Поверенный со стороны прямых Бекетова наследников, Майков, крепостной Бекетова, человек, одаренный большим умом и необыкновенною смелостию, узнав о повелении — лишить верителей его наследства, поскакал также в Петербург и, посоветовавшись с Г. Р. Державиным, решился подать царю жалобу—на самого царя!
Немногие знали намерение Майкова и, вероятно, не более одного Державина.
Долго Майков ходил на вахт-парад: это поприще в то время было многозначительно, на нем решалась участь многаго. Тут, под барабанный бой объявлялась война, заключался мир, диктовались трактаты, писали грозныя и милостивыя повеления; толпами с вахт-парада развозили людей в ссылку, на всегдашнее заточение в крепости, в монастыри и жаловали чинами, орденами, раздавали земли и крестьян, чтобы улучить счастливую минуту, когда Павел Петрович был весел, доволен вахт-парадным ученьем, когда баталион зашел повзводно ровно; офицеры громко и протяжно проревели: стой, ровняйся! Павел Петрович возгласил:
— По чарке вина, по фунту говядины, по рублю на человека! и начал напевать любимую песню:
Ельник, мой ельник.
Частый мой березник,
Люшеньки-люли!
Эту минуту должно было ловить, в эту минуту Павел Петрович был милосерд и доступен, терпеливо каждаго выслушивал, поступал кротко и правосудно. Майков уловил эту минуту.
В то время, как Павел Петрович приготовлялся сесть на богатырскаго своего коня, Фрипона, Майков пал на колени, жалобу положил на голову и трепетно ожидал участи своей.
Веселый царь милостиво взял с головы бумагу, спросил Майкова: на кого?
— На тебя, надежа-государь.
— Хорошо, посмотрим, и, сев на коня, закричал Майкову: за мной!
Майков добежал от экзерцир-гауза до дворцоваго крыльца и, когда государь сошел с коня, Майков смело напомянул императору: я здесь, государь, куда повелишь? Ответ был: за мной! Государь хотел всходить на лестницу, Майков остановил Павла, сказав:
— Надежа-государь, ототрут, не допустят.
— А кто?—спросил император.
Майков, обведя глазами свиту, окружавшую государя, дал ему почувствовать, что много найдется таковых, чтоб оттереть, не допустить его за ним следовать.
Государь, посмотрев на Майкова и на окружающих, сказал: — Не посмеют; за мной, не отставай!
Ободренный милостивым изречением царя, Майков пошел твердою ногою за полновластным повелителем 50 миллионов народов.
Майков остановился у царя в кабинете. Царь вынул из кармана жалобу, прочитал ее два раза, подумал, прошел по комнате и, обратясь к Майкову, спросил:
— Ты справедливо пишешь? не врешь?
— Надежа-государь,—отвечал Майков,—твой меч, моя голова с плеч. Истинную правду!
— Увидим, - сказал император и позвонил. Вошедшему на призыв флигель-адъютанту:
— Обер-прокурора общаго собрания ко мне!
Через четверть часа обер-прокурор стоял уже пред царем и дрожал, как фабричный с перепою. Государь спросил обер-прокурора:
— Какой я подписал указ по делу о духовной Бекетова? Обер-прокурор задрожал сильнее прежняго и должен был сознаться, что не помнит этого указа.
Государь изволил гневно возразить ему:
— О чем же ты думаешь, когда не помнишь моих именных повелений? и потянул снурок колокольчика, а вошедшему на призыв
ординарцу сказал:
— Обер-секретаря общаго собрания ко мне!
Явился обер-секретарь так же трепетно, так же дрожал, как прокурор и также должен был сознаться, что не помнит об указе Государь, посмотрев на обер-секретаря, изволил сказать:
— И ты такая же скотина, как обер-прокурор, стань, осел, с ним рядом. И опять потянул снурок; вошедшему адъютанту изволил повелеть: привесть к нему из сената повытчика-подъячаго (сударь, у котораго было дело о духовной Бекетова).
Скоро был представлен и подъячий, засаленный, небритый, в рыжем парике, сутулый и с бородавкою на лбу, нетрезвый и знающий дело свое.
— Ну, ты что мне скажешь, ракалия?—спросил его государь.
— О чем благоугодно Вашему Величеству спросить; коли знаю, всемилостивейший государь, доложу Вашему Величеству.
— Умно, сказал император и спросил повытчика:
— Какой, сударь, указ я подписал о духовной Бекетова? Повытчик крякнул, поклонился и доложил:
— Такого-то месяца и числа высочайше соизволили, всемилостивейший государь, дать Правительствующему Сенату указ Вашего Императорскаго Величества об утверждении духовнаго завещания Бекетова.
— Хорошо, сказал царь; а не противоречит ли этот указ коренному закону?—спросил император.
— Всемилостивейший государь,—отвечал повытчик, крякнув и поклонясь прежде, высочайшая воля Вашего Величества последовала вопреки существующих узаконений.
— Ты говоришь правду?—спросил царь повытчика, не врешь ли ты?
— Дерзну ли облыжно докладывать Вашему Императорскому Величеству, всемилостивейший государь!
С последним словом царь опять потянул за снурок колокольчика и вошедшему изволил повелеть:
— Сию ж минуту генерал-прокурора сюда!
Не долго протекло времени от повеления до выполнения его. Государь всемилостивейше соизволил приуготовить себя к принятию сановника своего, который зовется «око царское». Его Величество соизволил возложить на главу огромную шляпу с золотым галуном, руки вложил в перчатки с пребольшими крагенами, взял трость, оперся на письменный стол, или называемое бюро, и ожидал появления князя Куракина.
Едва дверь чертога царскаго в половину отворилась и дебелый князь, исторгнутый, может быть, из постели, одетый на-скоро, однако же во всех орнаментах достоинства своего,—тупей напудренный и виски завернуты буклями,—дрожащими ногами медленно вступил, как Павел Петрович упредил Алексия Куракина резкою укоризною:
— Скотина, какой ты мне указ подсунул подписать? Ракалия, отвечай, как ты поставил меня на одну доску с Майковым, да на деле Майков же и прав!
Князь начал: Ваше Величество,—но не успел окончить и этого слова и никто не узнал, какое оправдание готов был он принести Павлу Петровичу, потому что успел произнесть только: «величе», а «ство» запеклось на устах княжеских, как Павел Петрович сделал ему внушение подобное тому, какое делал Петр I своим птенцам, когда уличал их в обмане.
— Спасибо, сударь, вам, сказал государь повытчику, вы дело знаете, доволен вами. (К Майкову) Ты видел, ступай домой, все сделаю по закону.
Майков: Не выйду, государь!
— Как не выйдешь? Я повелеваю.
— Надежа-государь, не дойду до двора.
— А, понимаю, сказал император и, потянув снурок, вошедшему изволил приказать:
— Скажи караульному на гаупт-вахте капитану командировать ко мне: 1 офицера, 1 унт.-офицера и два ряда гренадер.
Повеление было в минуту исполнено, и Павел Петрович вошедшему офицеру с отрядом, взяв Майкова за руку, повелел:
— Извольте, сударь, этого человека проводить, куда ему будет угодно, да смотрите, чтобы волос с головы его не утратился, сам мне головой будешь отвечать. (К Майкову) Ступай и не бойся никого, все сделаю по закону.
С веселым лицом, с радующимся сердцем пошел Майков из чертогов царских, однако же не без боязни. Он боялся, когда гнев царя затихнет, согбенный тростию вельможа разогнется, передоложит, переуверит, и тогда на хребте его, Майкова, засвистит нелицеприятный кнут палача. Сказал офицеру сопроводить его до дому Гавр. Ром. Державина, который был докладчиком и котораго император Павел знал коротко.
Майкова ввели в кабинет Державина, бледнаго, испуганнаго, трясущагося. Державин сам был испуган состоянием Майкова и, думая, что ему уже определено пострадать, спросил его:
— Что с тобой, Майков, что было?
— Ваше превосходительство,—oтвечaл Майков, - дайте отдохнуть от страха и радости, сердце сильно бьется, да и в голове не могу установить порядка, скажу только, ваше превосходительство, вас скоро позовут к государю, вам быть генерал-прокурором.
Державин счел, что Майков лишился ума с испуга; такие случаи бывали в то время нередко, что лишались ума от тогдашних весьма крутых событий.
Еще Державин смотрел в недоумении на Майкова, еще зубы стучали у Майкова, и он не мог стиснуть их, отворилась дверь, вступил фельдъегерь и доложил Державину:
— Ваше превосходительство, извольте к государю императору.
Его Величество ожидает вас.
Куракин поехал в село свое Куракино. Державин назначен
генерал-прокурором.
Нелединский с начала царствования императора Павла был его статс-секретарем. Будучи одарен природою высоким, проницательным умом, получив хорошее образование, приобретя обширныя познания, был по всем отношениям достойным быть человеком, близким русскому самодержцу. Нетрудно было Нелединскому распознать свойства своего повелителя, приобресть его любовь и доверенность. Он с особенным искусством умел докладывать вспыльчивому, строптивому, пугливому и, в первом порыве гнева своего, крайне суровому государю.
