— Прости, государь, воевода Данило на́ слово просится. Впущать или пождет?
— Зови. — И, обернувшись к Александру Щеличеву, приказал: — Иди да помни, что я тебе наказал. И зла на меня не держи.
Щеличев поклонился поясно и устремился к двери, но на пороге горницы воеводы сошлись. Оба дородны, широкоплечи, уперты, уступать друг другу не хотят, и если бы не боярин Никита, так бы и стояли набычась. Двинув плечом Данилу Петровича и отпихнув внушительного размера чревом Александра Щеличева, боярин протиснулся в дверь горницы.
— Государь, дружина на молебен стала, владыка тебя дожидается.
— Буду, пущай ждет. Эй, Данила Петрович, заходи. Или дело неспешное?
Воевода поклонился поясно.
— Не один я, великий князь. Племяш со мной. Дозволишь ли?
Дмитрий Константинович кивнул.
Впервые Ярослав видел князя так близко. Русоволос, сероглаз, лоб высокий, открытый, нос тонкий, прямой, усы и борода с проседью, хотя и лет-то всего великому князю владимирскому неполных тридцать шесть. Оглядев молодца, князь строго сдвинул брови.
— Говори.
Поклонившись, Ярослав торопливо поведал:
— Был я по велению твоему, государь, у ватажников. Задумали они помститься за то, что учинил ты в Костроме. Пошли в Новград Великий сил набраться, а по весне опять придут на Волгу.
— Да, нужно было всех ватажников в железа взять, тогда бы и мститься некому было, — перебив речь Ярослава, зло бросил князь. — Кто у них за атамана?
— Боярин Александр Абакунович.
Помолчав, князь распорядился:
— Ты, молодец, пожди за дверью, а я тут с воеводой поговорю малость, — махнул рукой Дмитрий Константинович, и когда Ярослав вышел, продолжил: — Боярина до Новугорода не допускать. Неча ему народ баламутить. Ушкуйникам Твери не миновать. Там ты их встретишь. Как мне послухи донесли, разбойные без оружия и сброи… Так что бери три конных сотни и поспешай. Ушкуйников не жалей! Кровь на мне!
Оставшись один, Дмитрий Константинович перекрестился на образа, висевшие в красном углу горницы, и чуть слышно произнес:
— Верно ли поступаю, Господи? Прости мои заблуждения, коли что не так. Не со злого умысла творю сие, а не могу поступить иначе.
В горницу уже в который раз заглянул боярин Никита.
— Ты уж прости, государь… владыка торопит.
— Иду, — решительно поднялся со скамьи Дмитрий Константинович. — Владыко пождет, а вот дружину томить не след!
3
Как ни спешил воевода Данило, а остался ни с чем. Видно, и у ушкуйников свои глаза и уши в Костроме имелись, а может, и среди княжеских дружинников. Не повел свои ушкуи боярин Абакунович мимо Твери. Он ушел на Белоозеро, а там знакомцы лесными тропами провели повольников в Новгород.
Родной город встретил ватажников неласково. Уходили молодцы одеты, обуты, оружны, полные надежд на обогащение, а вернулись из похода без оружия и богатства, что добыли в Волжской Булгарии. Одно сдерживало гнев бояр и купцов, что ссудили серебром ватагу повольников, расчет должен быть произведен с благодетелями по истечении года, а ноне и полгода не прошло. С приходом ватажников немало слез пролилось в семьях новгородцев, не дождавшихся из похода кто мужа, кто сына. Безрадостными были встречи и вернувшихся в здравии — возвратились-то с пустыми руками!
Александр же Абакунович предстал для ответа перед Советом господ. Епископ Анисим — глава Совета — был строг, долго хмурился, надсадно пыхтел, теребя лежащую на внушительном чреве панагию.
— Без благословения моего и без одобрения Совета пошли вы на булгар и потому вернулись битыми! — наконец, с раздражением выдавил он из себя.
— Не булгарами, владыка, дружинниками великого князя… Нечестно, обманом в полон взяли повольников, — возразил епископу Александр.
— Не дерзи! Лучшие мужи Господина Великого Новгорода пред тобой, — возвысил голос епископ Анисим. — Ты с ватажниками душу потешил, силу молодецкую выказал, а городу за дела ваши урон: великий князь владимирский за всю Русь перед Ордой ответ держит…
— Знамо мне о том, владыка. Ведомо и то, что за стол великокняжеский князья суздальские готовы Русь в жертву принести!
— Не тебе судить князей! — гневно выкрикнул один из членов Совета.
Другой — боярин Селивестр, ведавший сбором пушной дани в городскую казну и потому неимоверно богатый, прогудел словно сполошный колокол:
— Ты, Александр Михалыч, гонор-то свой уйми! Не дело говорить так с Советом. Ты-то, чай, не посадская голыдьба, нашего корню, боярского. И мы, будучи молодыми, хаживали на ушкуях… Да токмо не по своим землям… Своих не зорили!
— И мы також крови руссичей не пролили, каб ни князья…
— Тот-то и оно, — возвысил голос епископ. — Сколь с Новугорода великие князья взяли за последние десять лет? А вы своими делами не токмо своих князей под стены градские привести можете, но и у татар ноне причина есть в русские земли наведаться, кровушкой земельку напитать, баб да детишек обездолить. Вы об этом подумали?
Уронил голову на грудь боярин Александр, опустил очи долу. Такие мысли в голову ранее не приходили.
Тишина нависла во владычной палате, где проходило заседание Совета. Хмурили брови бояре: знали, что коли тяжелая година выпадет, им придется изрядно растрясти мошной. Даже те бояре, что ссужали ушкуйников деньгами, по-новому взглянули на рискованное предприятие, так неудачно закончившееся, подсчитывали потери.
— Ты вот что, Александр Михалыч, подумай над тем, что услышал здесь, — нарушил тягостное молчание владыка. — Вина твоя велика. Но Господь всемилостив… Иди. Мы же подумаем, что делать Господину Великому Новгороду, коли великий князь владимирский спрос учинит.
А поздно вечером во двор Александра Абакуновича пожаловал боярин Аникей, который доверительно сообщил, что коли великий князь обиду выкажет, Совет от повольников открестится. Что же касается долга ватажников перед купцами и боярами, то он за ними. И, коли ушкуйники в новый поход наладятся, то деньжата найдутся, была бы отдача. А ведать про то Совет не ведает и ведать не хочет.
4
На Белоозере собрались до полутора тысяч ватажников. Боярин Абакунович нашел тех, кто ссудил серебром, а покупка оружия и зброи — дело времени — купцов, готовых поставить все необходимое войску, было более чем достаточно.
Как только сошел на реках лед, семьдесят ушкуев, гоня носами пенные буруны, заскользили по волжской воде. Шли не таясь, сознавая свою силу и правду.
Кострома готовилась к встрече незваных гостей. Воевода Александр Щеличев, помня наказы великого князя владимирского, спешно укреплял крепостные стены, чистил осевший от талой воды ров, поднимал земляной вал. Но время текло словно сухой песок в растопыренных пальцах — быстро и неумолимо. Когда же ушкуи показались ввиду города, воевода смог выставить на стены и башни только четыре сотни дружинников. Поглазеть на ватажников вышли на стены и горожане, но как только в сторону города полетели первые стрелы, их словно ветром сдуло.
К городским воротам неспешно подошел дородный ушкуйник в отсвечивающей синевой кольчуге, шишаке[17] и с длинным свейским[18] мечом в руках.
— Эй, кострома неразумная, отворяй ворота! — зычно выкрикнул он, указывая острием меча на запертые створки. — Нам ждать недосуг. Откроете ворота сами — никого не тронем, заберем свое и уйдем. Будете противиться — никого не пощадим!
В ответ послышались гневные крики, полетели стрелы. Но, ударяясь в пластины кольчуги, отскакивали, не причиняя вреда: то ли зброя была хороша, то ли стрелки неважные.
Ушкуйник, а это был сотник Ермила Стопуд, выразительно провел ладонью по горлу, показывая, что их ждет в ближайшем будущем, и все так же неспешно направился к еще высаживающимся с ушкуев ватажникам.
Защитники города с робостью и страхом, но не без интереса, взирали с высоты стен на тех, с кем еще недавно бражничали и водили дружбу. «Эх! Если бы не князья!» — не раз пожалели о содеянном костромичи. Между тем ватажники без суеты и шума построились в сотни и широкой колышущейся лентой от реки двинулись к городу. Не доходя до стен на полет стрелы, из своих рядов они выкатили стоящие на невысоких колесах какие-то диковинные деревянные, обитые железом, штуковины.
— Что за каракатицы? — недоумевали на стенах. — Ложка на веревках…
Но воевода Щеличев уже видел подобное у татар и потому с нескрываемой дрожью в голосе выкрикнул:
— Воды! Воду несите! Много воды!
Ничего не понимающие дружинники лишь недоуменно таращили глаза на своего воинского начальника, не двигаясь с места.
— То катапульты! Сейчас огнем швыряться начнут!
И правда, через несколько мгновений щелкнули странные деревяшки на колесах, освобождаясь от груза, и в сторону крепостных ворот полетело два глиняных горшка. Ударившись об обитые железными полосами деревянные створки, горшки разлетелись, а по дубовым плахам поползла тягучая темная масса. И все… Ничего не произошло. Стоявшие ближе к воротам на стенах защитники города начали хохотать, бранясь и выкрикивая:
