы уже слышали пару дней назад!
«Говорильня» отказалась вслушаться в те истины, которые вслед за Верховским пытался внушить ей Яхонтов. Причина была, конечно, не в недостатке его красноречия, как не без кокетства объяснил Яхонтов в мемуарах свой неудачный «парламентский дебют». Он обращался к глухарям, которые, кроме собственного токования, ничего не слышали. Через три дня их разогнали красногвардейцы, и российский Предпарламент канул в Лету. Таким образом, Временный совет Российской республики оказался совсем уж кратковременным — история отвела ему всего две недели…
А утром Яхонтов отправился на службу. Колеса министерской машины крутились безостановочно, незаметно прошел и вечер. Нехорошо — ведь он обещал теще переехать. По телефону условились, что — на этот раз уж точно! — переедет завтра. Последний раз Виктор Александрович переночевал в «Астории» и в среду вечером, 25-го, поспешил в гостиницу. Его уже дожидался молодой человек, кузен жены. Вдвоем они быстро запаковали неприхотливый багаж генерала и понесли чемоданы на квартиру тещи. По пути им попались несколько раз какие-то вооруженные отряды, но, занятые беседой (родственник расспрашивал Виктора Александровича о Японии), они не обращали на них внимания. А это большевики шли на штурм Зимнего. Началась Великая Октябрьская социалистическая революция.
Утром 26 октября (8 ноября) 1917 года Виктор Александрович Яхонтов, как всегда, отправился на работу. Он спокойно прошел по городу в своей генеральской шинели, не заметив ничего особенного. Пожалуй, как ему показалось, на улицах было спокойнее, чем в предыдущие дни. Но в министерстве его ждали новости, попросту не укладывающиеся в голове. Оказывается, ночью большевики захватили Зимний дворец, арестовали Временное правительство, в том числе генерала Маниковского, отвели в Петропавловскую крепость и рассадили по камерам, то есть поступили точно так же, как сами «временные» в феврале по отношению к царскому кабинету. Кроме того, большевики заняли все стратегические точки города. Власть перешла в руки Советов. Временное правительство объявлено низложенным. Керенский скрылся. И еще одна потрясающая новость: только что убит князь Туманов. Как и Яхонтов, он тоже шел на работу — естественно, в своей генеральской форме. На него напали матросы, убили и бросили тело в канал. Таким образом, во главе военного министерства России волею обстоятельств становится генерал Яхонтов. Доложив об этом, адъютант почтительно поклонился, ожидая распоряжений.
Но Яхонтов не успел отдать ни одного распоряжения. Зазвонил телефон, и офицер, дежуривший в вестибюле министерства, предупредил, что к Яхонтову направляется большевистский комиссар. Виктор Александрович не допускал и мысли подчиниться новому режиму. В то же время он со всей остротой осознал, что отказ может повлечь за собой арест и смерть. Судьба князя Туманова его не прельщала. Поэтому Яхонтов, как он сформулировал позднее в мемуарах, покинул свой кабинет, чтобы никогда уже туда не вернуться. Ему удалось добраться до дома, и первое, что он сделал, закрыв за собой дверь, это снял генеральскую форму.
На следующий день, уже, разумеется, в штатском, Яхонтов пришел в Генеральный штаб, где один из отделов был в его юрисдикции. Собрав офицеров, он держал с ними совет. Уже стало известно, что все министерства приняли тактику саботажа. Чиновный Петроград не подчинится узурпаторам власти! Это было прекрасно, но не подходило военному министерству. Ведь шла война, и армия должна была обеспечиваться боеприпасами, снаряжением, продовольствием, Посовещавшись с офицерами и почувствовав их поддержку, Яхонтов отдал приказ: к тактике саботажа не прибегать, работу продолжать, ходить (временно, до падения большевиков) в штатском. Собственно, это был единственный приказ, который отдал Яхонтов. Он не думал тогда, что власть уже не в его руках, что колеса министерской машины крутятся лишь по инерции. Виктора Александровича беспокоило другое — его явная непригодность к министерской роли. В то же время мысль о том, чтобы просто уйти, не могла прийти ему в голову — это было бы дезертирством. А Яхонтов в свои 36 лет вовсе не собирался уходить со службы. Он пытался изыскать возможность, не теряя лица, переждать неспокойное время. Ему казалось, что выход нашелся.
