— Мне не лучше было. Вторую жену вроде бы по любви взял, да опять оказалось, что тыкву схватил вместо дыни. Ты знаешь, что Узукджемал девушкой похитили у родителей?
Клычли мог бы рассказать Черкез-ишану и о своей неудавшейся любви, которую похитил у него ишан Сеидахмед. Но говорить не хотелось. Да и Черкез-ишан наверняка знал сам об этой истории. И поэтому Клычли только кивнул:
— Знаю.
— Вот тогда мне бы могло улыбнуться счастье. К сожалению, я выбрал себе посредником одну старую сплетницу, и ничего из моей затеи не получилось. Очень жалею об ошибке, которую допустил тогда, но исправить её уже, видимо, невозможно.
— Главное, что понял ошибку.
— Понять-то понял, да что толку из этого? Позднее раскаяние, всё равно что запруда на пустом арыке — сколько ни городи, а вода ушла. И не зря говорят, что неудачнику бог малое даёт, так тот и малого не берёт: второй раз попала мне в руки Узукджемал — снова не сумел удержать. Почти месяц прожила у меня, представляешь? Я её не то, что пальцем не тронул — глянуть лишний раз боялся, чтобы взглядом не обидеть. И ведь согласилась уже со мной! Куда сбежала, почему сбежала — ума не приложу. По сегодняшний день следа отыскать не могу.
— У тебя прямо как у Меджнуна с Лейли получается, — сказал Клычли.
— Даже хуже! — воскликнул Черкез-ишан. Там хоть всё понятно было, а здесь — ничего не поймёшь. Вот что удивительно.
— Действительно, запутался ты крепенько, ишан-ага.
— Куда уж крепче! — Черкез-ишан покрутил головой и доверительно посмотрел на Клычли. — Ты знаешь, у меня сомнение одно есть. Не знаю, сказать тебе или нет.
— Коли другом считаешь, то говори.
— Да ведь у друга тоже друзья есть…
— Тогда не говори.
— Скажу! — решился Черкез-ишан. — Но уж если мы — друзья, то и ты мне должен честно ответить.
— Я тебе всегда честно отвечаю.
— А прошлый раз? Когда за горючим для «Джунаид-хана» приходили?
— Ну и злопамятный же ты, ишан-ага! — засмеялся Клычли. — То была вынужденная осторожность, благоразумие. Сам же говорил недавно, что благоразумие — мать удачи. Интересно, как бы ты посмотрел, скажи мы тебе прямо, что нефть и масло для большевиков нужны!
— Чёрт его знает, — засомневался Черкез-ишан. — Тогда, может быть, и в самом деле отказался бы помочь.
А сейчас?
— Что — сейчас?
— Сейчас поможешь?
— На слове ловишь?
— Не совсем. Но пусть даже так будет.
Черкез-ишан подумал.
— Я ведь ожидал, что вы снова обратитесь ко мне с этим вопросом. Знаю, что у большевиков тяжёлое положение с горючим. И помочь, конечно, помогу, да только дело очень опасное.
— Понимаю, — сказал Клычли. — Нынче всё опасно. Даже то, что мы сидим здесь с тобой и разговариваем. Однако если всё время от опасности убегать, в зайца можно превратиться. Иной раз следует навстречу ей идти.
— Не спорю. Достанем горючее.
— Много сможешь достать?
— А сколько поднимешь?
— Поднимем всё, сколько будет.
— Ладно. Только надо бы где-то укромное местечко найти — в городе рискованно возиться с этим. Да и выбраться тебе трудно будет — заставы кругом, патрули шастают. С бочками тебя сразу арестуют. А в контрразведку попадёшь — живым не вырвешься.
— Англичане всё лютуют?
— И они — тоже. Когда вы город оставили, их тут полно понаехало. Сейчас как будто число их постепенно уменьшается. Что будет дальше, не знаю.
— То же самое и дальше будет! — сказал Клычли. — Удирают англичане, почуяли, что жареным запахло! Думали, что Туркмения — это им клок сена, да вместо сена ёж оказался. Однако, вернёмся к нашему разговору. До Чилбурчи бочки сможешь доставить?
— Смогу, — подумав, ответил Черкез-ишан.
— Тогда — договорились. Ждать скоро?
— Ну уж на этот вопрос я тебе ответить не смогу. Есть в одном месте и нефть и мазут. Но как быстро я сумею договориться, тут, Клычли, сказать трудно. Может быть, завтра к вечеру. А может, и через три дня.
— Хотелось бы побыстрее.
— Понимаю. Сделаю всё, чтобы ускорить. Только об одном попрошу. Если что-нибудь случится непредвиденное, я — тебя не знаю, ты — меня. Не прими это за трусость…
— Не приму, — серьёзно сказал Клычли. — В чём, в чём, но только не в трусости тебя можно упрекнуть.
