— Как императрица вы вынуждены его носить, — с намеренной наивностью ответил Максим, — однако в нем, вероятно, ужасно жарко.
Царица начинала злиться на своего Адониса.
— Попробую-ка я научить вас писать буквы, — промолвила она после непродолжительной паузы, — переставьте сюда ко мне вон тот маленький столик.
После того, как он сделал это, она потребовала подать перо и чернила. И тут фавориту, желавшему любой ценой впасть в немилость, пришло в голову использовать соблазнительную возможность для нанесения главного удара; взяв письменные принадлежности, он понес их по возможности бестолковее и, подойдя почти вплотную к ней, с громким криком споткнулся, расплескав чернила. Царица вскочила на ноги, по ее белоснежной домашней шубке заструился черный поток. В тот же миг крепкая императорская оплеуха припечатала щеку Максима, у которого при этом сердце готово было выскочить из груди от успеха задуманного. Ему удалось-таки привести красивую деспотиню в ярость. Он был, казалось, спасен.
— Как же можно быть таким нерасторопным? — рассердилась Екатерина Вторая, и повторный удар ее маленькой энергичной ладошки проиллюстрировал весомость ее слов. Но тут произошло нечто такое, что моментально свело на нет весь прекрасный итог совершенной Максимом проделки, в возбуждении императрица не заметила, что, стараясь спасти свой туалет, выпачкала руки чернилами. Теперь же она вдруг увидела, что обе пощечины, отвешенные Максиму справа и слева, превратили его в негра.
— Mon Dieu! Что у вас за вид? — вскрикнула она и затряслась от неудержимого хохота.
Максим подошел к зеркалу и, увидев себя, точно так же начал от всей души хохотать. Царица успокоилась первой.
— Ах, теперь мне и в самом деле что-то стало жарко, — сказала она, — подайте-ка мне стакан воды. — Отпив, она вернула его Максиму. — Вы тоже можете сделать глоток, — сказала она, — да, я даже дозволяю вам приложиться своими губами к тому месту, которого касались мои.
— Благодарю, ваше величество.
— Благодарите?..
— Я… я… не пью воду, — запинаясь, пробормотал Максим, решивший без оглядки идти до конца.
— А что же вы пьете?
— Водку.
— Водку? Фу!.. Ступайте! Прочь с моих глаз.
Екатерина возмущенно повернулась к нему спиной, а он, уверенный, что уж теперь-то наконец действительно впал в немилость, поспешил из будуара, пританцовывая от брызжущего через край озорства молодости, промчал через комнаты и, слетев вниз по лестнице, выскочил из дворца.
Изумлению несчастного Максима не было предела, когда спустя несколько дней после радостной катастрофы с царицей он получил через Потемкина сообщение, что Екатерина Вторая совершенно не собирается так легко отказываться от игрушки, которую она себе выбрала. Она, правда, дала знать Максиму, что он удален от нее на неопределенное время, но удален, как оказалось, лишь для того, чтобы основательно и усердно заняться образованием в различных сферах. По поручению монархини первым к нему явился танцмейстер, который под пение старой скрипки вымуштровал его всевозможным па того чопорного и церемонного века, после него пожаловал французский словесник, имевший задание в возможно более сжатые сроки вдолбить в его голову язык Вольтера, под занавес пришел немецкий профессор, наставивший его во всяких науках. Ежедневное t?te-?-t?te с этими тремя париками понравились Максиму несравненно больше, чем оное с красивой влюбленной женщиной в императорских мехах. Он, как все русские, был объят страстной жаждой знаний, и добился поразительных успехов. Минуло три месяца, в которые молодой офицер не видел ни царицы, ни своей возлюбленной, как вдруг однажды был снова вызван к монархине.
Роль болвана и остолопа он больше разыгрывать из себя не мог, с этим согласился и Потемкин, таким образом теперь он предстал перед Екатериной, ожидая ее приказаний, во всем изяществе, приданном ему танцмейстером.
— Вы занимались прилежно, Максим Петрович, — с радужной доброжелательностью напала она, — ваши учителя аттестовали вас с наилучшей стороны, таким образом я намерена простить Вам все Ваши прежние неловкости и немного посодействовать вашему продвижению по службе. Еще сегодня в Берлин должен отправиться курьер, для этой миссии я выбрала вас, ибо хочу предоставить вам удобный случай проявить себя на деле. Однако подпоручику такие важные депеши обычно не доверяют. Поэтому я произвожу вас в капитаны.
