– Я его боготворю, – медленно и раздельно проговорил полковник. Монокль отсвечивал металлическим светом. Глаза за ним не было видно.
Красин весело рассмеялся, словно никакого упоминания о петле и не было здесь несколько секунд назад.
– Вот видите, полковник, обнаружилось у нас с вами уже первое расхождение.
– Незначительное, Леонид Борисович, – заглядывая в лицо Красина безжизненным, но острым, как шуруп, глазом, медленно проговорил полковник, – совершенно не-зна-чи-тель-ное…
«Уж не думает ли этот тип сделать из меня провокатора?» – невесело и устало подумал подследственный.
Раскинувшийся на бархатных подушках в отдельном купе полковник Ехно-Егерн под монотонный стук колес видел незамысловатый сон.
…Бесшумно отодвинулась дверь, и в купе деликатно, бесшумно проникли трое и сели на противоположный диванчик. Один был безусый голубоглазый юноша с огромными квадратными плечами, второй – обаятельный господин с мягкой бородкой, а третий – рыжеус-железноглаз карательного вида. От этого третьего Ехно-Егерн и вскрикнул, и пришел в себя, и сел на диванчик, вопросительно потянувшись за оружием. Стоит ли, мол, вооружаться?
– Кобура ваша пуста, – сказал обаятельный господин. – А у нас на троих шесть пистолетов.
– А где моя охрана, господа? – спросил полковник.
– Охрана ваша спит глубоким сном, коим можете заснуть и вы сейчас, или завтра, или через неделю, в любой день…
– Как избежать этого, господа? – поинтересовался полковник.
– Очень просто. Забыть о деле инженера Красина не меньше чем на полтора месяца. Бумаги на Красина должны прийти в Выборг не раньше этого срока. Думаю, что при вашем расторопном аппарате сделать это будет нетрудно.
– Понимаю, – пробормотал Ехно-Егерн. – Вы хотите воспользоваться финским законом и через месяц вытащить Никитича из тюрьмы, если не прибудут обвинительные бумаги… Но как вам это удастся, господа?
– Это уж не ваша печаль, – буркнул голубоглаз.
– И вы не убьете меня, господа?
Железноглаз усмехнулся.
– Вы устроитель засады в доме Бергов, полковник, но вы останетесь живы, только если задержите бумаги Красина. В противном случае вы будете приговорены.
Все трое встали.
– Адью! Гуд бай! Ауфвидерзейн!
– Прощайте, господа! Я сделаю то, что вы хотите…
«Боже мой, как просто, как глупо… Улетели мои генеральские погоны». – Ехно-Егерн зарыдал и стал кусать подушку.
– Ну что ж, товарищи, с полковником обошлось как нельзя лучше.
– Я думаю, что на него можно положиться. Страха ему хватит не на полтора месяца, а на полторы жизни.
– И все-таки сегодня нужно пробовать первый вариант.
– Ты уверен, Илья?
– Нельзя рисковать. Никитич должен быть на свободе, а уповать на одного этого полковника и на связи в Гельсингфорсе нельзя.
– Канонир прав, товарищи…
– …посмотрите, только осторожно, господин капитан, видите, он перепиливает решетку. Он почти уже кончил работу и может вылезти во двор по первому сигналу.
– А стены?
– Под стеной они наверняка уже заложили фугас. Я думаю, что сигнал будет дан с горы…
– Вы догадливы, Форк. Будете переведены в Петербург.
– За что, господин капитан?! Рад стараться, господин капитан!
«Ну вот он, каменный мешок… четыре шага по диагонали, взад-вперед, взад-вперед, как в молодости… одно утешение – воспоминание о тюремной молодости… Инженер Красин – в каменном мешке, Никитичу грозит казнь… казнь – короткое и совершенно точное слово, не допускающее никаких оговорок… «столыпинский галстук»… о, сколько юмора в этих словах… недаром говорят о юморе висельников… Впрочем, решетка уже подпилена, и на горе каждую минуту может появиться огонь… Тогда сразу – бросаться! Пусть уж лучше пуля оборвет жизнь или удар штыком…»
Красин мерно вышагивал по камере взад-вперед…
Виктор приближался к кустарнику, где он должен был занять позицию и по световому сигналу Саши Охтенского с горы метнуть бомбу к тюремной стене и взорвать заложенный ранее заряд. Все было детально разработано, боевики в укрытиях вокруг тюрьмы ждали взрыва. Виктор смотрел на тлеющие угли предвесенного заката над ледяным еще заливом, и ему чудилась пенная стена океанского прибоя, бесконечная полоса песчаного пляжа, он сам, Горизонтов, обнаженный и мощный, бесстрашный и вечный человек, и маленькая фигурка, бредущая к нему под закатными лучами, – бессмертная его любовь…
– Ты знаешь, кто это такой? – возбужденно зашептал один филер другому. – Это страшный бандит Англичанин Вася. Я от него еле ноги унес в Москве.
– Будем брать живым?
– Рехнулся? Он нас сам возьмет живьем. Целься лучше. Прихлопнем на месте.
Горизонтов вынул часы и взглянул на гору – сигнал запаздывал уже на две минуты. Откуда он мог знать, что Саша Охтенский в эти минуты ведет бой с засадой!
Он положил часы в карман, и в это время одна пуля, а за ней другая, третья, четвертая… целый пучок смертельных пуль пробил его тело. Он закрутился, как бы пытаясь смахнуть эту нелепую напасть, но тут страшный удар оборвал его сознание.
Финский сенат освободил Красина за день до прибытия документов из Петербурга…
Глава XIII
Ветер меняет направление
– Вы уверены, герр Шульц, что это лучшая позиция для моего аппарата?
– Убежден, герр Виденталь. Он появляется ровно в 4 часа 17 минут от трамвайной остановки и идет четыре с половиной минуты по той стороне улицы. Он пунктуальнее любого немца.
– Ну что ж, будем ждать…
Красин вошел в трамвай и направился к единственному свободному сидячему месту, как вдруг у него перехватило дыхание, ослабли ноги, бешено заколотилось сердце, он чуть не закричал от темного ужаса, подступившего к горлу, а лица пассажиров, описав круг, приблизились, и каждое лицо – словно какой-то дикий изъян в природе, как уродливое и страшное пятно…
Он не закричал и кое-как доплелся до свободного места, сел и опустил лицо в ладони. Он знал, что через несколько минут это пройдет, это было уже с ним в Берлине не первый раз. Вот он, результат немыслимого напряжения последних четырех лет. Каждое утро он с тоской смотрел, как сереет небо в окне, с тоской и даже страхом думая, что нужно вставать, делать гимнастику, пить «солодовый кофе Кнейпа», брать трость и идти на службу, в контору «Сименс и Шуккерт». Ему хотелось лежать, только лежать…
Кажется, немного отлегло. Красин поднял голову и стал смотреть в окно на проплывающие мимо высокие однообразные дома с одинаковыми треугольниками заката на глухих торцовых стенах. Берлин, Германия; нужно держать себя в узде, может быть, еще более сильной, чем в Петербурге, нельзя показывать, что тебе плохо, что ты одинок, что тебе хочется лежать, только лежать…
Мучается в тюрьме несчастный Камо, где-то далеко-далеко по каменистым дорожкам Капри бродит молчаливый Горький, Мария Федоровна бдительным оком следит за сутулой фигурой и… морщинки у рта, а Нади – нет, нет… Кириллов в тюрьме, Лихарев в тюрьме. Коля Берг передан английскими властями России, где Буренин?.. Вот Ильич неутомим, это хорошо…
Перед лицом Красина опустилась «Берлинер цайтунг», и он увидел глаза в кровяных жилочках, дрожащие, жалобно вопрошающие, молящие…
– Что же это получается, майн герр? Что происходит в мире – полюбуйтесь! В Иране свергли Мохамеда-али-шаха, в Барселоне ужасная резня, «кровавая неделя»… помните Россию?.. Роберт Пири достиг Северного полюса! Северного полюса, майн герр! Что нужно людям? Что они хотят? Почему они свергают шахов, режут друг друга в Барселоне, идут к Северному полюсу? Почему?
– Кто вы? – с трудом спросил Красин.
– Я опытный и одинокий садовник-пчеловод, – охотно ответил сосед, и в глазах его мелькнула мольба и надежда на близость. – Я знаю, майн герр, только то, что гладиолусам нужно подстригать усики на росе, а розы чайные просят вечернего ухода, я знаю все о глициниях и азалиях, о кактусах и тюльпанах… Скоро наступит время медосбора, майн repp, а я, как всегда, без работы… Пчела – это матка, это символ тепла, майн герр… Может быть, зайдем ко мне на рюмочку кюммеля?
– Извините, – сухо сказал Красин и направился к выходу. Он сделал над собой усилие, чтобы не оглянуться на дрожащие глаза и мягкие, словно старая замша, щеки.
– Внимание, герр Виденталь, он приближается…
– Я готов, герр Шульц!!
Красин приближался к своему подъезду, когда распахнулось окно в доме напротив и приветливый голос воскликнул:
– Герр Красин! Ахтунг!
От неожиданности Красин резко обернулся на голос. Вспыхнул магний. Германская секретная служба сделала снимок.
Он иронически приподнял шляпу.
– Благодарю, господа! Спасибо, что не забываете.
– Пожалуйста, пожалуйста! Извините за беспокойство…
Окно захлопнулось.
– Я не могу сказать, герр Шульц, что у него вид процветающего человека.
