— Как дурак люблю, ваше величество.
Екатерина одарила толстенного прапорщика пылким поцелуем.
— Ну и растолстели же вы, однако, полковник, за последнее время, — проговорила она затем удивленно, — я вас вообще не узнаю, этот осипший голос и выражения, попахивающие кабаком.
— Прошу прощения, ваше величество.
— Да от вас самого тоже несет водкой, fi donc![4] — воскликнула царица, — а ну-ка, зажгите свет.
Аркадий повиновался. И в тот момент, когда он запалил свечи в серебряном канделябре, у императрицы вырвался вопль ужаса.
— Что это такое? Кто вы? Кто посмел? — кричала она в приступе невероятной ярости, топая ногою.
— Это письмо… Ваше величество… я думал… я думал… ох! Пресвятая Богородица Казанская, я ни в чем не виноват, — простонал великан и с такой энергией рухнул на колени перед Екатериной, что весь павильон заходил ходуном.
— Вот письмо.
Императрица взяла письмо и поднесла его к свету.
— Конечно же, это мои строки.
— Я получил их через одного ла… кея, — запинаясь лепетал Аркадий, ни живой ни мертвый.
— И я вас поцеловала! — крикнула Екатерина, сверкая глазами.
— Нет, нет, нет! Клянусь, ваше величество, никакого поцелуя и в помине не было, — завопил толстый прапорщик, сердце которого разрывалось от страха.
— Вы действительно можете в этом поклясться? — спросила императрица, настроение которой при виде своего невольного селадона и его отчаяния становилось все веселее.
— Готов побожиться, что все происходящее сплошной сон и сейчас я лежу на своем месте в казарме, ни что иное как сон, тяжелый кошмарный сон.
— Да, так оно и есть, — промолвила императрица, милостиво кладя ладонь на плечо Аркадия, — и во сне ваша императрица говорит вам, что отныне вы капитан.
— Ка… пи… тан?
— А когда вы проснетесь, под подушкой у вас будет лежать патент.
//- * * * — //
— А у вас, оказывается, опять состоялось рандеву с полковником, — внезапно сказал Потемкин, когда императрица излагала перед ним новый торговый проект на Черное море. Он всегда выражался очень церемонно, когда принимал вид обиженного.
— Не брани меня, Григорий, — ответила Екатерина Вторая мягко и почти смущенно, — мне захотелось еще разок увидеть его, но из этого ничего не вышло.
— Ах! Знаю я.
— Успокойся, успокойся! — воскликнула царица.
— И с какой же целью вы хотели его повидать? — продолжил Потемкин.
— Я всего лишь женщина, — сказала Екатерина Вторая, — даже если ношу горностай, тщеславная слабая женщина в горностаевой мантии. У меня возникла прихоть покровительствовать этому молодому Адонису, но она прошла, и сейчас меня одолевает другая прихоть.
— И какая же?
— Не оказаться в роли отвергнутой, — быстро произнесла она, — увидеть его у своих ног изнывающим от любви, а потом высмеять.
— Ну, этого легко было бы добиться, — улыбнувшись, проговорил Потемкин в ответ.
— Ты полагаешь? Тогда позволь мне этот триумф, — с мольбой в голосе попросила всемогущая.
— Более того, я намерен сказать полковнику, который называет тебя самой красивой женщиной на свете и, по-видимому, бессознательно любит, что он любит не без надежды, — заявил фаворит, увидевший, что угрожавшая ему опасность уменьшилась, — еще сегодня он будет лежать у твоих ног.
— И я посмеюсь над ним, даю слово, Григорий Александрович, а ты знаешь, что оно для меня свято.
Под вечер симпатичная вдовушка, совсем опечаленная, сидела за батареей винных бутылок и думала об Аркадии, любимце царицы и генерале.
Вдруг распахнулась дверь, и он в сопровождении Максима переступил порог. Ей хотелось бы броситься ему на шею, но она даже не пошевелилась.
— Чего господа изволят?
— Вы сердитесь на меня, Анастасия Никитична? — заговорил Аркадий, пытаясь спрятаться за спиной Максима.
— Какое право я имела бы на вас сердиться, — холодно промолвила в ответ Настасья. От нее не ускользнуло, что Аркадий держался довольно неуверенно. — Ага, голубчик, — подумала она и решила безжалостно воспользоваться своим преимуществом.
— Вы уже генерал, господин Вушичинков?
— Нет, но капитан, — ответил Аркадий более апатично, чем естественно предполагалось бы при его заслугах.
— Капитан?.. Этот осел… и вправду капитан? — закричала вдовушка раздраженно. — Да он лжет нам, как ему не стыдно, он же пропойца!