— О! Ваше величество! — воскликнул приятно удивленный Максим и опустился на колено перед императрицей не с диким энтузиазмом, как это делал прежде, а со всей элегантностью французского кавалера, совсем так, как его научил танцмейстер.
— Как мило вы сейчас преклонили колено, — промолвила Екатерина Вторая, рассматривая его в лорнет. — Так, а теперь поцелуйте мне руку.
Максим с галантной нежностью поднес руку царицы к губам.
— И в поцелуях вы тоже добились прогресса, — с улыбкой заметила Екатерина Вторая, — этим вы тоже обязаны танцмейстеру, или по сей дисциплине имели другого преподавателя? — Она легонько шлепнула его ладонью по щеке. — А теперь получите у генерал-адъютанта свои депеши и отправляйтесь с богом.
Когда Максим зашел к своему покровителю Потемкину, тот уже издали крикнул ему:
— Поздравляю, капитан, поздравляю, — затем едва слышно добавил:
— Однако депеши вам передавать не придется, я уже послал с ними другого человека. А мы с вами тем временем совершим новую проделку, после которой вы наверняка попадете в немилость. Только беспрекословно следуйте моим наставлениям и раскаиваться вам не придется.
Ближе к вечеру Потемкин попросил доложить о себе монархине.
— Что привело тебя, Григорий Александрович, ты, похоже, чем-то явно взволнован? — воскликнула при виде его царица.
— И не без оснований, ваше величество, — ответил Потемкин. — Вопреки моему совету вы сегодня утром послали-таки этого Урусова с важными депешами. Если бы не я, вы, сами того не желая, отдали бы неблагоразумного мальчишку в руки врага.
— Как так?
— С тех пор, как благодаря материнской, — Потемкин намеренно сделал очень сильное ударение на последнем слове, — заботливости вашего величества господин Урусов перестал быть простофилей, он взамен этого превратился в забияку, картежника и пьяницу.
— Он пьет водку…
— Совершенно верно, обыкновенную водку, — подхватил Потемкин, — и, таким образом, четыре часа назад он абсолютно пьяный вернулся обратно и доложил мне, что потерял депеши.
— Потерял? Вот негодяй! — вскричала Екатерина Вторая.
— Вашему величеству известно, что Россия буквально наводнена неприятельскими шпионами. Как легко эти компрометирующие нас документы могли оказаться в их руках. Недолго думая, я самолично вскочил на лошадь и проскакал вдоль дороги, которую выбрал наш курьер, от трактира к трактиру, потому что этот Урусов останавливался в каждом и пил.
— Водку? — спросила царица.
— Да, обыкновенную водку, — продолжал Потемкин, — и в конце концов я нашел-таки одного умного хозяина, который подобрал выпавший у пьяного курьера пакет и хорошенько его припрятал. Я немедленно послал в Берлин другого человека, а капитана Урусова велел отправить на гауптвахту, где он и дожидается взыскания, которое ваше величество соизволит на него наложить.
— Его следует наказать примерно, — решила императрица, гневно расхаживая взад и вперед, — я сейчас же разжалую его в рядовые и кроме того приговариваю к ста ударам кнутом.
— Ваше величество, не слишком ли это суровый приговор, — заметил Потемкин, у которого, впрочем, даже и в мыслях не было приводить наказание в исполнение и который с трудом себя сдерживал, чтобы не рассмеяться.
— Но я хочу быть суровой, — воскликнула Екатерина Вторая, — и более того, в этом случае я хочу быть даже жестокой, экзекуция состоится завтра в девять утра, и я сама буду за ней наблюдать.
Потемкин, как никто другой знавший свою повелительницу и понимавший, что в данный момент сделать ничего больше было нельзя, отвесил поклон и удалился. Но уже через час его снова вызвали к ней.
— Я тут подумала, наверно, было бы бесчеловечно заставить этого красивого молодого человека умереть под кнутом палача или навсегда остаться изуродованным, — сказала Екатерина Вторая.
— Конечно, ваше величество.
— Но разжалование сохраняется в силе.
— Как прикажет ваше величество.
На следующий день разжалование тоже было отменено, и когда Максим появился у Потемкина, тот со смехом сообщил ему, что императрица засчитывает ему в качестве наказания пережитый им страх и производит его в полковники.
Сперва Максим не поверил своим ушам и воспринял это как шутку, но увидев патент, более не мог сомневаться и в охватившем его ликовании был близок к тому, чтобы поцеловать руку Потемкину.
