— А! — прогремел он. — Здесь и французы! Этого только недоставало!
Яростным жестом он бросил свой жезл и свою фуражку на стол и сел. Справа от него занял место генерал Штумпф, слева — адмирал фон Фридебург. За ними стали по стойке смирно шесть немецких офицеров, на каждом железный крест с мечами и алмазами. Защелкали фотоаппараты.
В ноль часов сорок пять минут фельдмаршал Кейтель покинул зал. Он только что подписал безоговорочную капитуляцию нацистской Германии. Шесть немецких офицеров с трудом сдерживали слезы.
Ночь закончилась банкетом, данным маршалом Жуковым для союзных делегаций. Участники разъехались под утро. Франсуа так нигде и не встретил молодую женщину, мельком увиденную им на аэродроме.
В девять часов русские проводили своих гостей до аэродрома, украшенного красными полотнищами, где совершился тот же церемониал, что и по прибытии. Там Тавернье узнал, что британская и американская делегации отбыли немедленно после банкета. Он попрощался с французами и вернулся на свой пост.
Возвратившись в Берлин, Франсуа Тавернье организовал похороны Матиаса. Месяцем позже он был отозван в Париж.
Сразу по приезде он бросился на Университетскую улицу, где никто не мог сообщить ему местонахождение Леа. Ее последнее письмо, датированное 30 апреля, пришло из Лондона. В Красном Кресте мадам де Пейеримоф сказала, что Леа находится в Германии и считается невестой английского офицера. Тавернье передал Франсуазе военное удостоверение Отто Крамера, найденное у Матиаса, равно как и письмо, адресованное ей. Франсуаза не плакала. Она поблагодарила Франсуа и ушла в свою комнату.
«Моя любимая,
сегодня вечером мне хочется поговорить с тобой, забыть ужас, окружающий меня — моих мертвых товарищей, мою опустошенную страну, — и думать только о счастливых минутах, проведенных с тобой. Минутах — слишком коротких, вырванных у войны. Ты дала мне все, что мужчина может желать, — свою любовь и сына. Сына, которому я не мог дать своей фамилии, воспитать в понятиях чести и достоинства. Научи его любить мою несчастную страну и помогать возрождению двух наших наций. Мы сражаемся сейчас рядом с ротой иностранцев, вступивших в силы СС. Я не могу понять, что эти бедные парни явились искать в этой чуждой им битве. Я мечтаю снова увидеть тебя, когда все это закончится, в том бордоском краю, который я научился любить. Мне нравится представлять себе нашего ребенка и тебя в старом доме и на террасе. Вернись туда, ты найдешь там покой. В долгие зимние вечера ты сядешь за пианино и сыграешь наши любимые мотивы. Музыка — великий отдых для души.
Моя дорогая жена, пора прощаться. Русские приближаются к дому, где мы находимся. Я пойду к своему танку. Эти несколько минут, проведенных с тобой, принесли мне успокоение и прогнали тоску последних дней. Я иду в бой, сильный нашей любовью. Прощай.
Отто».
Леа возвратилась во французский Красный Крест после своего кратковременного пребывания в Берлине. В результате «похищения» Сары, Леа стала настоящей героиней в кругу военных, близких к Монтгомери. Они обратились к маршалу и его первым помощникам, чтобы избежать ее высылки.
Сара, помещенная в карантин из боязни тифа, восстанавливала силы в Англии. Ничего больше не осталось от той молодой красавицы, которая когда-то пленила Леа. Теперь это была разбитая женщина, преждевременно состарившаяся и начинавшая дрожать, когда рядом повышали голос. Она отказалась рассказать, что она испытала. Сара снова и снова переживала момент своей чудесной встречи с Леа и говорила об этом с проникновенной признательностью. После карантина она была оставлена Мак-Клинтоком в его семье. Британский офицер доверил ей свое намерение жениться на Леа. Сара ответила ему мягким слабым голосом:
— Она не создана для вас.
Джордж был уязвлен.
После этого он обращался с Леа особенно осторожно. Она изменилась, стала одновременно и более кокетливой, и более нежной. Она была окружена толпой безгранично преданных почитателей, с которыми обращалась весьма небрежно. Он говорил ей, что с ее стороны такие поступки были не очень приличны. Она целовала его, отвечая, что он старомоден, полагая, будто может быть идеальным мужем.
Леа направили в Брюссель, а затем в Люнебург, где она встретила Жанину Ивуа и познакомилась с Клер Мориак и Мисту Ну де ля Упльер. Им пришлось заменить свои пилотки круглыми шляпами, чтобы не напоминать людям о пилотках их палачей. Несмотря или вопреки лагерному ужасу, во французском секторе царило веселье.
Они прибыли в Берлин в начале августа и расположились по адресу Курфюрстендамм, 96, в британском секторе, в одном из уцелевших домов. Только им вместе с их бельгийскими коллегами удалось получить разрешение перемещаться по территории, занятой русскими, разыскивая в лагерях выходцев из своих стран. Не раз они привозили в своих машинах англичан, за что получали от британцев горючее и продукты. Самым трудным в их миссии было изъятие у немцев детей, родившихся от французских и бельгийских отцов. Когда им это удавалось, они проводили вечера в английском клубе, танцуя с офицерами или загорая на солнце около бассейна «Блэк энд уайт».
Мисту, Клер и Леа жили на Курфюрстендамм в одной комнате. Их товарки называли ее «комнатой кокоток» за усилия, прилагаемые молодыми женщинами, чтобы сделать ее привлекательной, и особенно за их красоту, которой многие завидовали. Достаточно было им войти в один из союзных военных клубов, как все мужчины покидали своих дам и спешили им навстречу, прося разрешения на танец. Насмешливый взгляд и оглушительный смех Мисту действовали безотказно. Клер, грустная красавица, смотрела только на капитана Вяземского, освобожденного русскими, вместе с которыми он окончил войну. Несмотря на их уговоры, он отказался вернуться на свою родину и снова занял место во французской армии. Леа же потеряла счет тем, кого она довела до отчаяния.
Однажды, возвращаясь вместе с Клер и капитаном Вяземским после особенно трудного поручения, она столкнулась с французским офицером.
— Извините меня.
Не ответив, она прошла мимо.
— Леа!
Она остановилась, как вкопанная…
Он был здесь, перед ней, правда, выше ростом, чем в ее воспоминаниях. Она забыла, как светел его взгляд, а его рот…
Не было больше ни руин, ни бродячих скелетов, ни брошенных детей, ни крови, ни мертвецов, ни страха. Он был тут, живой, такой живой в ее объятиях. Почему он плачет? Он сошел с ума: плакать в такой день! Разве она тоже плачет? Она плакала и смеялась одновременно, и все вокруг них тоже.
Мисту, подошедшая вместе с Жаниной к ним, всхлипывала, не стесняясь и бормоча:
— Любовь — это прекрасно.
— Бедный Мак-Клинток, — заметила Жанина.
Клер стиснула руку своего прекрасного капитана.
— С мая я вас везде ищу, — шептал Франсуа в ее волосы.
— Я ничего не слышала о вас, я уж думала, что вы погибли.
— Ваши сестры не сообщили вам, что я заходил к ним в Париже, чтобы увидеться с вами?
— Нет, — пробормотала Леа, всхлипывая.
Мисту протянула ей свой носовой платок.
— Не оставайтесь здесь. Если патрон вас увидит, вам не поздоровится. Он всегда на страже нравственности своих девиц. Идите сейчас за нами в английский клуб.
— Жанина, ты помнишь Франсуа Тавернье?
— Помню ли?!. Благодаря ему у меня была лучшая в моей жизни встреча Рождества! Здравствуйте, майор, рада вас видеть.
— Здравствуйте, мадемуазель.
— Пошли, девочки, отчитаемся. Не думайте, что вы так просто отделаетесь. До скорого, майор.
Оставшись одни, двое мужчин посмотрели друг на друга и в итоге договорились встретиться в восемь часов вечера в английском клубе.
Все те, кто видел, как танцует и смеется Леа в этот вечер, поняли, что у них нет ни единого шанса. Мак-Клинток смотрел на нее с грустью. Мисту заметила это и подошла к нему.
— Не хмурьтесь так, полковник. Лучше пригласите меня потанцевать.
Когда подруги столкнулись на площадке, Леа послала ей признательную улыбку.
Франсуа обнимал ее с такой силой, что ей трудно было дышать. Но ни за что на свете она бы не протестовала. Они танцевали молча, для чувства не надо было слов. Они скользили, не думая о своих движениях, инстинктивно подчиняясь музыке, машинально меняя ритм, слившись в одно целое. Как и в Париже когда-то, они продолжали танцевать, когда музыка уже стихла. Смех и аплодисменты вернули их к действительности. Выпив несколько стаканчиков, они покинули клуб.
Вечер был тихий и ясный. Они сели в джип, оставленный около выхода, и долго ехали в молчании через руины, пересекли парк, где при белесом свете луны изуродованные и обгоревшие стволы напоминали армию на марше. Франсуа остановился на Шарлоттенбургерштрассе.
