— Слышишь? — тихо-тихо спросил Екатерину Потемкин.
— Но вы-то ее любите, — продолжала Анжела.
— Я? — воскликнул молодой полковник. — Екатерина Вторая, скажу вам, самая красивая женщина на свете.
— Слышишь? — прошептала теперь царица своему доверенному другу.
— Я чту великую государыню, — продолжал Максим, — и боготворю в ней красивую женщину, но именно поэтому не смею даже поднять на нее глаза, и никогда не набрался бы смелости полюбить ее.
— Слышишь? — сказал Потемкин.
— Я люблю вас, Анжела, — заключил Максим, — только вас.
— Ну тогда, господин полковник, и я вас люблю, — как можно громче проговорила в ответ Анжела, и они снова принялись целоваться точно два голубка, при свете звезд воркующих в зелени кустов.
— Предательница! — пробормотала Екатерина. — Она у меня поплатится.
— Она? — удивился Потемкин. — Это было бы несправедливо и, более того, неумно, а на обе эти женские слабости я считаю свою великую императрицу неспособной.
— Ты прав, но они до глубины души возмутили меня и сделали больно, а поцелуям конца и края не видно, с ума можно сойти, пойдем, Григорий. — Она быстро широким шагом двинулась вниз по аллее, затем зеленым боковым коридором, сопровождаемая Потемкиным, дошла до второго фонтана и здесь опустилась на дерновую скамейку, над которой белая мраморная Венера ласково болтала с мраморным Адонисом. — Не будь же таким медведем, Григорий, что делают, когда под усыпанным сверкающими звездами небом остаются наедине с женщиной?
— С самой красивой женщиной на свете, ты хотела сказать, Катюша, — воскликнул Потемкин с искренним воодушевлением, — перед ней преклоняют колени и молятся на нее.
С этими словами он бросился к ее ногам и, погрузив лицо в мерцающий мех, осыпал роскошную грудь царицы пылкими поцелуями. Екатерина улыбнулась.
— Однако нам еще нужно как-то наказать эту парочку, — сказала она.
— Ты права, — ответил Потемкин, — и права вдвойне.
— Что ты предлагаешь?
— Да поженить их, и дело с концом!
Когда императрица осталась в спальных покоях одна, собираясь отойти ко сну, в ней, хотя она полагала, что уже полностью справилась с ним, вдруг с новой силой вспыхнуло чувство к вероломному Адонису. Она была слишком гордой, чтобы и далее говорить ему о любви, но в достаточной мере женщиной, и потому желала, чтобы он любил ее. Теперь она решила соткать вокруг него сеть кокетства и сладострастия, дать ему догадаться, что обладание ею не было для него столь недостижимой целью, как он думал, и лишь затем уже, со стрелою в сердце, удалить его от себя; не она должна стать отвергнутой, но он должен лежать у ее ног, отвергнутый и высмеянный.
Она взяла лист бумаги и написала ему:
«Неблагодарный! Мне известно, что вы любите другую, но несмотря на это я хочу еще раз увидеть вас, завтра в полночь в китайском павильоне».
Максим получил указанное письмо на следующий день, но на сей раз не пошел к Потемкину, а решил сам разыграть дурацкое представление. Он запечатал написанные рукою царицы строки в другой конверт без адреса и с одним верным и надежным слугой послал его в казарму Симбирского полка, где через дежурного унтер-офицера он был передан для вручения господину Аркадию Вушичинкову. Прошло совсем немного времени, и в комнату своего друга, полковника, тяжело дыша и отдуваясь, ввалился Аркадий.
— Вот, почитай-ка это письмо, — с торжественностью проговорил он. Казалось, Аркадий вырос на добрых четыре вершка.
Максим с совершенно серьезным видом прочитал и затем вернул лист Аркадию.
— Ну, что скажешь?
— Что ты настоящий счастливчик.
— Я… но совершенно не представляю, кем написаны эти строки. Письмо принес какой-то лакей, это установлено, но на белом свете так много лакеев! — сокрушенно вздохнул Аркадий.
— Разумеется, но есть только одна женщина, обладающая таким смелым, я бы даже сказал, деспотическим почерком, — заметил в ответ Максим.
— И кто же она?
— А ты посмотри-ка на подпись.
— «Екатерина».
— Ну?
— Ну.
— Царица, кто же еще.
— Так она же любит тебя, — недоверчиво произнес Аркадий.
— С чего это тебе взбрело в голову, той дамой тогда была совершенно другая, благодаря ей я сегодня полковник, ты только вообрази, какая судьба тебе уготована, если сама царица…
— Позволь мне присесть, у меня что-то голова кружится, — вздохнул Аркадий.
