— Лейла, ты уверена, что русский купец заступится?
— На всё воля всевышнего, — отвечала она, прикрывая губы платком, словно защищаясь от ветра.
Пакетбот Михайлы показался на горизонте под вечер. Ещё час, и пристанет он к Огурджинскому, и тогда будет известно, что ожидает Кеймира и его семью. Может быть, с купцом Михайлой плывут нукеры хана? На всякий случай пальван усадил Лейлу с дочерьми в гями. Сам же, зарядив ружьё и сунув под кушак пистолет, неотрывно смотрел на приближавшийся парусник.
Когда осталось до берега не более трёхсот саженей, Кеймир обратил внимание, как неуверенно скользит по волнам судно. Оно кренилось то влево, то вправо, и пальван подумал: «Или рулевой неопытный, или что-то сломалось». Приглядевшись, испугался. «Да на палубе нет ни души!» Пакетбот, казалось, вот-вот врежется носом в крутой берег. И лишь в последнюю минуту он неловко развернулся, прочертил бортом, затрещал и, словно споткнувшийся конь, поднял облако пыли. Кеймир выхватил из-за кушака пистолет и побежал к берегу.
— Отец! Отец, помоги! — вдруг донёсся до него голос Веллека.
Не думая об опасности, пальван подбежал к отвесному песчаному берегу, прыгнул вниз и взобрался на палубу русского парусника. То, что он увидел, поразило даже его, видавшего всякие виды. Вся палуба была залита кровью. Всюду валялись трупы. В убитых Кеймир по одежде узнал и своих туркмен, и русских музуров и совершенно растерялся, не понимая, кто же мог убить одновременно и мусульман, и христиан!
— Веллек, Веллек, где ты? — позвал Кеймир и увидел сына. Он сидел с рассечённым лбом, обтирая рукавом кровь.
Кеймир подскочил к нему, взглянул на рану и немного успокоился. По всему было видно, что сын ударился лбом о надстройку, когда пакетбот причалил к острову.
— Что это, Веллек-джан? Говори, не молчи! Кто убил их всех? Где Михайла?!
Веллек был бледен и не сразу заговорил связно. Наконец, немного успокоившись, сказал:
— Налетел со своими косой Али-Бакар!
— Али-Бакар? — переспросил удивлённо Кеймир. — Но как он попал сюда?! Крепость этого разбойника у Кулидарьи!
— Не знаю, отец. Мы плыли спокойно с Челекена. Купец Михайла взял у Кията всех наших, огурджинских, которые сидели в неволе с тобой. Мы спешили, когда узнали, что ты убежал, и хотели удостовериться, так ли это. В это время появился парусник ноу. Купец Михайла сказал: «Это свои, челекенские». Парусник подплыл совсем близко, можно было крючком достать. Купец спросил: «Кто такие?» Тогда появился косой Али-Бакар и сказал: «Мы правоверные, а ты — свиноед», и выстрелил в Михайлу из пистолета. Убил наповал, прямо в грудь. Потом они бросились, как волки, но нас, всех порезали, а меня не тронули. Купцу Михайле привязали к ногам камень и бросили в море. Потом ещё двух бросили. А остальных оставили, не нашли больше камней. Когда уходили, этот Али-Бакар сказал: «Тебя мы оставили в живых для того, чтобы урусы подумали, что это ты и твой отец расправились с купцом Герасимовым. Теперь сами урусы вас убьют и после этого никогда не будут верить туркменам!»
Кеймир сел и обхватил ладонями голову. Голова болела и мысли путались: что делать с погибшими? Как быть ему самому? Теперь не у кого искать защиты. Никто ему не поверит, никто его не помилует…
Корабли русской военной экспедиции «Аракс» и «Ардон», а с ними шкоут «Св. Андрей» купца Александра Герасимова появились у Челекена ранней весной. Санька причалил к острову последним. Челекенцы, уже оглядев моряков в бескозырках и самого капитана первого ранга господина Путятина, с почтительной осторожностью подошли к купцу. Небольшого роста, сгорбившийся, в суконном армяке и круглой шапке-боярке, он не очень любезно поздоровался с островитянами и лишь Кадыр-Мамеду подал руку. Видимо, купец приписывал втайне убийство брата Михайлы «всему этому сброду». Ещё зимой туркмены нашли между Челекеном и Бартлауком выброшенный морем труп Михайлы. Похоронили его вблизи мусульманского кладбища на Челекене. Тогда же сообщили «о находке» в Баку властям. В сообщении указывалось о некоторых обстоятельствах убийства, ни в коей мере не проясняющих, кто и за что убил купца. И сейчас Санька подозревал каждого и вёл себя отчуждённо.
— Крест вот привёз. Надо на могилку поставить, — сказал он Кадыру. — Скажи, чтобы подсобили…
Крест был большой, во весь катер. Челекенцы опасливо толпились вокруг, никто не осмеливался первым прикоснуться.
