шутя и с некоторой завистью называл старик Николай Алексеевич Умов... И Вальберг, и Кравец, и Титов... И второе поколение московских профессоров — молодые Тимирязев и Млодзиевский... И Пришлецов и Лисицын. Позади, как всегда с иронической улыбкой, университетский «анфан-терибль»: желчный озорник, острый на язык и дела, по общему мнению, безусловно «красный», лаборант Евгений Александрович Гопиус... А в центре — да он и есть настоящий центр всего лебедевского выводка — его соратник, Петр Петрович Лазарев. Смешно его зовут и в глаза и за глаза — Пепелаз...
— Ну-с, с Новым вас годом, господа! Что происходит? Сколько за сегодняшний день великих открытий сделано?
— На текущем счету тысяча девятьсот одиннадцатого года в лаборатории физических исследований Московского императорского университета значится открытий — великих, средних и малых — ноль целых, запятая ноль-ноль сотых; величина, стремящаяся к бесконечно малой...
— Что же вы это, господа! За полдня могли и больше сделать! А небось не совершили никаких открытий потому, что вы, Евгений Александрович, изволили байки рассказывать! О том, как и кто из вышестоящих встречал Новый год. Пройдемте-ка, уважаемый, посмотрим, что делают будущие Фарадеи... И вы, Петр Петрович, пойдемте с нами...
И хотя Лебедев больше никого не звал, за ним пошли не только Гопиус и Лазарев, но и вся стайка ассистентов. Начинался знаменитый лебедевский «высочайший обход», как это называл Гопиус... Они переходили из клетушки в клетушку, иногда сразу, почти не задерживаясь, а иногда толкаясь вокруг стола с приборами и споря друг с другом... Почти во всех комнатах студенты прекратили работать и прислушивались к тому, как что-то, захлебываясь, рассказывает студент, как его поправляет Лазарев, как ржет по-жеребячьи Евгений Александрович Гопиус и как все умолкают, когда в этот хор голосов вступает спокойный и резкий голос Лебедева. И все тогда в подвале замолкает, все стараются вслушаться в то, что говорит Лебедев. А некоторые просто-напросто сбегают со своих мест и толпятся в дверях крошечной комнатушки, где у стола студента профессор ведет разговор с ним и своими ассистентами. Собственно, эти лебедевские беседы и были главным событием дня в лаборатории, они давали студентам пищу для разговоров до самого конца дня. А иногда и недели. И месяца. И года. И лет...
... — Ну, коллега, объясните мне, ради господа бога, как у вас он будет работать? Тут же у вас возникает магнитное поле, оно вам исказит всю картину... Как вы выделите истинную величину возбуждения? Рассчитаете? Дескать, возьмете в руки логарифмическую линейку — и раз-раз... Знаете, господа, уже вот не раз я встречаюсь с этакой непоколебимой верой в то, что математика может заменить физику. А вы знаете, что Фарадей, который был, конечно, самым великим после Ньютона, никогда не употреблял иксов и игреков. Нет-нет, вовсе не из принципов! Просто он никогда по-настоящему не учил математику и плохо ее знал. Вы только не подумайте, что современный физик может обойтись без математики. Никогда! Но математический аппарат — только аппарат, он не может заменить физическую идею. Что вы хотели сказать, коллега? Наверное, про Леверье, про Нептун, про Галле? Да? Но любой закон природы доказывается только экспериментом, только хорошо продуманным, умно и точно проделанным опытом! Без опыта нет науки! Физики, во всяком случае!.. Ну, продолжайте, продолжайте. Поправку на величину возмущения можно подсчитать и на линейке, и на бумажке. Но отсчет должен быть сделан только по прибору и с наивозможнейшей в наших условиях точностью. Пойдем, не будем мешать коллеге.
... — Так-с. И что же это будет? А чего вы в записную книжку заглядываете? Ох, эти записные книжки ученых! Вот истину говорю: ну никогда, никогда ни у одного настоящего ученого не видел записной книжки! Для чего? Идею записать, что в голову пришла? Чтобы не забыть, что ли? Признаюсь, господа: с детства сам любил все записывать. Вел самые подробнейшие дневники всех своих детских, юношеских опытов. Продолжаю их вести и сейчас. Но ведь все дело в том, чтобы постоянно об этом думать. Все время думать! Если влезла тебе в голову какая-нибудь идея, то нет надобности ее записывать: она из тебя никогда не вылезет. Чтобы ни делал, где бы ни сидел, о чем бы ни говорил, думаешь только о ней, только о ней, проклятой! С барышней любезничаешь, а у самого в голове: а что, если присобачить к прибору такую штуку, поможет это устранить искажение? И в конце концов посмотрит на тебя твоя барышня да и подумает: на черта ты мне такой чудак сдался? И — фить с другим!.. Да-да, вы обо всем этом подумайте, прежде чем физиком стать! Быть физиком — не приведи бог! Химик — он придумает, скажем, как из одного невкусного предмета конфетку сделать, и, смотришь, немедленно купят его способ, станет он известным, богатым, дом построит, автомобиль даже заведет. И шофер в кожаном шлеме с очками, в крагах... Тут уж за ним всякая побежит... А физик только интересуется, почему эта катушка магнитом становится? А уж потом умный инженер из его идеи великую машину сделает. И получит за эту машину деньги и славу. Вы только не путайте физическую идею с идеей технической! Еще не знаю из истории физики случая, чтобы новая физическая идея обогатила ее открывателя: кому нужны деньги, известность, почтение промышленников — пожалуйста, господа, в Техническое. Оттуда выйдете великолепными инженерами, любой фабрикант за знания и хорошую голову отвалит вам порядочный кошель с деньгами... А у нас ни кожи, ни рожи, ни денег... Вот и подумайте!
... — Как дальше? Ну, знаете!.. Фарадея однажды спросили, как вести исследования, и он ответил: начните его, продолжайте и заканчивайте. Вот и все. И вот мой совет: не начинайте опыт с убеждения, что это обязательно так! Гёте говорил, что убеждение — это не начало, а венец всякого познания. А у нас нередко начинают познание с убеждения, что все вот так, мол, и так, а не иначе... Знаете, что самое главное в науке? Непредубежденность! Если вы начинаете исследование с твердой верой, что обязательно должно получиться то-то и то-то, а все остальное — ошибка, гиль, то смотрите: пропу́стите самое ценное, самое интересное! Знаете, как иногда злишься, из себя выходишь, когда не получается опыт, когда что-то постороннее влезает и мешает... А попробуйте подумать: что мешает, откуда постороннее, в чем его природа? И может оказаться, что это мешающее гораздо интереснее и значительнее, нежели результаты задуманного вами опыта... Я понимаю, что упорство в достижении цели нужно, очень нужно исследователю. Если