Ведь соглашаясь на должность товарища министра, Яхонтов настоял на том, чтобы и его старая должность в Японии осталась за ним. Можно сказать, как в воду глядел! И теперь начальник Генштаба, согласившись с тем, что Яхонтов не та фигура, чтобы взять на себя обязанности министра в столь сложной ситуации, официально предписал ему выехать в Токио и вернуться к исполнению обязанностей русского военного агента. Быстро были подготовлены соответствующие бумаги. Получив их, Яхонтов спустился по лестнице в вестибюль. И тут произошла сцена из тех, о которых говорится «прямо как в кино». Яхонтова догнал запыхавшийся секретарь:
— Погодите, ваше превосходительство. Тут еще несколько бумаг на подпись…
Возвращаться в кабинет не хотелось, и Яхонтов пристроился здесь же, за столиком вахтера, стоявшего у окна. Вахтер предупредительно опустил штору. Вдруг дверь распахнулась от удара ногой, и в вестибюль вошли «братишечки», то есть матросы с красными бантами, увешанные оружием и настроенные, очевидно, на то, чтобы как следует прочистить это гнездо контрреволюции. Яхонтов спрятался за шторой, как любовник в водевильной сцене, и сумел незаметно выскользнуть на улицу. Штатская одежда уберегла его от излишнего любопытства со стороны простодушных матросов…
Теперь Яхонтов отправился прямо к генералу, ведавшему перевозками. Он рассчитывал, как обычно, получить без задержек билет на владивостокский экспресс и как можно скорее покинуть Петроград. Но, увы! Транспортный генерал уже убедился, что его приказы потеряли силу. И пришлось Виктору Александровичу самому пойти в железнодорожные кассы. Издали увидел он огромную очередь и ужаснулся. Но выхода не было, и он покорно стал в хвост. Мужчина, стоявший за два человека вперед, обернулся, и Яхонтов узнал румынского дипломата, с которым в сентябре они ехали сюда из Токио. Но не сговариваясь, недавние попутчики решили не обнаруживать своего знакомства. Оба боялись.
Отстояв очередь, в которой все-таки соблюдался порядок, Яхонтов купил билет на 1 (14) ноября. До поезда оставалось шесть дней. Он прожил их у тещи, стараясь как можно меньше показываться кому бы то ни было.
И снова дорога через всю Россию. Но на этот раз стихи Блока «молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели» вспоминались разве что по контрасту с происходящим. Зеленые и синие смешались. В первый раз коридор вагона, где ехал Виктор Александрович, был набит людьми, которые не только «плакали и пели», но курили махру, пили самогон, смачно плевались и рыгали, перематывали портянки, отчаянно сквернословили и не давали никому прохода в прямом и переносном смысле. Так же забиты были тамбуры, площадки, служебные купе. Более того, когда дорога изгибалась, из окна можно было увидеть, что едут и на крышах. И это в Сибири в середине ноября!
Среди этой публики преобладали люди в шинелях. Они многословно рассказывали о себе, о своих семьях, о своих деревнях, дружно ругали войну. Внимательно прислушиваясь к их разговорам, Яхонтов сделал неутешительный вывод. Эти люди всерьез восприняли утопические лозунги большевиков. Малограмотные (в чем, конечно, была их беда, а не вина), они не понимали, что режим Ленина рухнет не сегодня, так завтра, они свято верили, что отныне и навсегда власть в их руках. Толковали они это весьма упрощенно, и нетрудно было предсказать, что по их возвращении в родные места произойдет немало кровавых драм.
