Клим раздражал ее одним своим видом. Он ставил ее перед выбором: либо живи со мной в облезлом подвале, либо тащи меня на себе. Он считал, что его любовь к репортерскому делу важнее того, что у нее нет теплых чулок.
В последние дни во Владивостоке Нине начал сниться петух без головы.
Прежняя Россия умирала на глазах. Чувство было – как в детстве: отец полгода пролежал прикованный к постели. Мама втайне ждала: ну когда? Отец умер – слава богу. Не надо горшки выносить и докторов звать. Терзания кончились, осталось горе.
С Россией было все то же самое. Беженцы бодрились: «Мы еще вернемся! В Сибири непременно будет восстание!» Ну да, ну да… Встретимся на Небесах.
Нина приняла решение: начать все заново, найти себе другую страну, другой дом, все другое. Она узнала, что в Шанхае говорят по-английски, и завела учителя – Иржи Лабуду, чеха из военнопленных.
Он был ее ровесник; тонкий, невысокий, сероглазый. Смущался каждый раз чуть не до обморока. На правой руке у него не было трех пальцев.
– В Праге я был виолончелистом, – говорил он о себе. – Люди предполагали, что я музыкальное чудовище… ох, нет… чудо! Вундеркинд – вот кто.
«Если он по-русски так изъясняется, наверное, у него и английский корявый», – думала Нина. Но выбирать было не из кого: кроме Лабуды и Клима, английского никто не знал.
Иржи попал в армию летом 1914 года, когда Австро-Венгрия объявила войну России.[6] Австрийский офицер не слушал ни импресарио, ни профессоров консерватории.
– Какая виолончель?! – орал он. – Пусть идет служить!
Чехи не желали воевать с братьями славянами и при первой возможности сдавались русским. Вместе со всей ротой Иржи очутился в лагере для военнопленных под Пензой. В 1917 году Временное правительство предложило чехам отправиться в Европу – воевать против угнетателей-немцев. Пленные, а их тогда было около сорока тысяч, с радостью согласились. Путь вновь сформированного Чехословацкого корпуса лежал через Сибирь, Дальний Восток и Америку, а там союзники должны были переправить их во Францию, на Западный фронт.
Чехи получили винтовки и паек. Эшелоны растянулись от Поволжья до Японского моря. Но в октябре к власти пришли большевики и попытались разоружить корпус: сорок тысяч штыков, неподконтрольных советскому правительству, – не шутка. Чехи взбунтовались, и это послужило началом Гражданской войны в России.
Восемь лет Иржи мотался по чужой стране: отморозил пальцы, отбился от своих, потерял веру в людей. Каким-то ветром его прибило к флотилии Старка. Куда ехал? Зачем? Ему было все равно.
Нина презирала его – за то, что сдался. Опекала Иржи только для того, чтобы досадить Климу. Он исступленно ревновал, а она смеялась про себя: «Неужели он думает, что я влюбилась в эту полузадушенную овечку?»
Ей хотелось наказать Клима: разочарование жгло ее изнутри.
Во время стоянки под Усуном Нина измаялась: Шанхай близко, рукой подать… Мерила шагами проржавевшую палубу, зубрила английские глаголы.
Рано или поздно власти дадут разрешение на высадку – беженцы не могут уехать. Их слишком много, и они вооружены, так что сделать вид, что их не существует, нельзя. Когда эта косматая толпа хлынет в город, шанхайцы возненавидят русских – за бедность, за неустроенность. Нужно сойти на берег прежде остальных.
К кораблям подплывали лодки. Китайцы били веслами по бортам и кричали: «Моя стирать, твоя платить!» – как будто у русских было во что переодеться!
To come – «приходить»; to see – «увидеть»; to win – «победить»…
– Missie! Guns! My wantchee guns![7]
Нина перегнулась через борт: большой сампан, трое молодых китайцев, по-европейски одетых.
– Что вам? – спросила она по-французски. – Я вас не понимаю.
Один из китайцев сделал вид, будто стреляет из пальца, потом вытащил из кармана купюру.
– Вы хотите купить оружие? Револьвер подойдет? У меня есть.
Китаец растопырил пальцы и помахал ими.
– Десять револьверов? Нет? Сколько?
– More, more![8]
Нина перевела дух. Китаец хотел купить целый арсенал.
– Мне надо посоветоваться с капитаном. Привезите кого-нибудь, кто говорит по-французски. French, understand?[9]
Китаец кивнул:
– This b’long number one![10]
Капитан поначалу и слышать ничего не хотел:
– В Китае эмбарго на ввоз оружия. Поймают – я не знаю, что они с нами сделают.