— То-то и оно, что вы все нехристи, — недовольно ворчал Санька и подгонял своих музуров: — Давай-давай, Степан, не хрена на этих туземцев глядеть! А ты чего, Николай? Заходи с той стороны!..
Кадыр-Мамед вёл себя растерянно. Высокий и худой, он метался между купцом и Путятиным и обоим хотел угодить. Капитану он рассказывал о том, что вновь каджары появились у Атрека, и Кият-хан отправился туда, а Герасимова успокаивал, чтобы, не приведи аллах, не рассердился купец и не оттолкнул от себя челекенцев вовсе. Бегая от одного к другому, он всё же понимал, что надо быть поближе к капитану, и оправдывался всё время:
— Простите, ваше высокоблагородие, сейчас к купцу схожу… Простите, я сейчас, помогу ему…
Наконец, капитан обратил внимание на возню около катера, подозвал боцмана и распорядился:
— Ну-ка, Чухно, дай команду матросикам, чтобы пособили купцу.
Тотчас с десяток моряков подняли крест на плечи?! поволокли от берега.
— Куда его нести-то? — спросил боцман.
— Туда, — указал Кадыр-Мамед в глубину острова и зашагал впереди, указывая дорогу.
Сама по себе образовалась траурная процессия. Прошествовав по колючкам и песчаным бугоркам, процессия обогнула мусульманское кладбище и приблизилась к могильному холмику, на котором сидела сорока. Увидев множество людей, она с паническим криком сорвалась с могилы и улетела в сторону Карагеля.
Санька опустился на колени, взял горсть земли с могилы, приложился к ней губами и смахнул рукавом слезу.
— Эх, Мишка Мишка, — произнёс печально. — Как же ты угодил этим убивцам в руки? За что они тебя изничтожили?
Постояв немного над прахом брата, зарытым в нерусскую землю, Санька поднялся и велел музурам ставить крест. Сам подошёл к Кадыр-Мамеду, тихонько отвёл его в сторону.
— Ну, что, хан, так и не скажешь имя убийцы? Неужто до сих пор не выяснилось?
— Узнали… — твёрдо произнёс Кадыр. — С божьей помощью всё выведали. И как молодая жена Кията обманула начальника стражи, и как этот глупый начальник пальвана на свободу выпустил, и как потом Кеймир расправился с твоим братом Михайлой, — всё узнали. Ныне называем тебе имя убийцы. Это Кеймир — твой староста с Огурджинского.
— Ох, хан, — покачал головой Герасимов. — Да неужто Кеймир поднял руку? Он ведь и дома у меня был, и отца моего хорошо знает. За что же он расправился с Михайлой?
— Плохо поил-кормил твой брат…
— Мать ты моя, да где же у него совесть-то! — возмутился, сжимая кулаки, Санька. — Да я его, проклятого, засеку до смерти!
— Он — ваш человек, вы с ним и расправляйтесь, — охотно согласился Кадыр-Мамед и начал рассказывать о том, как наказал свою молодую жену Кият.
— Сначала хотел камнями убить сатану, потом помиловал. Сейчас сидит в чёрной кибитке на воде и чуреке. Нет ей прощения!
Возвратившись с кладбища к берегу, Санька с трудом дождался, пока Путятин переговорит с туркменами о делах. И как только моряки собрались вновь на корабль, сказал капитану о том, что узнал, кто убийца. Путятин выслушал купца, не скрывая своего негодования к распоясавшимся кочевникам, и обещал проучить их. Через час парусники снялись с якоря и понеслись, подгоняемые ветром, к Огурджинскому. Уже на подходе к острову Путятин распорядился расчехлить пушки и зарядить их. Но подойдя поближе к берегу, моряки не увидели здесь ни одной кибитки.
— Сбежал, нехристь проклятый! — с сожалением выговорил Герасимов. — А ведь у Михайлы на этом островке в вавилонах рыба хранилась.
— Сейчас проверим, — пообещал Путятин и приказал спустить на воду два катера с вооружёнными казаками. В один из них сели Санька и Кадыр-Мамед.
Казаки высадились в лагуне, возле могилы святого Мергена, поднялись на бугор. На месте кибиток пальвана виднелись лишь круглые углубления, да остались колья, к которым привязывали верблюдов.
— Далеко не ушёл, — предположил Кадыр-Мамед.
Казаки, растянувшись в цепочку и вскинув винтовки, двинулись в глубину острова. Вскоре они нашли Михайлины вавилоны — огромное углубление в бугре. Осторожно подкравшись, боясь, как бы пальван не встретил ружейным огнём, остановились перед окованными железом дверями. Начали молотить по дверям прикладами, сбили замок и очутились в длинном подземном коридоре, по обеим сторонам которого стояли бочки с рыбой. Вся рыба прошлогоднего засола была цела. «Однако староста не очень-то нуждался в нашем богатстве! — отметил про себя Санька. — За что же он ухлопал Михайлу?» Кроме рыбы в погребах нашли множество высушенных тюленьих шкур. Уже выходя наружу, Санька поднял с полу полевую сумку на ремешке и удивлённо вскрикнул:
