— Забудь это слово, идиот, — сквозь зубы проронил Аристарх Павлович. — Мы — честные люди и будем заниматься здесь сельским хозяйством, понял?
— Понял, — одними губами усмехнулся моложавый. — Догадываюсь, какие фрукты вырастут в казематах аэродрома.
— А мне вот слишком догадливые не нравятся, — признался Аристарх Павлович. — Барин так вообще любит, чтобы у него служили люди скромные, умные, но без претензий.
— Я все понял.
— Хорошо, что понял. — Аристарх Павлович подал ему вывеску с калитки. — Возьми… И запиши мне телефон, по которому тебе что-то можно передать. От Данилы-мастера.
Моложавый достал записную книжку, вырвал листок и записал номер. Аристарх Павлович спрятал бумажку, встал боком и помахал рукой.
— Теперь вставай и иди. Понадобишься — разыщу.
— А это — зачем? — Моложавый показал вывеску.
— Затем, чтобы живым вышел отсюда! — несколько раздраженный на бестолковость, ответил Аристарх Павлович. — Чтоб в воротах тебя не стрельнули!.. Когда выйдешь, повесь на калитку.
Судьбу ерашовского предприятия решило одно-единственное объявление, опубликованное в городской газете: о том, что фирма изучает спрос на овощехранилища и ждет предварительных заявок. Попадание было в десятку: кроме множества мелких торгующих организаций, которые отозвались мгновенно, полетели заявки и поехали гонцы из крупных совхозов и товариществ. Каждый хозяин стремился приберечь часть урожая до весны, чтобы потом продать втридорога, и почти все из-за нищеты предлагали натуральный расчет овощами и фруктами, причем по ценам, вдвое меньше существующих осенних цен, — только бы сохранить. За одну неделю плата за хранение поднялась так, что Ерашовы могли получать треть от сохраняемой продукции. Можно было заключать договора, но пришлось оттягивать сроки: на аэродром пока еще возили кирпич, чтобы закладывать ворота ангаров, и откачивали воду из бункеров. Ни о каких халтурных бригадах не могло быть речи, требовалась мощная строительная организация с техникой, чтобы в две-три недели подготовить и оборудовать хранилища и выложить плитами взлетной полосы дорогу по зарастающей железнодорожной насыпи. За скорость пришлось платить вдвое, но по расчетам и это было выгодно, поскольку половина оплаты строительных услуг возмещалась бартером — теми же овощами и фруктами. Городские власти были заинтересованы тем, что с их плеч снимался тяжкий груз овощехранилищ, давно уже не годных, однако помогали с условием, что в этом же году Ерашовы начнут строительство развлекательного комплекса для туристов.
У старшего Ерашова голова шла кругом. Вдвоем с Аристархом Павловичем они уже не поспевали строить, искать оборудование для хранилищ, заключать договора и набирать штат работников. Специалиста по овощехранилищам они нашли, но он предъявил список такой техники, которой не достать даже в Москве, а устаревшую ставить было бессмысленно. Алексей отправил специалиста в Беларусь, где выпускалось оборудование для овощехранилищ и его можно было купить на заводе за валюту, нанять три «КамАЗа» и привезти. Однако требовался доверенный и ответственный человек, чтобы обменять рубли на доллары, отвезти наличные деньги, заплатить и доставить груз. Старший Ерашов не рассчитывал на Олега, который жил сам по себе и сторонился всякого дела; выход был один — ехать самому. В короткий срок подыскать такого человека со стороны было немыслимо, хотя желающих находилось много. Но Алексей все-таки хотел приставить брата к делу, ибо последнее время стал ощущать легкое раздражение от его покойной, независимой жизни. Он старался погасить в себе это недовольство — в конце концов каждый выбирает свою ношу, тем более опасался, что нечаянно оброненное слово отпугнет Олега. Последнее время он, кажется, забыл о монастыре, по крайней мере, не собирался уезжать. По утрам ходил в церковь, потом провожал детей в школу, иногда — Аннушку в институт, а остальное время возился со статуей Афродиты либо ходил по Дендрарию с лопатой и стальным щупом — искал останки скульптур. В один момент старший Ерашов уже собирался поговорить с братом о его будущем, но вдруг увидел, что тот целыми днями копается на участке земли, принадлежащем Ерашовым. У каждой квартиры в доме имелся когда-то нарезанный участок в две сотки, и теперь вместе с квартирами всего нижнего этажа объединились и участки. Площадь была приличная, но совершенно запущенная, и кроме кустов смородины да одичавшей клубники ничего там не росло. Олег же более менее расчистил землю, разбил ее на квадраты и теперь копал ямы, до половины засыпая их конским навозом из институтских конюшен. Он собирался сажать сад, и это тогда остановило старшего Ерашова. Если бы Олег посадил здесь саженцы, то вряд ли смог уехать от них когда-нибудь. Он как бы воплощал мечту Алексея и тем самым покорил его окончательно. Давно ли сам ничего, кроме фруктового сада и восстановления ротонды, не замышлял, а вот приперла жизнь, и размахнулся на большое дело, да еще так скоро и прочно втянулся, что почувствовал интерес.
И все-таки перед отъездом в Беларусь старший Ерашов хотел для затравки поручить Олегу несложное дело — заключить договор с Водоканалом на очистку дренажных колодцев на аэродроме и ремонт скважины, которая обнаружилась в бомбоубежище после откачки оттуда воды. Трубы были из нержавейки, поэтому со скважиной вряд ли что случилось за тридцать лет. Прочистить, установить новый фильтр и насос было намного дешевле, чем бурить новую.
Теперь все оценивалось так — что дешевле и что дороже…
Ни у себя в комнате, ни на огороде брата не оказалось, и старший Ерашов пошел к сараю, превращенному в скульптурную мастерскую. И неожиданно услышал через дверь повелительный голос Аннушки:
— Уезжай немедленно! Я не хочу видеть тебя! Ты мне противен!
В ту секунду он не подозревал, что происходит там, за дверью, и потянул ее на себя…
Олег стоял на коленях перед Аннушкой, какой-то всклокоченный, полубезумный, неузнаваемый. Увидев старшего брата, вскочил на ноги, потряс кулаками и выскочил из сарая. Сначала кинулся в Дендрарий, но постепенно замедлил шаг, сломался и, вялый, побрел в дом.
Потрясенный, Алексей несколько минут стоял возле распахнутой двери, пока не услышал тихий плач Аннушки. Она сидела на грязном табурете возле Афродиты, тоже сломленная, будто растрескавшаяся.
— Что тут произошло? — сухо спросил старший Ерашов, отгоняя мерзкие догадки. — Ну не плачь, скажи, что случилось? Тебе трудно сказать? Не можешь?
— Могу… — простонала она. — Сказать могу… Только думала, сами увидите! Сами поймете, догадаетесь!.. Нет, не увидели! Никто не увидел! Помешались на своем деле! Ничего уже вокруг не замечаете!
— О чем ты говоришь — не пойму, — признался старший Ерашов. — Действительно ничего не заметил…
Она подняла заплаканное лицо, посмотрела с мольбой:
— Прости, Алеша… Я сама виновата! Мне надо было с самого начала отогнать его. И он бы уехал и успокоился… А я пожалела. Его никто не любил, и он никого не любил. Думала, все окончится безобидно… И ошиблась!.. Но ты не злись на него. Он любит и потому как сумасшедший.
— Он не понимает, что ты невеста брата?
— Ничего он не понимает! Первая любовь в двадцать пять лет — это опасно, а он еще максималист, — Аннушка вытерла слезы. — Кирилл уехал — он совсем стал одержимый… Неужели этого никто не замечает?
— Надо было сказать об этом раньше, — посетовал Алексей. — Я бы привел его в чувство.
— А как сказать? — горько спросила она. — И что сказать?.. Он же меня предупредил: выдашь мою любовь — застрелюсь в тот же миг. Я боялась, он мог застрелиться, но сейчас уже нет. Он очень хочет жить и никогда теперь не застрелится. И потому я еще больше боюсь его!
— Да, страсти, — старший Ерашов сел и безвольно уронил руки. — Мы ослепли, ты права… Что же делать станем?
— Не знаю, — после паузы проронила Аннушка. — Наверное, я уеду к Кириллу. Будь что будет…
— Это не выход. Ты должна жить дома.
— Невозможно, — Аннушка помотала головой. — Когда вы тут воевали с рэкетирами, он прибежал за мной… И обманул меня! Сказал, будто ты просил его и меня немедленно уехать куда-нибудь месяца на три. Будто жить здесь опасно для меня. Сначала я поверила и опомнилась уже на вокзале… Тогда он поклялся, что все равно украдет меня… Придется уезжать, Алеша. Жалко бросать аспирантуру, не хочется снова идти в это общежитие… Я написала Кириллу и все ему поведала.
За все время от Кирилла пришло одно письмо, где он сообщал, что отозвали из отпуска из-за учений и теперь он занимается сплачиванием боевого подразделения — танкового взвода. На днях должны начаться эти самые учения, а после, возможно, дадут догулять отпуск. Старший Ерашов хорошо представлял, какое будет состояние у Кирилла, когда он получит письмо от невесты. Чего доброго, бросит службу и примчится…