Оба друга молчали. Максим, потому что боролся с собой, чтобы не расхохотаться, а Аркадий, потому что видел, как надвигается гроза, от которой не знал где искать спасения.
— Он действительно стал капитаном? — обратилась она к полковнику.
— Да, госпожа Сребина, он и в самом деле теперь капитан, — ответил Максим.
— По милости царицы?
— Да, по божьему состраданию, — сказал Аркадий. — Дайте-ка мне, пожалуйста, стопочку водки, госпожа Сребина.
— Стало быть, императрица действительно нашла удовольствие в этой винной бочке, в этом осипшем вороне, этом осле, — закричала симпатичная вдовушка.
— Нет, Анастасия, — растроганно возразил Аркадий, — она думала не обо мне, а я, я люблю только тебя, все произошедшее было лишь испытанием.
— Испытанием? Как так? — опешив, промолвила рассерженная Настасья.
— Я хотел убедиться, что ты действительно меня любишь, и тогда… тогда выдумал эту сказку, — постарался объяснить Аркадий, — все лишь простое испытание, дорогая Настя, которое ты блестяще выдержала, ты чистое золото, ты… — он хотел было обнять ее.
— Стоп, мусье Аркадий, — холодно бросила симпатичная вдовушка, метнув злобный взгляд, который нагнал на него ничуть не меньше смертельного страху, чем тот, что с грохотом поверг давеча к ногам Екатерины. — Ты так легко не отделаешься. Я не ребенок, которому можно рассказывать сказки, а что касается испытания, то я могла бы устроить его тебе с б?льшим основанием. Таким образом, мне не на что на тебя обижаться, но и тебе не стоит.
— Но чего же тогда ты, собственно говоря, хочешь? — спросил Аркадий.
— Чего я хочу, — проговорила вдова с решимостью, в корне исключавшей всякое возражение. — Ты расплатился со мной, сейчас я расплачусь с тобой. Долг платежом красен. Ты позабавился моей мукой, а теперь ты у меня хорошенько подергаешься. Для испытания тебе придется испытать наказание. Я прощу тебя, да…
— О, божественная Настасья! — вскричал Аркадий, обнял ее и крепко поцеловал в алые пухлые губы.
— Я прощу тебя, — продолжала она, вытерев рот кончиком фартука, — но при условии, что ты без сопротивления позволишь мне отхлестать тебя.
— Отхлестать?
— Да, ты должен получить взбучку, — решительно заявила она, — итак выбирай, хорошая порция тумаков или мы раз и навсегда расстаемся.
— Что мне еще остается, Максим, — жалобно запричитал Аркадий, — я вынужден предоставить ей свободу действий.
Полковник со смехом удалился, оставив их наедине. Он еще увидел, как Настя с чувством удовлетворения закатала рукава и заперла за ним дверь, потом быстрым шагом направился во дворец.
На этот раз Екатерина ожидала полковника в спальных покоях. В белом воздушном шлафроке она возлежала на мягких подушках турецкой оттоманки и странно улыбнулась, когда он, едва успев войти, бросился перед ней ниц и поцеловал ее ногу.
— Какая вдруг пылкость, — промолвила она, — что за событие подействовало на ваши чувства столь радикально, что набрались вы храбрости приблизиться ко мне?
— Екатерина, — воскликнул Максим, отбрасывая в сторону всякий этикет, — до сих пор я был слеп и вот внезапно прозрел, восхищение твоей гениальностью, твоим величием ослепляло меня, я видел твою красоту, твое несравненное очарование, но мысль обладать тобой казалась мне слишком самонадеянной, слишком несбыточной; но теперь пелена с моих глаз упала, мне открылись небеса любви и блаженства, и я чувствую, что наслаждение, жизнь и радость царят там, где ты, а там, где тебя нет, властвует боль, мука и смерть. Скажи мне, что я могу тебя любить, что среди рабов, которым выпало счастье лежать у твоих ног и, покорно служа тебе, исполнять твою волю, я тебе наименее ненавистен.
— Что ж, полковник, буду откровенной с вами, — промолвила царица, сердце которой от восторженных слов красивого мужчины наполнилось гордой радостью, — я не испытываю к вам ненависти.
— Стало быть, ты меня любишь?
— Этого я тоже сказать не могу.
— Но ты дозволяешь мне поклоняться тебе?
— Да, полковник, поклоняйтесь мне, — кокетливо сказала она.
Максим обнял красивую женщину с такой страстью, которая, при всем его честном отношении к Анжеле, была все же чем-то большим, чем обыкновенная комедия.
В конце концов царица высвободилась из объятий.
— Довольно, — сказала она.
— Я тебя не понимаю, — прошептал Максим, — ты пригласила меня к себе, чтобы снова отослать прочь, как ребенка?
