– Ах ты лисица! – Бури Бухэ, сидевший рядом с Алтаном, вдруг с места обрушил ему в голову свой страшной тяжести кулак.
Тот, падая, плечом задел сидевшего рядом брата Гирмау, едва не столкнув его в очаг и, перевернувшись по земле два раза, замер у решетки стены.
– А ну, вставай, – Бури Бухэ озлобленным медведем поднялся на ноги. – Давай-ка посмотрим, крепки ли твои позвонки…
Он уже схватил за шиворот осоловевшего Алтана, когда его остановил Хутугта:
– Оставь, Бури Бухэ, убьешь его, возьмешь грех, да уже ничего не исправишь.
Тот плюнул, отвернувшись от очага и онгонов, сел, с видимым усилием сдерживая в себе злобу, сам налил полную чашу арзы и, не глядя ни на кого, осушил двумя гулкими глотками.
Поговорив еще, так ни к чему и не придя, нойоны с руганью разъехались из айла Ехэ Цэрэна.
У соседней юрты стояли трое стариков с согбенными спинами, оперевшись на гладко оструганные палки, смотрели им вслед.
– Эти против Таргудая, что щенята против взрослого волка, – вытирая слезящиеся глаза тылом ладони, прошепелявил один.
– Хутугта будто немного подрос, да что он один сможет, без Есугея и Тодоена…
– Да, теперь снова верх возьмут тайчиуты…
– Время киятов прошло.
Печально покачав головами, старики разбрелись в разные стороны.
Через два дня, когда сплетни в курене вокруг отказа Оэлун Даритаю немного остыли, случилась напасть еще более ошеломляющая. Вдруг, ни с того ни с сего, часть войск кият-борджигинских нойонов, находившихся вместе со скотом на осенних пастбищах, во главе с некоторыми тысячниками и сотниками, оставив стада своих хозяев, снялась со своих мест и ушла к тайчиутам. Войско Есугея ушло полностью.
Случилось это враз, в один день на протяжении полудня пути вдоль границы с тайчиутами и всем стало ясно, что они давно были подкуплены и хорошо подготовлены Таргудаем. Стоило тому в нужное время махнуть рукой, как они лавой хлынули вниз по Онону. Киятские нойоны ослабли сразу вполовину.
Весть эта пришла в курень киятов поздним вечером. Выехавшие в ночь нойоны были на месте уже под утро, но идти в погоню за беглецами не решились. Было неизвестно, как встретят их тайчиуты. Да и сами беглецы, раз уж открыто показали свое нежелание жить вместе, могли оказать нешуточное сопротивление. Один лишь Бури Бухэ, похудевший, осунувшийся от своей неутоленной злобы, исступленно потрясал тяжелым чжурчженским мечом, брызгал белой пеной с губ, требуя догнать и перебить изменников всех до одного вместе с детьми и женами, но его никто не послушался.
В сопровождении своих нукеров нойоны беспомощно носились от урочища к урочищу, всюду заставая одно и то же: на месте целых куреней, которые были расставлены тут совсем еще недавно под их строгим присмотром, теперь чернели голые огнища от очагов. Оставшиеся на месте пастухи лишь разводили руками.
– Вдруг ранним утром все начали разбирать свои юрты, – рассказывал Даритаю старый его табунщик. – Я побежал к Баян-нойону, нашему сотнику. Спрашиваю: что случилось, может быть, война, что же тогда делать нам, пастухам, куда скот отгонять?.. А он мне говорит: мы, воины, отныне переходим к Таргудаю, а ты, говорит, смотри за стадами и в целости передай Даритай-нойону. Я и не стал больше расспрашивать, думаю, хоть скот не трогают, и то хорошо…
Солнце стояло перед закатом, когда в старой, продымленной пастушеской юрте нойоны снова собрались на совет. Снова было они заспорили о том, что делать дальше, снова Бури Бухэ стал призывать к погоне, но их остановил Хутугта, несмотря на слабость, выехавший вместе со всеми.
– Вы тут можете до утра прокричать друг другу в уши, – говорил он, устало переводя дух и испытующе оглядывая лица нойонов. – А путного ничего не решите. Надо ехать к самому Таргудаю и спросить, что на самом деле все это означает. Кто мы для него теперь, как отныне должны на него смотреть. От того, как он ответит, будет видно, что нам дальше делать. Оставаться на месте или… укочевывать в другие земли.
Той же ночью нойоны вернулись в курень, а наутро, одевшись в лучшие одежды, взяв кое-что для подарков тайчиутским старейшинам и наказав своим нукерам без пощады бить тех, кто будет болтать о случившемся, двинулись в путь – в главную ставку тайчиутов. Чтобы не раздражать Таргудая, с собой они взяли только по десятку воинов, лишь один Хутугта, как старший в роду, вел полусотню.
