- Надобно развести огонь, - нарушил его Букал.
- Цто решила, то и решила, - хихикнул в маленькую бородку новгородский волхв.
Род вышел и вздул огонь на старом кострище, где они только что сидели на бревне с будущей великой княгиней. Богомил подвесил над жаром небольшой обоухий котёл. Скоро все четверо переместились к огню под звезды. Букал в утрешнем емурлаке стал чудодействовать над костром. Старательно разложил траву на некрашеном деревянном блюде. Потом руки его заработали быстро. Пучок за пучком кидалось зелье то в огонь…
- Разрыв-трава, в огне не сгори!
…то в кипящий котёл…
- Разрыв-трава, в кипятке не сварись!
Длинные сухие пальцы старика выхватывали пучки из костра и котла, сами не обжигались и не обваривались.
- Мужское сердце в пучину глядит… Женское чело под венцом горит… Разрыв-трава, одолей пучину… Разрыв-трава, поддержи венец… - заклинал он, бросая заговорённое зелье в бронзовую чашу с ключевой водой.
Вода в чаше зеленела и зеленела, доходя до яшмовой красоты. А старик тем временем что-то бормотал и бормотал все тише и тише. В конце концов слышалась какая-то невнятица. Потом он отряхнул ладони, пошёл мыть руки.
Богомил отцедил воду в чаше, разлил по кружкам. Вернувшийся Букал пошептал поочерёдно над каждой кружкой, не прикасаясь к ним, взглядывая то на Рода, то на Улиту.
- А теперь питье доведено доготова. Выпейте каждый своё до дна.
Род и Улита выпили.
- У-уй, горечь какая! - прослезилась боярышня.
Род не поморщился.
Букал ушёл в хижину.
- Пусть отдохнёт, муценик, - сказал Соловей. - Я пока приготовлю пиршество. А вы погуляйте.
Вчерашние путешественники пошли прочь от костра. Хмарь так быстро разрослась в небе, что ни звёзд, ни июньской светлоты на нём не осталось. Лишь север, как ни странно, стал самой яркой стороною света, не отдал туче свой серебряный пояс.
- К болоту не пойдём, - попросила Улита, - Там темь… К лесу тоже не пойдём, там кузнец… Постоим под этой ветлой. И укрой меня, я дрожу.
- Великая княгиня Улита Степановна, - задумчиво пробормотал Род.
Девушка тихо рассмеялась.
«И все между нами кончится», - хотел юноша продолжить, да лишь уста приоткрыл, сырой воздух заглотнул. Увидел, как в черноте над болотом белый туман сгущается, и не просто сгущается, встаёт сплошной простыней, а на простыне возникают цветные тени… все чётче, все зримее. Вот он увидел женщину на просторном богатом одре. Неухоженные слипшиеся волосы мокрой соломой размётаны по подушке. Слезы на больших одутловатых щеках. Чуть вздёрнутый нос заострился. Маленький треугольник губ чернеет, как кровля покосившейся кельи. Воспалённые зелёные глаза устремлены на него. Рука с указующим перстом тянется к нему… Род отшатнулся… и все исчезло. Надо же примерещиться такому!
- Пойдём скорее к костру, - потянул он Улиту.
Не заметив в нем перемены, она продолжала о своём:
- Хочу, чтобы сказка длилась сегодня как можно дольше. Мне видок Богомил пообещал заглянуть не на сто, а на триста лет вперёд. А если на пятьсот? - услаждал слух Рода мелодичный девичий лепет.
У костра - ни души. Старики хлопотали в избе у стола.
- Пиршество из двух перемен! - объявил Богомил, - Первая - каша с осетрёю головизною, вторая - лапша с перчем, - Увидел поскучневшее личико Улиты и добавил: - А на запивки взвар квасной с изюмом да с пшеном, - и блаженно заулыбался, приметив оживление гостьи.
- Ты обещал мне вдаль веков нынче заглянуть, - напомнила за едой Улита.
Букал неодобрительно покачал головой. Соловей смешно сдвинул брови (он хмурился редко), однако сказал:
- Обещанное надобно отдавать…
- Может, гостья пожалеет тебя, простит обещанное? - попытал почву хозяин кельи.
Улита заупрямилась:
- Нет, не прощу! Сделай милость, Соловей, ты же обещал. Я, наверно, никогда к взаправдашним волхвам больше не попаду. Завтра ведь уеду… Как такое упустить?
- Вдругожды не попадёшь, - твёрдо предрёк Букал.
- Глупьём пообещал, - пробормотал Богомил, - Ладно, выполню, цто будет в измогу.
Он полез на полати, достал из своего подголовка ларец, извлёк оттуда склянку и вышел из избы.
- Что у него в склянке? - полюбопытствовала Улита.
