Но Александр ошибался (хотя и не мог этого знать), Ирод не чувствовал унижения. Ведь все они, кроме Мариам, для него были мертвы, а Александр — первый из мертвецов. Так что не только унижения не чувствовал Ирод, стоя перед воротами дома Александра, но и простой неловкости. И это при том, что он сам придерживал лошадь за повод, а слуги хозяина старательно изображали, что не замечают его.
И Александр, наконец появившийся на пороге, тоже не заметил его — как и Юдифь, сестры, дочери. Среди провожавших должна была быть Мариам, лишь она одна могла смутить Ирода. И чтобы не испытывать смущения, Ирод еще ниже опустил голову.
Александр «заметил» его, лишь выехав на улицу. Коротко и угрюмо кивнул за спину, и Ирод пристроился в хвосте отряда из сотни всадников, сопровождавших сына царя.
Дорога показалась Ироду особенно долгой. Четыре повозки с вещами тащились еле-еле. На привалах Ирод сидел отдельно, ел то, что захватил с собой. Никто не говорил с ним, никто не предлагал еды. Труднее всего становилось ночью, потому что спать по-настоящему он не мог, опасался, что кто-нибудь из слуг Александра зарежет его во сне. Он укладывался поодаль от остальных, прямо на земле, подложив под голову седло — для Александра ставили шатер, — но лишь только лагерь затихал, незаметно отползал еще дальше в сторону. Лежал на голой земле, к утру чувствуя дрожь во всем теле, почти не спал. Так что, когда прибыли в Дамаск, Ирод едва держался в седле.
При въезде в город Ирод подскакал к Александру, почтительно поклонился, проговорил:
— Позволь указать дорогу, благородный Александр.
Александр не ответил, а Ирод поехал впереди. Он знал, с какой стороны подъехать к дворцу прокуратора, у него была точная договоренность с отцом.
Центурион, командовавший перекрывшими улицу солдатами, узнал Ирода. Ирод незаметно:, одним движением глаз указал центуриону на Александра. Тот кивнул и показал на дворец. Пропустили только Александра и Ирода. Александр попытался возражать, а центурион вежливо, но твердо объяснил, что таков приказ прокуратора: не пропускать вооруженных людей, потому что в городе неспокойно.
Они легко прошли ВО! дворец, к ним вышел секретарь Метелла Сципиона, сказал, что прокуратор рад прибытию сына иудейского царя и незамедлительно примет его.
В одной из галерей дворца четверо солдат внезапно набросились на Александра и повалили его на пол. Он не пытался вырваться, только простонал один раз, когда ему связывали руки. Когда его подняли, он нашел глазами Ирода. Если бы ненависть могла испепелять, то в одно мгновение от Ирода осталась бы жалкая кучка пепла, Не без труда выдержав взгляд Александра, Ирод мстительно усмехнулся.
13. Да здравствует Цезарь!
Задача Антипатра была и проще и сложнее, чем та, что он поручил Ироду. Конечно, остановить царя Аристовула, идущего во главе римских легионов на Дамаск, было значительно труднее, чем уговорить его сына покинуть Иерусалим. Но, с другой стороны, Ироду предстояло уговорить Александра, а Антипатр намеревался купить смерть Аристовула. Покупать всегда проще, чем уговаривать.
После отъезда из Сирии Марка Антония начальство над легионами прокуратора принял трибун Гней Сервилий. Антипатр познакомился с ним еще в бытность здесь Авла Габиния. Сервилий был неприятный человек, но очень понравился Антипатру. Все его недостатки — низкий рост, некрасивое лицо, грубые манеры, весьма посредственный ум и угрюмый нрав — искупались од-ним-единственным достоинством: он был невероятно корыстолюбив. Настолько, что это сразу же бросалось в глаза. Антипатр еще раньше думал, что неплохо бы при случае использовать это замечательное достоинство Гнея Сервилия. Случай представился только сейчас. Расположить к себе трибуна было нетрудно — Антипатр отправился к нему с щедрыми дарами, — но вопрос состоял в том, согласится ли Сервилий исполнить план Антипатра и не покажется ли ему этот план слишком опасным. Понятно, что за согласие нужно будет заплатить большую цену, может быть, слишком большую. Но что думать о цене, когда реальной опасности подвергается жизнь Антипатра — и его самого, и всех его близких? Тем более что заплатить он мог много: Антипатр когда-то помогал людям Красса перевозить ценности Иерусалимского храма и кое-что оставил себе. На это «кое-что» можно было купить пятерых Сервилиев, а ему нужен был один.
Сервилий — так почувствовал Антипатр — не удивился приходу иудейского полководца. Он без стеснения, деловито осмотрел принесенные дары и, кажется, остался доволен. Во всяком случае, блеск его глаз при этом стал значительно ярче.
С любым другим человеком, тем более римским трибуном, Антипатр начал бы издалека, применив всю возможную витиеватость лукавой восточной беседы. Но с Сервилием проделывать такое не требовалось: во-первых, трибун был плохо образован, слишком прост и не понимал всех тонкостей хитрой речи, во-вторых, и это было главным, в лице его отчетливо выражалось два вопроса: «К чему клонит?» и «Сколько даст?».
Принимая во внимание все эти обстоятельства, Антипатр начал с ответа на последний вопрос. Указывая на принесенные дары, он сказал:
— Могу предложить три раза по столько.
Лоб Сервилия наморщился, а глаза широко раскрылись, — как видно, он прикидывал общую сумму. Наконец, посмотрев на Антипатра, кивнул:
— Говори.
Антипатр сказал, что Помпей мертв, а его сторонники проиграли войну. Он добавил, улыбнувшись Сервилию:
— Ты ведь тоже, доблестный Сервилий, считался его сторонником.
Сервилий не ответил, лишь пожевал толстыми губами, а Антипатр продолжил:
— Трудно сказать, как отнесется Цезарь к тем, кто служит здесь под началом тестя Помпея, Метелла Сципиона.
В этот раз Сервилий ответил, буркнув:
— Я всего лишь солдат.
— Храбрый Сервилий явно преуменьшает свое значение, его имя и доблесть известны на Востоке. Я уверен, что в Риме о нем знают не меньше.
— Говори прямо, — недовольно произнес Сервилий.
— Хорошо, — кивнул Антипатр. — Мне нужна смерть Аристовула, самозваного иудейского царя, а тебе нужно доверие Цезаря. Наши стремления близки, и я предлагаю тебе, опередив других, первому крикнуть: «Да здравствует Цезарь!», только и всего.
Взгляд Сервилия выразил крайнюю степень недоумения.
— Ты предлагаешь крикнуть это здесь? В присутствии Метелла Сципиона?
Антипатр успокоил трибуна:
— Конечно же нет, — и изложил ему свой план. — Нужно договориться с Метеллом Сципионом и во главе трех легионов выступить навстречу Аристовулу. Добиться согласия прокуратора нетрудно, ведь он так напуган, а это его единственный шанс спастись — достойно встретить легионы, посланные новым правителем Рима.
— Значит, ты думаешь, что необходимо сражение? — озадаченно проговорил Сервилий.
Антипатр улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Всем известно твое бесстрашие, — сказал он, — но мой план не предполагает сражения.
При этих словах напряженное лицо Сервилия смягчилось, а когда Антипатр, обговорив все детали, закончил, оно даже выразило некое подобие улыбки.
Значительно больше времени и сил отняла у Антипатра последующая торговля с трибуном. Почувствовав, что этот иудей нуждается в нем, Сервилий увеличил цену. Антипатр прибавил, Сервилий увеличил еще, и стоимость услуг трибуна стала непомерной. Антипатр стоял на своем, Сервилий — на своем, ни один не хотел уступать. Наконец Антипатр развел руками:
— Нет, этого я не могу заплатить, я ведь не царь Иудеи! Мне жаль, благородный Сервилий, что мы не сумели договориться. — И Антипатр, почтительно поклонившись, сделал шаг к двери. Расчет его был на все ту же жадность трибуна, и он не ошибся. На третьем шаге Сервилий остановил его:
— Постой, я согласен.
Таким образом, вместо того чтобы оплатить одного Сервилия, Антипатр был вынужден заплатить за трех. Средств было жаль, потому что в случае неудачи его плана они бы очень понадобились для затяжной войны. Но делать было нечего, и, скрепя сердце и проклиная жадность трибуна, Антипатр приказал отвезти половину обговоренной суммы в дом Сервилия. Вторую половину он обещал выдать после завершения дела, сославшись на то, что деньги не здесь, а в Иерусалиме и он сможет получить их не раньше чем через десять дней. Сервилий попытался было протестовать, но Антипатр справедливо заметил, что если медлить и препираться, то можно лишиться не только денег, но и жизни.
Как и предполагал Антипатр, добиться согласия Метелла Сципиона оказалось нетрудно. Сложившиеся обстоятельства повергли его в совершенную растерянность: он бездействовал и в страхе ждал конца. Приближающиеся легионы Цезаря приводили его в ужас, хотя он и имел значительный численный перевес (шесть его легионов против двух, посланных Цезарем). Сципион был уверен — и не без оснований, — что его солдаты не станут сражаться, но, чтобы купить прощение, выдадут его.
