свет: когда мечты становятся блаженством, поющим в ушах и в сердце, когда лица рабов божьих сияют светом прощения, то даже насекомые перестают досаждать.
Ашур отправился в султанские бани, где побрился и смыл с себя пот, причесал волосы и подстриг усы. Он также опрыскал себя розовой эссенцией и почистил зубы палочкой-мисваком. Горделиво накинул на себя белый джильбаб и обувь, сшитую специально для его огромных ступней.
Свадьбу они справили соответствующую в доме Ан-Натури, а затем новобрачные поселились в полуподвальном этаже, состоящем из одной комнаты и коридора в доме, что стоял как раз напротив дома Ан-Натури. Ашур был переполнен любовью, бьющей через край. Отдельные люди, что погрязли в разврате, покинув во второй половине ночи — самой тёмной — курильни опиума, усаживались на корточках близ окон подвала Ашура в темноте, где подслушивали и видели сновидения.
Со временем у Ашура родились сыновья — Хасбулла, Ризкулла и Хибатулла, а мастер Зайн и его жена скончались, в то время как их дочери вышли замуж.
Ашур наслаждался счастьем семейной жизни. Он по-прежнему работал погонщиком осла, который теперь принадлежал ему — то был свадебный подарок от мастера Ан-Натури. А Зейнаб разводила кур и продавала яйца. Жизнь стала легче. В коридоре у них стояли запахи приправ.
Дети подросли и к отрочеству выучились различным ремёслам. Хасбулла работал подмастерьем у плотника, Ризкулла — лудильщиком, Хибатулла — помогал гладильщику. Ни одному из них не достался гигантский рост отца, однако они обладали достаточной силой, чтобы вызывать уважение к себе в родном квартале.
Несмотря на то, что Ашур был известен своим кротким нравом, ни один бандит из клана Кансу не задевал его. Зейнаб же не была склонна к подобной кротости. Она была нервозной, подозрительной и язвительной, однако лучшим примером усердия, трудолюбия и верности.
Она была старше его на пять лет. Насколько он сохранял свою жизненную энергию и молодость, настолько же она изменилась и истощилась раньше срока. Однако он не отрывал от неё взгляда, не переставая любить её.
С течением времени на заработанные им самим деньги и деньги Зейнаб Ашур приобрёл повозку-двуколку, и стал уже не погонщиком осла, а кучером. Зейнаб тоном лёгкой угрозы заявила:
— Клиентами у тебя были мужчины, теперь же ты будешь возить одних только женщин!
Он засмеялся и сказал:
— А разве ко мне приходит кто-то, кроме едущих в паломничество к святыням и на кладбища?!
Она воскликнула:
— Ну смотри у меня! Бог наш всё видит!
Его же огорчало то, что он начал забывать Коран, который до того помнил наизусть — всё, что осталось, были лишь коротенькие суры, повторяемые им во время молитв. Однако его любовь и стремление к добру никогда не иссякали. Теперь-то он хорошо знал, что не один только Дервиш Зайдан был злодеем, встреченным им в жизни. Он знал, что жизнь полна обмана, насилия и бессчётного количества злодеев, однако упорно старался вести достойную жизнь, насколько мог, и резко осуждал себя, если увязал в грешном деле. Он не забывал, что присвоил себе все сбережения Зейнаб и некоторую часть заработка своих детей, чтобы купить повозку, и даже был с ними суров и впадал в разрушительную ярость!
Вместе с тем он был свидетелем неприятностей, которые чинили некоторым из его соседей бандиты из клана Кансу и их лидер. Он сдерживал свой гнев, утешая жертв бесполезными словами и призывая всех следовать правильному пути, пока однажды один из соседей не сказал ему:
— Ты и впрямь сильный, Ашур. Но к чему нам твоя сила?!
За что люди порицают его? К чему подстрекают? Разве не достаточно того, что он отказался присоединиться к этим угнетателям? Разве не достаточно того, что он использует свою силу на пользу людям?
Несмотря на это, совесть что-то нашёптывала и смущала его, подобно мухам, носящимся в воздухе в знойный день. Он сказал себе: люди не видят тебя таким, каким видишь себя ты сам, и грустно спросил:
— Где же безмятежность духа, где?
13
Он сидел на корточках на площадке перед дервишской обителью, прощаясь с последними лучами заходящего солнца и встречая вечер в ожидании начала песнопений и лёгкого осеннего ветерка, пропахшего холодом и скорбью и скользящего со старинной стены, таща на хвосте за собой призраков ночи. Ашур казался спокойным; на голове его не было ни одного седого волоса. На своих плечах он нёс бремя сорока лет, но эти годы словно придавали ему изящество и лёгкость бессмертных.
Внутренний голос прошептал ему что-то, заставив повернуть взгляд в сторону кладбищенской аллеи, и он увидел, как оттуда ленивой походкой вышел человек. Он не смог отвести глаз, узнав его в остатках солнечного света. Сердце его затрепетало, а радость угасла. Человек поравнялся с ним и встал впереди, закрыв собой стены обители. Он с улыбкой посмотрел на Ашура. Ашур пробормотал:
— Дервиш Зайдан!
Дервиш с упрёком сказал:
— Разве ты не поздороваешься? Добрый вечер, Ашур!
Он поднялся, протянул ему руку и ровным голосом сказал:
— Добрый вечер, Дервиш.
— Полагаю, я не так уж сильно изменился…
Его сходство с покойным шейхом Афрой Зайданом вызывало сожаление, однако черты лица его со временем огрубели и окаменели. Ашур сказал:
— Нет…
Дервиш многозначительно поглядел на него и сказал:
— Несмотря на то, что всё меняется…
Ашур проигнорировал его замечание и спросил:
— Где ты пропадал всё это время?
Тот с насмешливой язвительностью ответил:
— В тюрьме.
Хотя Ашур и не удивился этому, но воскликнул:
— В тюрьме!
— Все злодеи, а мне просто не повезло.
— Аллах прощающ и милосерден.
— До меня дошло, что дела у тебя идут хорошо.
— Это не более чем покровительство Господне.
Дервиш лаконично заявил:
— Мне нужны деньги.
Ашур почувствовал досаду; засунув руку в нагрудный карман, он вытащил оттуда монету в один риал и дал ему со словами:
— Это мало, но в моём положении много…
Дервиш с угрюмым выражением на лице взял деньги, и
