Старые приятели разъехались, последней надеждой был Марк Донэлл, хозяин чайной компании, где когда-то служил Клим. Прийти с повинной, сказать, что начальство оказалось право насчет Джя-Джя?
Когда-то Донэлл жил в «Палас-отеле» – так было и дешевле, и удобнее.
Клим вошел в залитый электрическим светом вестибюль. Ковры, пальмы в кадках; солидные постояльцы в креслах дожидались отправки чемоданов.
– Мистер Донэлл только вчера в Японию уехал, – сказал Климу портье за стойкой.
Верх невезения.
– А фирму кому он передал?
– Никому. С ним несчастье произошло: он продал лошадь сыну военного губернатора Лу Юнсяна, а она взяла и скинула мальчишку, да еще копытом приложила. Ее, конечно, пристрелили, а Лу поклялся разделаться с Донэллом: он подумал, что ему специально подсунули норовистую скотину. Вы знаете китайцев – им везде мерещатся заговоры против их чести. С сыновьями губернатора не шутят, вот Донэлл и решил убраться из города, пока не поздно.
– Спасибо, понятно, – отозвался Клим.
Он направился к дверям, но его остановила молодая дама, сидевшая в кресле. Рыжая, в клетчатом костюме, на руках – широкие браслеты, на кофточке третья пуговица не застегнута.
– Простите, вы русский? Я заметила по акценту.
Клим кивнул. Ресницы у дамы были странные: светлые у основания и будто отделенные от век. Передние зубы чуть-чуть наезжали друг на друга.
Дама протянула ладонь:
– Меня зовут Эдна Бернар. Я работаю в англоязычной газете «Ежедневные новости Северного Китая».
Клим приосанился:
– Клим Рогов. Газета «Нижегородская коммуна» и другие примечательные издания.
– Вы журналист?
– Так точно. А вы американка?
– Тоже слышно по акценту? – рассмеялась она. – Я из Сан-Франциско.
Розовые кружева мелькнули между второй и третьей пуговками.
– Мне надо написать заметку о беженцах, которые прибыли на кораблях Старка, – сказала Эдна. – Как они живут, на что надеются? Но я не знаю русского языка. Договорилась встретиться здесь с одним человеком, а он не пришел.
У Клима забилось сердце.
– Я расскажу вам все и обо всех.
Во время учебы Эдна была председателем дюжины студенческих комитетов и главным редактором либерального университетского журнала. Яростные диспуты о праве женщины голосовать, летние поездки в Вашингтон – чтобы стоять с плакатами у Белого дома и требовать свободы, равноправия и прекращения войны…
– Но это… так неженственно! – изумлялись приятели.
Эдна хохотала, а вслед за ней начинали улыбаться и бестактные друзья. Ее никак нельзя было упрекнуть в неженственности. Она была грациозна, как эльф из детской книжки. Рыжая, веснушчатая, громкая, знающая в двадцать раз больше девиц своего возраста – такой барышне полагалось иметь необычные убеждения.
Над ее столом висела карта мира, на столе лежали книги Дарвина и автобиография Эммелин Панкхёрст.[12]
Эдна приехала в Шанхай в гости к сестре. Город показался ей яйцом доисторического чудовища, непонятно как сохранившимся до наших дней. Люди ездили на людях, при входе в парк висела табличка: «Цветы не рвать, деревья не ломать, собак не выгуливать. Китайцы, за исключением работающих кули,[13] не допускаются». Снаружи, за скорлупой, могло происходить все что угодно, но белых людей внутри «яйца» это не волновало. Они создали себе прекрасный мир: деньги лились рекой, кредит давался под честное слово белого человека. «Яйцо» высиживали метрополии, в казну которых Шанхай не платил ни цента.
«Мужчины здесь целуют дамам руки, – писала Эдна матери. – Никаких рукопожатий. Они как будто заразились от китайцев презрением к женщине. Конечно, они не запирают их дома и не бинтуют им ноги, но предполагается, что идеальная супруга – это леди с хорошим вкусом, любящая детей и умеющая вести хозяйство. Ни о каком умственном развитии даже речи не идет.
Дамы считают, что работать могут только те из них, кому не повезло с супругом. Они рожают детей, отдают их на попечение нянек, а сами сидят по клубам – играют в карты и обсуждают друг друга за глаза. Именно так проводит время наша Лиззи».
– Неужели ты не скучаешь по дому? – спросила Эдна сестру.