— Значит, свидетель отец Кер-оглы?
— Свидетель отец Кер-оглы! — подтвердил Клычли. — Между прочим, о каком секрете собирался ты мне рассказать? — напомнил он.
— А-а-а! — спохватился Черкез-ишан. — Это об Узукджемал, что ли?
— Не знаю о ком, ты ещё не успел сказать.
— О ней. Она, понимаешь, исчезла в тот день, когда приходили вы с Берды. Я подозреваю, что этот проворный Берды сумел её увезти куда-то. Если так, ты скажи, и я упокоюсь и прекращу свои поиски. Если нет, буду продолжать искать.
— Ищи, ишан-ага, — ответил Клычли. — Могу поклясться чем угодно, что ни я, ни Берды не знаем, где она находится.
Лицо Черкез-ишана просветлело — видимо, он опасался услышать другой ответ.
— Однако, — продолжал Клычли, — если она сбежала из твоего дома, значит, не питает к тебе никаких чувств?
— Об этом говори не со мной, а с моим сердцем.
— Действительно странно, что она так долго не даёт о себе знать, — подумал Клычли вслух. — Может опять в руки Бекмурад-бая попала?
— Не думаю. Пытался исподволь узнать у его родичей.
— Родичи могут и промолчать.
— Э, нет! Секрет — что вода: свою щёлку найдёт.
— Возможно, и так.
— Ничего. Как бы верёвка ни вилась, а конец будет— разыщу Узукджемал! Скажи мне ещё раз, Клычли, ты серьёзно веришь в победу большевиков?
— По-моему, в это начал верить даже ты, — усмехнулся Клычли, поглаживая подбородок.
— Нет, ты ответь! — настаивал Черкез-ишан.
— Я уже ответил тебе. Могу повторить: не сомневаюсь в их победе.
— Не слишком ли опрометчива твоя уверенность?
— Нет, ишан-ага, не слишком. Есть для неё все основания. На солончаке, как знаешь, трава не растёт.
— М-да… — задумчиво протянул Черкез-ишан. — Значит, победят… Воистину сказано: «Тот ли, кто идёт, опрокидываясь на своё лицо, идёт вернее, или тот, кто идёт ровно по прямой дороге?»
Чем ближе рассвет, тем гуще тьма
Восемь месяцев части Красной Армии держали оборону у станции Равнина. За это время на фронте произошли некоторые изменения. Наиболее значительным из них явилось, может быть, то, что английские войска почти полностью покинули территорию Туркмении. Уходили они довольно поспешно. Этому способствовал целый ряд обстоятельств. Во-первых, после январского разгрома Дутова и освобождения Оренбурга Туркестанская республика стала получать значительную помощь из Российской Федерации. Одновременно с этим активнее начало противодействовать белогвардейцам и местное население.
Англичане оказались между двух огней. Их вчерашние союзники, на которых они, привыкшие в своей колониальной политике загребать жар чужими руками, возлагали большие надежды, с минуты на минуту могли ударить в спину. А силу регулярных частей Красной Армии они испытали ещё под Каахка, где потеряли весь свой офицерский состав и полностью уничтоженный кавалерийский полк.
Положение усугублялось и тем, что возникла срочная необходимость усилить войска на ирано-афганской границе. Эмир дружественного с Советской Россией Афганистана объявил независимость страны. Англичане, естественно, так просто не собирались упускать из своих рук пусть не очень богатую, но всё же колонию.
В апреле белоказаки атамана Дутова вновь заняли Актюбинский район, прервав сообщение по Ташкентской железной дороге и угрожая Туркестану новым голодом. Выход был один: немедленно освободить хлебные Марыйский и Тедженский районы. Поэтому правительство. Туркестанской республики приняло решение: наступать.
Успех наступления, кроме предотвращения голода, имел и важное политическое значение. Войскам Закаспийского фронта приходилось действовать на двух основных направлениях — красноводском и хивинском, где рвался к ханской власти Джунаид-хан. Положению тыла угрожала Бухара, находившаяся пока в довольно шатком равновесии нейтралитета. И Джунаид-хан и эмир, Бухарский, несомненно, притихнут, если наступлению Красной Армии будет сопутствовать успех.
В целях улучшения гибкости руководства боевыми Операциями Военно-политический штаб фронта был ликвидирован и вместо него создан Реввоенсовет в составе трёх человек. Он расположился в Чарджоу и начал разрабатывать план наступления.
Такова была обстановка в мае девятнадцатого года, когда Сергей и Берды вошли в здание Реввоенсовета Закаспийского фронта. Была ночь, но здесь властвовал деловой рабочий ритм. То и дело хлопали двери, по коридору быстро проходили озабоченные люди.
— Когда же они спят? — сказал Берды, осматриваясь.