Нина старалась говорить спокойно:
– Сколько у вас наличности? Не русских фантиков, а валюты? Контр-адмирал Старк хочет продать суда, а выручку разделить между героями Гражданской войны. Вы герой? Если нет, то у вас не будет ни корабля, ни денег.
– Я не имею права торговать оружием. Оно мне не принадлежит.
– Но вы имеете право списать то, что пришло в негодность.
Покупатели явились поздно ночью, когда Нина уже отчаялась их дождаться. На палубу поднялся субъект в белой фуражке и с тяжелой тростью.
– Мадам! – прошептал он по-французски. – Идите сюда, я вам ручку поцелую!
Загорелое худое лицо, пьяные глаза и тщательно подстриженные усики.
– Ну, где эта сволочь капитан? Доложите ему, что прибыл Поль Мари Лемуан собственной персоной.
Он сильно хромал, и Нина догадалась, что он передвигается на протезах. Следом за Лемуаном появились давешние китайцы и еще один – огромный, страшный, с обожженным лицом и вытекшим глазом.
Нину бил озноб. Она не понимала половины того, что говорил Лемуан, но, верно, даме этого и не следовало понимать.
– Твою мать! – изумлялся он, оглядывая орудие на палубе. – Никак американцы поставили? Ну-ну, хорошая штука, если к ней боеприпасы есть.
Капитан – сдержанный, хмурый – пригласил гостей к себе. Нина переводила:
– У нас имеются винтовки российского производства, ручные гранаты типа «Mills bombs», наганы, прицелы для пушек, военные перископы…
Торговались отчаянно. Лемуан делал страшные глаза и чесал стриженую голову – сразу двумя руками.
– Слушайте, что вы мне зубы заговариваете? Берите, что дают, – и дело с концом.
Он вытащил из кармана маленькие счеты и быстро защелкал костяшками:
– Патроны – двадцать ящиков, винтовки Мосина – старое дерьмо, наверняка наполовину сломанное, – шестнадцать ящиков… Плюсуем гранаты… Тысяча шестьсот долларов – больше не дам, хоть лопните.
Нина судорожно передохнула.
– Петр Иванович, – сказала она капитану, – месье дает только тысячу.
Нина до последнего момента боялась, что ее разоблачат. Но Лемуан отнесся к ней с пониманием:
– Значит, договорились: я даю тысячу капитану, а шестьсот – вам и отвожу вас в Шанхай, чтобы вы положили эти деньги в банк. Так?
– Да. – Сердце исступленно билось. – Но со мной поедет еще один человек, переводчик.
– Ради бога.
Нина побежала на камбуз. Нашла среди спящих Лабуду – ей нужен был кто-то, кто знает английский язык.
– Вставайте и идите за мной. Только не шумите!
– Вы отчаянная женщина, – сказал на прощание капитан. – Вас могут арестовать как нелегалов.
Нина весело взглянула на него:
– Мы еще посмотрим.
– О чем это он? – спросил Поль Мари.
– Капитан просит передать, что, если вы не доставите нас в целости и сохранности, он найдет вас и убьет.
Светало. Джонка быстро плыла по реке. Запах угля, водорослей. Вода – цвета чая с молоком. Нина сидела на ящике с патронами. Иржи дул на озябшие пальцы.
Хорошо, что взяла его с собой. Толку от него никакого, но одной ехать в чужой город страшно.
– Идите сюда, мадам, – крикнул Лемуан из-под тростникового навеса. – Я, как последний рыцарь в Шанхае, буду честен с вами. Вот вам шестьсот долларов – ни одной фальшивой купюры.
Нина спрятала деньги в муфту.
– Паспорт купить не желаете? – спросил Лемуан. – Людям вашей профессии нужны документы.
– Сколько стоит?
– Триста.
– Не валяйте дурака.
– Вы все равно ко мне придете – рано или поздно. Как надумаете, спросите про кабак «Три удовольствия». Меня там знают.
– Спасибо, не надо.
Нина на секунду задумалась.
– Месье Лемуан, как называется самая хорошая гостиница в Шанхае?
– «Астор Хаус». А вам зачем?
– Для общего развития.
– Вы с ума ушли, – сказал Иржи, когда Нина объявила ему что они остановятся в «Астор Хаусе». – Нас сразу догонит полиция!
– Ерунда. Дорогой отель – это последнее место, где будут искать нелегалов.
Утреннее небо. Пар изо рта. Нина ехала на рикше по залитому солнцем городу. Главное – не трусить. Шестьсот долларов сделала из воздуха, будет и миллион.
У дверей «Астор Хауса» – швейцар в алой куртке. В вестибюле – мраморные полы, яркие люстры. Нина уже забыла, что так бывает.
К ним подлетел носильщик, оглядел недоуменным взглядом: белые люди, а вид потрепанный – как же так?
Нина расправила плечи:
– Иржи, отдайте ему мешок.
