– Королевским наемникам, когда они увидят одинокий экипаж с двумя дурочками и мальчишкой кучером, будет все равно, подданные вы короны, или нет! – рявкнул Большой Пьер.
– И что ты предлагаешь?! Вернуться в отель, переодеться в рубище и ждать ареста?! – всхлипнула Жанна.
– Не дурите, госпожа Жанна! – стукнул кулаком по колену Большой Пьер. – Я поеду с Вами!
– А что подумают в отеле? Кроме Аньес никто ничего не знает. Шуму будет на весь город. Слепой и глухой догадается, что дело нечисто! – утирая слезы, возразила Жанна.
Большой Пьер почесал в затылке, помял нос, поскреб подбородок и, наконец, решил так:
– Пока мы здесь поблизости, съезжу-ка я обратно до города, да передам через своего знакомца, чтобы они там не трепыхались. Мол, в гости Вы за город поехали. Обычное дело. Надо же додуматься – тайком все в кузов покидать! Сразу бы мне еще дома сказали, уложились бы без спеха. Небось, барахло захватили, а нужное позабыли! Я через час-другой подъеду.
– А если нет? – прямо спросила Жанна.
– Тогда едьте без меня. Но это вряд ли…
Жаккетта очень радовалась, слыша их разговор. Уж Большой-то Пьер в обиду никому не даст. С таким другом и инквизиция не страшна.
– Ты не бойся! – шепнула она впавшему в уныние Ришару, утешая его, как и Аньес. – Из Нанта вы домой вернетесь, дальше мы одни поплывем. А по приезду, вы с Аньес сразу обвенчаетесь, – госпожа разрешила! Она тебя поэтому-то и взяла: ты теперь свой человек!
У Ришара, видимо, отлегло от сердца, и он с облегчением пошел перемещать сундук Жанна на запятки кареты.
* * *
Большой Пьер вернулся, как и обещал.
– Там пока все тихо! – сказал он. – Трогаем помаленьку!
Монотонность дороги всегда рождает раздумья у встревоженных людей.
Спокойных душой она просто убаюкивает.
Покачиваясь в такт колыханиям экипажа, Жанна унеслась мыслями в деяния своих титулованных предков.
Через полдня воспоминаний выяснилось, что если рассматривать их жизнь под углом зрения сегодняшнего Жанниного положения, то многие в роду Монпеза¢ были в натянутых отношениях с церковью.
Самых ярких представителя было два: Элеонора Аквитанская и Буйный Гюго. Как всегда.
Элеонора Аквитанская негласно считалась ведьмой и имела милое обыкновение вываливать на своего духовника такое количество грехов на почве сердечных страстей, живописуя их при этом в стиле своего прославленного деда Гильома XI Аквитанского, что у бедного святого отца глаза становились, как «розетки» Перигорского собора.
Ну а притча во языцех, Буйный Гюго, просто не мог не конфликтовать с властью духовной! Такой уж характер… Пару раз его отлучали от церкви за постоянное богохульство и оскорбление действием, сиречь вульгарное избиение, соседа-аббата.
Остальные родственники, хоть и не в таких масштабах, тоже немало накуролесили. Благочестивая троюродная бабушка Мари на их фоне смотрелась досадным исключением, недостойным пристального внимания и подражания.
Так что Жанна лишь продолжила семейную традицию и получила бы со стороны предков полное одобрение своих поступков.
Родившийся в муках вывод был очень приятным и позволил Жанне успокоить совесть. И немного поспать.
Жаккетта не имела такой разветвленной генеалогии и просто тихонько молилась всем святым, каких знала.
«До Нанта уже всего ничего. Еще ночь, день – и к вечеру увидим город во всей своей красе. Только удастся ли нам в него попасть? И насколько, при этом, опустеет кошелек госпожи Жанны?» – такие тревожные мысли все чаще возникали в голове Большого Пьера, самого опытного из четверки беглецов.
Остальные безгранично в него верили, и поэтому подобных вопросов себе не задавали.
Но когда идет война все, кому не лень, у кого есть хоть мало-мальски ощутимая сила, будь то чугунной крепости голова и налитые мускулами плечи, или шайка дружков за спиной, или доброе оружие с конем в придачу – все стараются сколотить себе состояние за счет грабежа других сограждан.
С каждым поворотом колеса, приближающего к занятому королевским гарнизоном Нанту, дешевела жизнь плохо вооруженного человека.
Час назад только убедительные доводы копья уговорили двух лихих молодцов отказаться от ненужного желания остановить экипаж. Третьего, зашедшего сзади, снял кнутом Ришар.
Им повезло еще, что нападавшие не имели другого оружия, кроме ножей и старой алебарды и, видимо, впервые вышли на большую дорогу, стремясь заполнить пустоту в своих домах, образовавшуюся после чистки их деревни проезжавшим отрядом, вещами случайных путников. Но долго ли будет длиться такое везение?
* * *
Впереди на дороге замаячила движущаяся точка.
Большой Пьер поднапряг глаза и сумел разглядеть медленно катящийся фургон.
«Похож на купеческий. Может, удастся к нему пристроится? – подумал он. – „обозом-то куда надежней…“
И, подъехав к окошку кареты, сказал Жанне:
– Госпожа, там впереди повозка едет. Если люди честные, да попутные, пристанем к ним.
Жанна и Жаккетта тут же высунулись с двух сторон кареты, с любопытством рассматривая возможных попутчиков.
Через полчаса они нагнали повозку.
Фургон с парусиновым верхом неторопливо вдавливал в дорожную пыль широкие, окованные железом колеса. Из его чрева раздавались нежные звуки флейты и отрывистые буханья бубна.
Очень толстый и очень тощий субъекты сидели на задке фургона и угощались из оплетенного кувшина вином, на закуску пожирая взглядом окрестности. Тощий поглаживал пальцем крохотный гребешок лысой квочки в цветастом балахончике, примостившейся у него на коленях.
– Привет, Франсуа! – звонко крикнула Жаккетта. – Расскажешь, как ты оживляешь жареную курицу?!
* * *
Фургон бродячих артистов и экипаж Жанны стояли в ложбинке у ручья. Распряженные и стреноженные кони пытались щипать позднюю травку. Ярко горел костер. Темнело.
– Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя, да еще здесь! – заметила Жаккетта, блаженно подставляя пятки теплу костра.
– Я тоже никогда не думал, что очутюсь в такой дыре! – возмущенно воскликнул Франсуа. – А кто виноват? Он!
И обвиняюще ткнул пальцем в толстяка.
– И ради чего?! Рыцарь, пригласивший нас – скряга! Замок его старый и маленький, винный погреб пустой, служанки страшные, а его супруга прилипучая, как свежий коровий навоз! Играли себе в убыток, только ради высокого искусства! А имей кое-кто хоть капельку ума, сидели бы себе в Нанте и в ус не дули!
– Уж ты-то не прибедняйся! – насмешливо отпарировал толстяк. – Только благодаря твоим усилиям винный погребок в этом замке опустел и господин рыцарь правильно рассудил, что уж если ты отведал и его вина, и его жены, то не он остался в долгу у тебя, а ты у него! Молись, что цел… А Вас, госпожа, что заставило в такую опасную пору путешествовать по неспокойным дорогам? – обратился он к Жанне.
– Не в обиду Вам будь сказано, но охраны у Вас маловато. Для такой красивой дамы это большой риск.
– Очень серьезные обстоятельства вынуждают меня как можно скорей добраться до Нанта и отплыть оттуда домой, – обтекаемо ответила Жанна, тоже сидевшая у огня, как простые смертные, но на раскладном стульчике. – Я бы тоже хотела иметь эскорт посолиднее, но увы, приходится довольствоваться тем, что есть.
– Если вы не против, мы бы доехали до Нанта в вашем фарватере, – неожиданно щегольнул морской терминологией Большой Пьер.
Толстяк задумался.
– Раз уж наш разговор поплыл по волнам, то скажу, что быстроходной галере тяжело держаться кормы медлительного селандра[47]. У меня, госпожа графиня, есть предложение получше… – он поворошил веточкой угли, повертел ее в руках и закинул в костер. – Я уверен, что в своем экипаже Вы попадете в город с куда большими трудностями, чем в нашей колымаге. Мы ведь в Нанте долго выступали, нас знают и пропускают беспрепятственно.
– То есть, я отправляю с Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразили все выгоды предложения Жанна.
– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения…
– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.
Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.
К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.
Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей, в принципе, не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг-актеров и знатной дамы.
«Пусть тетя Аделаида его хранит!» – отмахнулась она от слабых укоров совести. – «А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»
