Тухачевского коробило от восторженных восклицаний в честь красной конницы и ее знаменитых «ростовчанок». Ему так и не удалось пересадить лихих рубак на бронеавтомобиль. Почти четыре года пропали зазря, и то, что Красная Армия все-таки стала такой, как она есть, достигнуто в неимоверной борьбе. Не благодаря новоявленному «создателю», а вопреки ему. Пойдя со скрипом на перевооружение, после того как дважды отверг предложенный план, Сталин по-прежнему благоволит к «стакавам», старым кавалеристам. Самоубийственный тезис об особой маневренности конницы кошмарным призраком витает и в генштабе, и в наркомате. Якира и Уборевича чуть не силком принудили выставить на маневры кавалерийские части. Неужели все еще не ясно, что танки и штурмовая авиация за несколько минут превратят орду ошалевших всадников в кровавое месиво? С кем они будут рубиться своими допотопными шашками? С танкистами, защищенными толстой броней? Лошади против стосильных моторов, пушек и пулеметов, объединенных в скоростную крепость,— абсурд.
Трудно поверить, что тут можно добросовестно заблуждаться. Ворошилов и тот понимает, хоть и маневрирует, как паяц, держа нос по ветру. И невинность соблюсти, и капитал приобрести. Но ведь так не бывает...
Еще не развеялась гарь и не отгремели гусеницы, когда различилось нарастающее гудение моторов. Вырвавшись из-за башенок Исторического музея и враз заполнив собою небо, пронеслись самолеты. Сверху их накрывала вторая волна, вознося над столицей имя вождя. На трибунах зааплодировали. Принято было считать, что Сталин, помимо прочих обязанностей, особо шефствует над военно-воздушным флотом.
За регулярными частями промаршировали отряды вооруженных рабочих. В шлемах, поротно, держа на плече древко с красным флажком, бодро протопали пионеры. Физкультурники с голой грудью прошли, выжимая пудовые гири. Их сменили крепенькие девчата в коротких трусиках и, наконец, хлынуло половодье демонстрации. От Ленинского музея до Лобного места возле Василия Блаженного и далее, двумя рукавами к реке, древняя площадь расцвела кумачом. Закачались над морем голов неисчислимые портреты и всяческие диковины на высоких платформах и длинных шестах.
В колонне автозаводцев катили сделанный в натуральную величину макет новорожденного автомобиля.
«Лазаря пел: не успеть, мол, к Первомаю,— подумал Сталин.— Небось, загодя позаботился,— и с улыбкой кивнул Орджоникидзе: — Молодцы, хорошо».
Народному шествию — с детишками на плечах, с «Да здравствует!» и «Ура!» — не видно было конца. Все повторялось, умноженное в тысячах копий: портреты, лозунги, возгласы, младенцы на головах. Колонны напоминали параллельные ленты конвейера, с которого сходили одинаковые изделия. В едином взмахе взлетали, подобно шатунам, упитанные ляжки заводских спортсменок и, как рычаги, выскакивали вверх руки с флажками и ветками бумажных цветов.
Сталин снисходительно улыбался и чуть помахивал расслабленной ладонью, не донося ее до плеча. Не хотел утомляться. Демонстрации затягивались надолго, но это был день, когда следовало показаться, чтобы видели все, и запомнили, и сохранили в себе. А скупость жеста подчеркивает глубину отточенного немногословия.
Трудно сказать, кто сильнее устал и проголодался: члены правительства или же демонстранты, что встали затемно и черепашьим ходом проползли сюда через всю Москву. Но праздничный обед светил каждому.
На квартире Ворошилова, одной из самых просторных в Москве, дожидался накрытый стол. Приглашенных оповестили заранее.
— Ты случайно не помнишь, Клим, на какой машине ездит Якир? — спросил Сталин.
— Голубой «бьюик». Его весь Киев знает.
— Это плохо, если весь город знает машину командующего. Значит, враг тоже знает?.. Надо беречь командные кадры. Скажи Лихачеву, пусть покажет тебе новый автомобиль. Если понравится, подари товарищу Якиру.
15 мая. «Правда»: «О награждении работников Наркомата обороны и НКВД СССР, обеспечивших образцовый порядок при проведении парада и демонстрации».
Орденами «Красной звезды» награждены: командарм второго ранга Алкснис, комиссар госбезопасности второго ранга Паукер, майор госбезопасности Власик.
Паукер командовал охраной Кремля, Власик — Ближней дачи. Оба находились в прямом подчинении Сталина, минуя ГУГБ.
Неверно, что мужья обо всем узнают в последнюю очередь. Прежде чем до Гейдриха дошли слухи, что его жену слишком часто видят с Шелленбергом, шеф СД принял надлежащие меры. Он совершенно точно знал, что между Линой и Вальтером ничего нет. По крайней мере, в сфере предосудительных действий. Что же касается менее уловимой области чувств, то тут обстояло сложнее.
Госпоже Гейдрих определенно нравился молодой, подающий большие надежды сотрудник вечно занятого делами мужа. Она мечтала о блестящей жизни, воображала себя хозяйкой маленького двора, окруженной рыцарским поклонением находчивых и отважных вассалов. Разумеется, красивых и тайно влюбленных в свою прекрасную даму, но почтительных, трогательно смущенных, скрывающих чувства под маской светской любезности.
Где и как она намеревалась воплотить свои грезы, можно было только догадываться. Друзья Рейнгарда менее всего походили на юных оруженосцев. В подавляющем большинстве они и отдаленно не понимали, что означает хороший тон. Много и жадно ели, совершенно не разбираясь в еде, порой до омерзения накачивались, мешая пиво с вином. Доходило до того, что храпели на скрипичном концерте. Если только не играл сам Рейнгард, когда приходилось, крепясь изо всех сил, изображать внимание. Их не интересовали искусства: живопись, поэзия, театр, не трогали красивые вещи. Они не только не отличали «Копенгагена» от «старой Вены», но даже об отечественном «мейсене» судили только по фабричному знаку «голубые мечи». Патриоты, называется! Фрау Гейдрих, знавшую толк в настоящем фарфоре, это особенно раздражало. Не на ком было взгляда остановить.
Оллендорф, Глобоцник, Йост — просто животные. А благообразный Крюгер с глазами убийцы? Стыдно перед приличными гостями. Недалеко ушли и молодые: науйоксы, хаксы — одни фамилии чего стоят.
Не произвел впечатления и новичок, которого Гейдрих привел однажды к ним в дом. Эйхман, кажется... Сам он еще куда ни шло, хоть и зануда, но жена совершенно невозможна, настоящая скотница с какого-нибудь фольварка. Получалось, что, кроме Беренса и Хеттля, и поговорить было не с кем. Но Беренс всецело находился под влиянием шефа, молясь на него, как на икону, а Хеттля — слишком молод и тих — приглашали в дом от случая к случаю.
Появление Шелленберга стало подлинной находкой. К тому же он быстро поднимался по служебной лестнице, и Рейнгард, казалось, уже не мог без него обойтись.
Словом, фрау Гейдрих приобрела не только приятного и остроумного собеседника, но и изящного кавалера, с которым не стыдно было показаться в свете. Одеваться и то он умел в тон ее туалетам, выгодно подчеркивая линию и цвет. Заказывая новое платье, она прежде всего спрашивала его мнение. Зачем вообще нужны роскошные наряды и драгоценные побрякушки, если их некому оценить? И, главное, как это было до сих пор, негде толком продемонстрировать?
Шелленберг распахнул для нее совершенно новые горизонты. Срочно понадобились кардиган для яхт- клуба, костюм для скачек и прочее.
Устраивая для него приглашения на званые обеды и вечера, эти очаровательные «нечаянные» встречи, она проявляла бездну изобретательности и, пожалуй, готова была пойти немножечко дальше. Ведь у Рейн- гарда для нее никогда не находится времени: то загружен по службе, то просто устал. И вообще ему по-настоящему не хватает культуры — скрипка не в счет. Отсюда нежелание посещать оперу, собачьи выставки и аукционы. Надоели бесконечные отговорки!
Фрау Гейдрих не догадывалась о закулисной стороне жизни мужа, который щедро транжирил часы и деньги, преследуя какую-нибудь прекрасную незнакомку. Не знала, насколько потребна для его внутреннего самоутверждения еще одна маленькая победа. А ведь ради этого Гейдрих часто шел на немалый риск, но, добившись своего торопливо и грубо, тут же охладевал. Важно было вновь убедиться в собственной силе. Налететь, как вихрь, сломить волю к сопротивлению, подчинить себе без остатка — это было главное для него, не сам процесс. И уж тем более не могла заподозрить романтическая матрона, что ее верный паладин, широкомыслящий и утонченный господин Шелленберг, сделался непременным соучастником подобных игрищ. И недели не проходило, чтобы шеф СД не вызвал на одну из множества конспиративных квартир своего любимчика. Выбрав что-нибудь более-менее подходящее из обширного гардероба, они переодевались и шли ужинать в ночной клуб или артистическое кафе. Если попадались достойные объекты, тут же пускались во все тяжкие. А то просто отправлялись искать уличных приключений.