— Но вот она там пишет, что хочет еще раз увидеть меня, — усевшись, продолжал он, — еще раз!
— Все очень просто. Ты точно помнишь все обстоятельства моего тогдашнего рандеву в китайском павильоне?
— Да.
— Помнишь высокую величественную даму, сопровождавшую мою красавицу?
— Да.
— Это была Екатерина, она увидела тебя в тот момент, когда ты стучал в жалюзи, и без памяти влюбилась в тебя, — закончил полковник свое разъяснение.
— Откуда же она узнала, что я люблю другую? — спросил Аркадий, которого все еще не покидали сомнения.
— Задай этот вопрос ей лично.
— Гм-гм! Пресвятая Богоматерь Казанская, стало быть, ты полагаешь, что я, как есть, должен сегодня ночью пойти-таки на свидание!
— Разумеется, я только боюсь, что при своих габаритах ты не сможешь протиснуться в узкую дверь, — рассмеялся Максим.
— Итак, я пойду, но только если ты, Максим, будешь сопровождать меня.
— Договорились.
И они пожали друг другу руки.
Вечером Аркадий как обычно отправился к своей симпатичной водочной вдовушке, на сей раз собрав лоб в глубокомысленные морщины и высоко задрав красный нос.
— Добрый вечер, госпожа Сребина, — переступив порог, с достоинством начал он.
— С каких пор мы так церемонны друг с другом, — подбочениваясь ответила Настасья, — и нос-то точно генерал держит, и говорит-то будто митрополит.
— Да-с, времена меняются, госпожа Сребина, а вместе с ними меняется и человек, — вздохнул Аркадий, — сегодня ты еще прапорщик, а назавтра, глядишь, и в самом деле генерал. Вы знаете, Анастасия Никитична, что мое сердце бьется только для вас, однако сложилась такая ситуация…
— Что за ерунду ты, осел, несешь?
— Одна высокопоставленная дама положила на меня глаз, — продолжал Аркадий.
— На тебя-то? Ха-ха-ха! Может сама царица, нет? — ехидно поддела Настя.
— Так и есть, Анастасия, сама царица, — с оттенком растроганности в голосе ответил Аркадий, — и как верному подданному Ее величества мне остается только беспрекословно повиноваться. Мы с вами вынуждены расстаться, Анастасия Никитична.
— Это, однако, очень печально, — отозвалась Настасья совершенно вдруг изменившимся тоном, ибо сделанное сообщение действительно очень задело ее за душу.
— Очень печально, Анастасия Никитична, — хныча, согласился Аркадий, — дай-ка мне, пожалуйста, стопочку водки.
Она стала наливать, и в рюмку жемчужными каплями капали слезы.
Когда на соседней башне пробило полночь, Аркадий, исполненное страха сердце которого стучало точно целая деревенская кузница, уже стоял вместе с Максимом у китайского павильона.
— Так, теперь пора, — прошептал Максим, — давай заходи.
— Но Максим, — озабоченно вздохнул Аркадий, — ты погляди только какая здесь маленькая и узкая дверь, как же мне войти-то туда?
— Только вперед.
Максим спрятался в зарослях кустарника, а Аркадий боком медленно и осторожно протиснулся в павильон, где было совершенно темно.
— Тс! Есть тут кто? — спросил он. Никакого ответа не последовало. — Тс! Ваше величество! — продолжал он. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. Сейчас он охотнее всего снова незаметно улизнул бы отсюда, но тут на ум ему пришли такие неприятные вещи, как Сибирь, кнуты и оковы, и он обреченно остался стоять посреди павильона, принявшись благоговейно молиться.
Но вот дверь позади него наконец скрипнула, и в помещение вошла Екатерина.
— Вы здесь?
— Да, я здесь, «и избави нас от лукавого, аминь», — пробормотал Аркадий глухим замогильным голосом.
— Вы что охрипли, полковник, — сказала царица, — ваш голос звучит совершенно не так, как обычно.
«Уже полковник, — подумал Аркадий, — быстро же дело двигается, если так и дальше пойдет, то после ее ухода я буду как минимум генералом».
— Я, собственно говоря, должна была бы на вас сердиться, — проговорила царица.
— Из-за другой, — промелькнуло у Аркадия в голове, и он поспешил заверить, — не стоит, ваше величество, с этим уже покончено.
— Уже покончено?
— В связи с получением письма вашего величества все отношения разорваны.
— Возможно ль такое? Стало быть, вы меня любите? — прошептала Екатерина, заключая Аркадия в объятия.
— Как дурак люблю, ваше величество.
Екатерина одарила толстенного прапорщика пылким поцелуем.