В ответ Лиззи таинственно улыбнулась:
– Ты скоро сама поймешь. В Америке в твою необыкновенность верит только мама. А здесь, в Шанхае, ты необыкновенна уже потому, что ты белая. Нас мало – несколько десятков тысяч на миллионный город, – но мир вращается вокруг нас. Чтобы отпроситься на день, слуги врут о похоронах несуществующих родственников: им стыдно, что у них есть свои дела. Китайские воспитанницы монастырей просят у тебя автограф на память, ибо ты принадлежишь к высшей расе.
Эдна решила, что отправится домой на первом же пароходе, но на балу у британского консула она познакомилась с Даниэлем Бернаром, хозяином чайной компании.
Блестящий интеллектуал, спортсмен, коллекционер редкостей и толковый бизнесмен… Теперь Эдна и думать не могла об отъезде. Свадьбу справили в кратчайшие сроки, без родителей, – Даниэлю надо было в Европу по делам.
Муж уехал, и Эдна сразу соскучилась. Посыльные тащили в дом свадебные дары от китайских знакомых Даниэля. Каждому надо было отправить благодарственную открытку: Эдна две недели не вставала из-за письменного стола.
– Свитки – в кладовку, в медные тазы посадим герань, – распоряжалась она.
Горничная пришла в ужас:
– Что вы, мисси! Это для купания вашего первенца!
– Я не хочу детей.
– Как?!
Весь вечер слуги перешептывались и глядели на хозяйку с беспокойством.
Эдна маялась. Сестре было неинтересно слушать о ее любви. Лиззи получила свежий номер «Cosmopolitan» и не могла думать ни о чем, кроме платьев «под фараоншу».
– Представляешь, в Египте нашли какую-то гробницу, я забыла какого царя… Тутунхамон или Тутанхамон – черт его знает… Открытие века, говорят, так что в этом сезоне самым модным будет египетский стиль.
«Мне нужно какое-то дело, а то я сойду с ума», – подумала Эдна.
Через две недели она опубликовала первую статью в местной газете.
Редакция «Ежедневных новостей Северного Китая» изумила Эдну: в ней не было и намека на шумную вольницу университетских изданий. Здесь ценили талант, но к нему полагались профессионализм, знание теории и истории журналистики, умение подавать конфликт, выстраивать композицию, составлять заголовки. Целая наука!
– Я думала, у вас здесь что-то вроде провинциальной доски объявлений, – призналась Эдна мистеру Грину, главному редактору.
Он засмеялся:
– Мы – лучшее издание в этой части света.
Ему льстил восторг Эдны.
– Начните с заметок в рубрику «События и происшествия», – посоветовал он. – Не хватайтесь сразу за аналитику. Если пианист не может играть гаммы, то ему и с серьезной пьесой не справиться. А если двигаться постепенно, шаг за шагом, то со временем выйдет толк.
Эдна внутренне сопротивлялась: ей не хотелось писать о тайфунах и залитых подвалах ткацких фабрик. Политика, дипломатия, общественные пороки и скрытые механизмы управления колониальным миром – вот что ее увлекало. Но мистер Грин был прав: любому искусству надо учиться с азов.
Эдна остро завидовала лучшему журналисту Шанхая – Майклу Весборо. Они вместе играли в теннис.
– У меня есть хобби, – как-то сказал он после очередного сета. – Я коллекционирую статьи, перепечатанные без моего разрешения в туземной прессе. Это верный признак успеха: если удачный материал – тут же передерут.
Эдна отправляла матери денежные переводы и рассказывала ей о своих планах: «Вот увидите, мама, однажды я получу Пулицеровскую премию. Дорогу осилит идущий, но я надеюсь найти короткий путь, чтобы первой прийти к финишу».
Чтобы добыть материал для одной статьи, Эдне приходилось целый день носиться по городу. Она работала медленно, тщательно взвешивая фразы даже в пустяковой заметке о драке нищих. Она училась играть словами, и ей было страшно жаль времени, потраченного на беготню.
Клим Рогов подвернулся ей очень кстати. Он знал русский и испанский в совершенстве. Английский – достаточно, шанхайский диалект – прилично. У него был опыт репортерской работы – как раз то, что требуется. Если он будет поставлять материалы, а Эдна – писать, она продвинется наверх гораздо быстрее.
Клим ей понравился – обаятельный, остроумный. Когда Эдна принялась его поучать, как устроена ее газета и какие материалы ей требуются, оказалось, что Клим разбирается в этом не хуже мистера Грина. Кроме того, он знал все и о других изданиях в Шанхае: каким тиражом они выходят, где печатаются, кто главные редакторы и ведущие колумнисты, кто кому конкурент.
Все это не вязалось с его потрепанным видом и явным безденежьем. Эдна подумала, что, если бы он мог хорошо писать по-английски и имел рекомендации, он и дня не просидел бы без работы.