Оставив охрану далеко позади, нойоны кучей рысили вниз по берегу Онона. Ехали молча, каждый по своему перемалывал в душе невеселые думы. Лишь один раз разговорились нойоны, когда Даритай во время короткого отдыха у костра, выпив архи и осмелев в мыслях, высказал общую надежду:
– Наверно, Таргудай хочет просто припугнуть нас, а там вернет нам воинов, зачем ему вражда с нами, как вы думаете, братья?.. Скажет, сами пришли, мне они не нужны, заберите их обратно. Ведь, главное, скот он не тронул. А зачем ему люди без скота? Одна обуза…
– Если будет так, – Бури Бухэ, несмотря на осеннюю сырость, лежал на голой земле, подложив под затылок скрещенные руки. – Если он вернет воинов, я кое-кому из своих посворачиваю верхние позвонки…
– Может быть, и будет так, – задумчиво сказал Ехэ Цэрэн, глядя в огонь. – Но только я ни умом своим не помню, ни ушами своими не слышал, чтобы Таргудай когда-нибудь возвращал отобранное… Может быть, вы слышали? – он с тяжелой усмешкой на лице посмотрел в сторону сыновей Хутулы.
Те молча жались к костру, протягивая к пламени озябшие руки.
– Да они теперь ничего не помнят, даже если и слышали, – злорадно усмехнулся Бури Бухэ. – Сидят и никак не могут понять: выдабривались перед Таргудаем, изо всех сил старались перед ним, на поклон с подарками ездили, а он в благодарность людей у них сманил… Плохо вы ему угождали, архи ваше было слабое, теперь жен своих бейте, покрепче надо было перегонять, ха-ха-ха…
Те и вправду были заметно ошеломлены. С самого начала, получив известие об уходе своих воинов вместе со всеми к Таргудаю, они, находясь среди других нойонов, недоуменно переглядывались между собой, в общие разговоры почти не вступали, нося в себе невысказанное свое удивление.
Не отвечая ни на вопрос Ехэ Цэрэна, ни на язвительную насмешку Бури Бухэ, они вдруг молча встали, сели на коней и, даже не оглянувшись на братьев, порысили вперед. От толпы нукеров, отдыхавших поодаль у небольших костров, отделились три десятка воинов и, быстро разобрав коней, поскакали за ними.
Нойоны изумленно смотрели им вслед. Бури Бухэ, резко приподнявшись, сел, скрестив под собой ноги и, с ненавистью проследив, как за увалом быстрой рысью скрывается толпа всадников, с сожалением сказал:
– Когда мы в этот раз собирались у Ехэ Цэрэна, мне надо было так отделать этого Алтана, чтобы он три месяца не вставал с постели. Тогда у этих паршивых щенков Хутулы не было бы такой прыти…
– Теперь мы ослабли еще вполовину, – уныло промолвил Даритай. – Теперь, пожалуй, мы уже полностью в руках Таргудая…
– Ну, нет! – злобно огрызнулся Бури Бухэ. – Если он не вернет моих людей, я откочую к хатагинам и оттуда буду угонять его табуны. Уж свое я не людьми, так лошадьми верну. А вы как хотите…
– Что ты говоришь, Бури Бухэ, – попытался его образумить Хутугта, смягчая голос, и укоризненно покачал головой. – Сейчас уж нам никак нельзя отделяться друг от друга. Осталось нас четверо, и если будем держаться вместе, Таргудай хоть как-то будет с нами считаться…
– И что, будем теперь смотреть в рот этому Таргудаю и молча сносить его выходки? – запальчиво крикнул тот в ответ. – Я звал вас в погоню, чтобы вернуть людей, вы отказались. Теперь мы будем говорить с Таргудаем. Но если и на этот раз ты, брат Хутугта, не будешь защищать наши породные права, права кият-борджигинов, я от вас уйду и буду жить отдельно. Так и знайте…
– Я уйду вместе с Бури Бухэ, – не глядя ни на кого, буркнул под нос Ехэ Цэрэн.
– Вот! – Бури Бухэ, воодушевленный неожиданной поддержкой, потряс кулаками. – Не будет того, чтобы Таргудай помыкал нами, потомками Хабула. Мы с Ехэ Цэрэном составим отдельный род и будем жить своей головой. А вы кланяйтесь, если вам это по нутру. И брат Есугей и дядя Тодоен одобрят нас, когда увидят с неба. А вас они проклянут, вот увидите. Уж они бы не стали потакать этому Таргудаю как ты, брат Хутугта, они бы заступились за свой род.
Хутугта, пристыженный и, видно, обеспокоенный именами покойных сородичей, сидел, не поднимая глаз. Нойоны не отрывали от него ждущих взглядов.
– Вы знаете, я все это время болел… – наконец, извиняющимся голосом сказал он. – Да и вождь из меня, после Есугея и дяди, не лучший… Пусть теперь каждый из вас поступает так, как сочтет нужным. Отныне я над вами не нойон…
Даритай, потрясенный, молча переводил взгляд с одного брата на другого.
– Как же мы будем теперь жить, – растерянно пробормотал он. – У каждого рода ведь должен быть старший. Кого мы теперь будем слушать?..
