И они были недалеки от истины…
6
Новый император Роберт де Куртене со свитой приближался к Константинополю. Его сопровождали триста рыцарей и две тысячи оруженосцев. Иоланта, его мать, неожиданно скончалась, и он занял престол. По пути сделали остановку в Силиврии, отдохнули от изнурительного пути, привели себя в порядок. Император ехал в легкой, удобной карете, но теперь приказал привести его долгогривого коня, чтобы вступить в Константинополь как подобает рыцарю. На Куртене надели позолоченную кольчугу, на голову возложили золотой шлем, на плечи набросили пурпурную императорскую мантию. И все прошло бы торжественно и чинно, не разыграйся под ним конь. Привыкнув ходить без всадника, он вдруг поднялся на дыбы и, завертевшись на одном месте, сбросил с себя императора. Перепуганные слуги внесли императора в дом сеньоры Маргариты, жившей неподалеку от злополучного места. Но все обошлось, переломов не оказалось, Роберта спасла кольчуга, а царапины да синяки — не в счет. И все же мало приятного для императора на глазах стольких людей вываляться в пыли. Какой черт заставил его взобраться на этого коня! Так удобно было ехать в карете. Теперь он боялся, как бы его противники не истолковали это как знамение божье.
Преодолев первый испуг, лежа в мягкой постели, обложенный со всех сторон бесчисленными подушечками и подушками, император заскучал. На второй день он пожелал услышать историю жизни доброй сеньоры Маргариты. Оказывается, эта женщина в свое время бросила и дом родной, и родителей, чтобы последовать за своим рыцарем, и осталась верна своему любимому, даже когда он отказался от нее. Эта романтическая история особенно тронула сердце императора. При всем при том женщина была еще и недурна собой, в чертах ее лица угадывалась былая красота.
— И он больше не дал о себе знать?
— Нет, ваше императорское величество.
— И ты к нему ни за чем не обращалась, не напомнила о себе?
— Что вы, ваше императорское величество. То, что я его люблю, для меня превыше всего.
— А мужчины? Другие мужчины, сеньора Маргарита?
— Как можно, ваше императорское величество! Для меня они не существуют.
— Сеньора, не скромничай, ты еще роза среди цветов.
— Отцветшая, ваше императорское величество.
Император промолчал, думая о своей славе покорителя женских сердец, которая шла за ним по пятам. Но почему-то так получалось, что чаще всего ему попадались женщины коварные и жадные. Они без конца преследовали его, пытаясь выцарапать у бывшего любовника какие-нибудь привилегии и, конечно, деньги.
— Ты, сеньора, заслужила другой участи. Хватит тебе жить взаперти и в уединении.
— Я живу с богом и со своим чувством, ваше императорское величество.
— Бог вечен, а жизнь человека коротка, сеньора Маргарита. Я надеюсь, что твоя доброта окажется полезной для моего двора.
Через два дня Роберт де Куртене со своей свитой двинулся в сторону Константинополя, а еще через два месяца сеньора Маргарита была вызвана к императорскому двору, чтобы украшать его своей добротой. Роберт де Куртене определил ее в число приближенных и положил высокую плату из императорской казны. Сначала сеньора Маргарита не знала, что ей делать, в чем состоят ее обязанности, но после одной значительной встречи с императором все поняла. От нее требовалось одно — молчание. Роберт де Куртене поместил ее в самый красивый свой дворец на берегу моря, который довольно часто посещали жены его приближенных. Ведь у всех его придворных и благородных рыцарей были свои заботы. Одни хотели присвоить чужие земли, другие — чужое имущество, третьи стремились выжить с императорского двора приближенных старого властелина и занять их место… И почти каждый из них посылал свою жену в этот дворец просить императорской милости, ибо было известно, что добрый император никогда не обижал просительниц. Но все они проходили через его спальню, унося из нее своим мужьям ожидаемые блага, а для себя — приятные воспоминания. Они гордились тем, что император удостоил их своим высочайшим вниманием. И если иные из них вновь хотели быть принятыми императором, то прежде должны были обратиться к сеньоре Маргарите. Ведь она, всю свою жизнь носившая в сердце огромное чувство, легко могла понять состояние тех дам, которые желали его посетить. На первых порах эта придворная работа несколько смущала сеньору Маргариту. Но будучи женщиной практичной, она быстро освоилась с ней. Платили ей регулярно, при