- Каменный порошок, - неохотно сказал Букал.
Улита поспешила за Богомилом на воздух, следом за ней - Род.
Букал вышел последним и предупредил:
- Не приближайтесь к нему, пока я не велю.
Соловей осторожно помалу сыпал порошок в костёр и окутывался странным сиреневым дымом.
- Кто бел-горюч камень-алатырь изгложет, тот мой заговор переможет, - уже не обычным своим тенором, а чужим глуховатым голосом без родного выговора произносил волхв. - Тридцать три ворона несут тридцать три камня, бросают в огонь на триста лет, высекают три тысячи искр, кинут камень, подымут пёрышко, сами молчат, камни вопиют…
- Что он говорит? - тормошила Улита длинный рукав Букалова емурлака.
Букал молчал.
- Соловей мару на себя вызывает, - шёпотом пояснил Род, - Как мара на него найдёт, начнёт будущее видеть…
Волхв стоял у костра, простирая руки к огню, дыша обволакивавшим его дымом, багрянея лицом…
Букал подал знак, и они приблизились.
- Красные села - белый град! - будто не земным, горним голосом закричал Соловей. - Каменный детинец, златоглавый собор… Из собора митрополит шествует… Обочь - сам великий князь в золотой порамнице и порфире[29]… Столица! Столица!..
- Наше Кучково - столица? - не веря своим ушам, вымолвила Улита. И вдруг закричала: - А через пятьсот лет? Через пятьсот лет?
- Бросают в огонь на полтысячи лет! - трудно выговорил Богомил с лицом красной меди.
- Род, уведи гостью, - попросил Букал.
Она отскочила от вежливого прикосновения юноши.
- Христиане передрались! Христиане передрались! - радостно возопил Соловей. - Сами своего попа ведут на костёр…
Улита мотала головой, непроизвольно покачиваясь. Должно быть, и до неё добирался сиреневый дым, обволакивавший волхва.
- А через осьмсот лет? - требовательно простонала она.
- Уведи гостью, Род! - приказал Букал.
Обхватив девушку, как столбик, Род понёс её к келье.
У огня тем временем слышался рокот Богомила:
- Бросают в огонь… на осьмсот лет!- Слова тяжкими жерновами выкатывались из гортани провидца.
Обернувшись, увидел Род его почерневшее лицо.
- Короба, короба! - отчаянно оповестил Соловей, - Везде ульями - громадные короба!.. Над ними… плашмя… ветряки вверх крылами летают…
- Вздор. Наваждение. Так далеко он не видит, - сожалеючи, изрекла в лицо Роду уносимая им Улита, во все глаза продолжавшая наблюдать за Соловьём.
А тот уже рухнул как подкошенный. Букал подхватил его и тоже тащил к избе.
Род у порога отпустил девушку и помог уложить новгородского волхва на полати.
- Уморила старика! - досадовал Букал. - Очи бы мои не видали…
Род натаскал на поветь волчьих шкур для себя и гостьи. И оба улеглись по разным углам.
- Не серчай, Родинька, - виновато попросила Улита. - Я и вправду у вас объюродела. Как вернусь домой, так и побегу на исповедь. Долго мне теперь свои языческие грехи отмаливать. А ещё помолюсь, чтоб скорее тебя увидеть да окрестить в истинную веру. Станешь ты моим суженым…
- Князь станет твоим суженым, будущая великая княгиня, - напомнил Род.
- А, глумы это все, - отмахнулась Улита, - игры да забавы…
Род в возражение хотел молвить слово, но она задышала уже ровно и спокойно… Счастливица!
…Сон слетел с него лишь при третьем пении петуха. Род выглянул с повети. Шёл дождь-сыпуха. Сиротливым показалось юноше пустое мокрое новцо.
А в избе было тепло, сухо, в очаге - ещё жар. Но гостей след простыл. Лишь седые Букаловы космы свешивались с полатей.
- Хотел тебя добудиться, да Богомил запретил. Пожалел.
Очень уж хладнокровно говорил Букал. Он-то попрощался с гостями. Род не простился. Грудь горела обидой. Боясь хоть намёком обнаружить строптивость перед отцом, юноша промолчал.
- Не кручинься, - досказал проницательный Букал. - Не простясь, поскорее встретишься. Такова примета.
Вресень[30] Род с Букалом встретили в новой келье. Два месяца ушло на перезахоронение их тайного обиталища. Мужики из Олешья таскали пластьё на плечах, чтобы не колеить леса, не торить просек. Сосновые бревна были ещё крепки, и хижину собрали почти без подмена. Потемневший от времени деревянный Сварог на расчищенном новце занял подобающее место. Лучший ягнёнок был заклан на его жертвеннике, дабы оберег покровитель своих отшельников от нежданных гостей.