дворе ее уважали, с ней считались, так что же еще? Сожалела она лишь об одном — поздно пришли к ней эти почести. И еще тяготил ее груз прожитых лет, хотя и в эти свои годы она могла найти какого-нибудь нового патера Гонория. Но боязнь пасть в глазах императора сдерживала ее, ведь рассказами о верности своему рыцарю, каковым был Генрих, и завоевала она его доверие. Если он узнает, что она солгала, тогда конец ее благоденствию, она бесповоротно потеряет императорскую милость. Несколько дней тому назад сеньора Маргарита случайно встретила патера Гонория. Очень сильно он изменился, высох, как хворостинка, поседел. Сеньора Маргарита поспешно прошла мимо. Ей неприятно было само воспоминание о нем, тем более сейчас ни к чему разговоры с ним. О смерти дочери она получила подробные сведения от сеньора де Бова. И ничто другое ее не интересовало. Сеньор де Бов посетил ее по возвращении из земель Слава и задержался у нее на целую зиму. Сначала она приласкала его «за добровольное заточение», как выражался рыцарь. Но позже пожалела, что сделала это. Он часто бил ее, а при отъезде захватил с собой ее ожерелье из дубровницкого золота[183]. Но божья карающая десница настигла сеньора де Бова. Его хладное тело нашли возле какого-то села — очевидно, он пытался и там что-то украсть. Его алчность стала легендой. Можно было часто слышать, как рыцари говорили своим оруженосцам:
— Ты все хватаешь, как ненасытный сеньор де Бов.
Копаясь в тайниках своей души, сеньора Маргарита сделала для себя открытие: каждый из мужчин, с которыми она жила, что-то оставлял в ее жизни. Генрих — славное имя; фландрский наместник, с которым она утешалась после Генриха — ненависть к людям; сеньор де Бов — воспоминания о его непомерной алчности. И только след патера Гонория был самым скудным. Она сожалела, что была в связи с ним, но что было, то было, и теперь лучше бы не мелькал он перед глазами и жил подальше от императорского двора. Очевидно, сам патер Гонорий думал иначе. После неудачной попытки занять место поближе к новому императору он вознамерился увидеться с сеньорой Маргаритой. Явился он к ней в послеобеденный час, когда короткие тени лежали под деревьями, а знатные люди предпочитали отдыхать в прохладе своих покоев, Но патеру Гонорию сказали, что у сеньоры Маргариты гости и она не может его принять. Патер воспринял это как глупую случайность. Но при втором посещении услышал то же самое. Непредвиденные препятствия возбудили в нем забытое юношеское волнение. Он пережил так много неприятностей и злоключений, что непременно хотел поделиться ими с сеньорой Маргаритой. Да и не только это заставляло его искать встречи с нею, слышать ее голос, тот голос, который давно звучал в нем. И он поспешил прийти к ней рано утром, надеясь застать в одиночестве. Но и на этот раз ответ был таким же:
— Сеньора занята, у нее гости.
— Но вы сказали, кто хочет видеть ее? — воскликнул уже оскорбленный служитель бога.
— Сказала, патер Гонорий, сказала. Сеньора сожалеет, что не может вас принять.
Священник неторопливо спустился по широкой мраморной лестнице, потом долго вглядывался в окна молчаливого дворца. Все ясно, она просто не желает его видеть. Но он не из тех, которые сдаются. Всю ночь он сочинял длинное послание к ней, в котором, в сущности, была одна мысль: все невзгоды, ниспосланные судьбой, он перенес во имя нее, своей возлюбленной.
Прочитав послание, сеньора Маргарита задумалась. Из всех, кого она любила, самым порядочным человеком оказался он. Это уже был не патер Гонорий, а оставшийся верным ей возлюбленный. И все же она его не приняла.
Священник терпеливо ждал ответа, но, убедившись, что его не будет, удалился в монастырь возле Силиврии. Сейчас там жили новые, незнакомые ему люди, и потому старый патер всецело предался одиночеству. Понятия чести и честности перепутались в его сознании, и он решил описать свое житие великомученика, чтобы те, кто останется на земле после его смерти, сами судили, как он прожил жизнь. И тусклый светильник загорелся в его келье, до поздней ночи слабо освещая его бледное лицо.
Вместе с листами пергамента и перьями для письма на столе всегда лежал кусок хлеба. Он постоянно напоминал ему, что хлеб есть тело Христово, и тот, кто вкушает его, принимает святую истину и становится врагом лжи. Он хотел, чтобы в его житии воссияла истина, пусть и горькая для него самого, но все-таки истина.
