Гуссейн-паша прислал к крепости своих старых парламентеров Магмед-агу, Чохом-агу, Курт-агу просить казаков, чтоб они дали туркам подобрать и похоронить трупы воинов.
– За голову янычара мы дадим вам по золотому червонному, – сказал Магмед-ага Алексею Старому, – за голову паши или полковника положим по сто талеров немецкой серебряной монетой. – О возврате султанского знамени он намеренно умолчал.
Курт-ага и Чохом-ага просили атамана вернуть голову крымского царевича Ислам-бека, обещая хорошо заплатить за нее.
Алексей Старой подумал и так сказал от имени войска:
– Мертвых мы никогда не продавали и не продаем. Нам не дорого ваше золото и серебро. Нам дорога слава вечная! А вы знайте и Гуссейн-паше о том точно и впрямь поведайте, что от нас, донских казаков, была то из Азова-города первая игрушка. Мы пока что только оружие свое прочищали – и то сколько вашего брата положили. Знайте: то же будет и с вами со всеми. Главное мы держим про запас, чем вас еще потчевать – дело то осадное затяжное и мудреное. Трупу вашего валяется у стен нашего города несметная сила. Берите его, а золота и серебра у нас в Азове и на Дону своего много.
Магмед-ага, довольный таким ответом, сказал, потирая руки:
– А не продадите ли вы нам полоненных пашей, визирей, тайшей, янычар? Вам досталось полона более тысячи. Возьмите за них серебра и золота сколько надобно. Только отдайте вы их нам живыми…
– За живых серебро и золото мы возьмем. А за мертвых мы денег брать не станем. То не честь и не хвала молодецкая торговать мертвыми. За янычарина платить будете шесть золотых, за тайшу – сто золотых, за пашу – триста золотых, а за большого начального пашу – сколько он сам потянет серебра и золота…
– Больно дорого запросил, – поморщился Магмед-ага. – Нельзя ли подешевле?
– Твоя цена?
– Вполовину.
– Любо и вполовину. Нам-то полоняники одна обуза!
– А сколько их у вас в крепости? – спросил, сощурив один глаз, Магмед-ага.
– То я узнаю мигом.
Алексей Старой написал письмо, вложил стрелу и пустил ее в крепость. Скоро оттуда прилетела та же стрела с другим письмом, из которого стало известно, что в Азове находится двадцать пашей, девяносто тайшей, один начальный паша, четыре муллы. О янычарах в письме ничего не было написано, – их побили в крепости и бросили в Дон, который унес мертвые тела в Азовское море.
– Ай-ай, – сокрушенно качал головой ага. – Было много…
– Было много – стало мало. Стойте под Азовом побольше, их станет поменьше. Вы бы сказали Гуссейн-паше, что он напрасно старается. Сколько ему под Азовом ни стоять, а города никакими силами не взять.
– А какую цену вы возьмете за голову крымского царевича? – спросил ага, желая показать свое старание перед Курт-агой и Чохом-агой.
– Я уже сказывал тебе: за мертвого мы денег не берем.
– Но его следует похоронить как знатного мусульманина со всеми почестями. А как можно хоронить тело без головы?
– Наших-то мы хороним иногда без головы: отсечете вы голову у нашего знатного казака и назад нам ее не отдаете.
Магмед-ага кивнул головой в знак того, что это, мол, действительно бывало, и не раз, и не стал больше настаивать. Зато Чохом-ага и Курт-ага никак не отставали.
– Нам без головы царевича нельзя ехать к крымскому хану, – говорили они.
– Передайте вашему хану, – твердо заявил атаман, – мы его лютые зверства на Дону и на украинах Руси не забыли. Делать ему под Азовом с конным войском нечего. Если он поскорее уйдет из-под Азова, без выкупа, без золота и серебра, мы возвратим ему голову царевича Ислам-бека. Не уйдет – самому темной ночью отсечем голову по самые плечи.
Магмед-ага поежился и покачал головой. Он сам уже вторую ночь не спал в своем шатре, боясь, как бы с ним не приключилось то же самое.
Переговоры закончились. Парламентеры возвратились в свой табор.
Два дня боя не было. Турки подбирали трупы и, сложив их на арбы, увозили за три версты от города, где вырыли глубокий ров. Там они сложили мертвые тела в десять рядов и засыпали землею. На высоком кургане, который назвали Курганом мертвых, турки поставили памятник. Суровое каменное изваяние стояло в степном мареве, как безмолвный укор жестоким завоевателям.
Вспыльчивый Гуссейн-паша ежедневно бил палкой своих подчиненных, они – своих, а те – простых янычар и спахов. И все-таки, несмотря на жестокие порядки в войсках, дело осады Азова почти не двигалось.
Караульная служба в войсках выполнялась плохо, особенно татарами. Они, страшась ночных вылазок казаков, воровато хоронились в ямах и траншеях до самого рассвета. В ночной темени из крепости высылались дозоры, которые неприметно проходили на челнах вверх по Дону и приводили в подмогу казакам свежие силы из Черкасска, Раздоров и от запорожцев. Порох казаки доставляли в кожаных мешках, перетаскивая их по дну Дона и дыша через камышины, вставленные в рот. Особо тем отличались казаки Иван Утка, Иван Небогатов, Петро Шкворень, под командой которых находилось много смелых охотников. Для них не был препятствием даже самый высокий и густой частокол, перегородивший всю реку от берега до берега. Для них вообще не существовало препятствий.
Турецкие военачальники не могли забросить в крепость ни одного лазутчика, чтобы узнать о состоянии гарнизона, и были уверены, что в крепости находится несколько тысяч защитников. Полоненные в боях казаки даже под пытками были бесстрашны и упрямо твердили одно:
– Нас тысячи! С нами вся Русь-матушка! Азова не покорить никогда!
Крепость стояла почерневшая, израненная, но не сдавалась. Неприступная, суровая, выдержав десятки приступов, она внушала ужас и страх осаждавшим ее войскам.
Турецкая армия от жестоких приступов, подземных взрывов, страшных рукопашных схваток с казаками уменьшилась почти вполовину. В армии не хватало фуража, не хватало и пороха, свинца, ядер, каленых стрел, провианта. Все это подвозили очень медленно; Гуссейн-паша опасался бунта и, чтобы избежать его, все время передвигал войска.
Татары и конные черкесы, которых в лагере было много и на которых шло немало провианта, пешими служить не хотели, а голод терпеть не могли, рычали на янычар и спахов, как звери. Между ними возникали что ни час потасовки. Шутка ли? За одного барана приходилось платить по три пистоля, а содержание лошади обходилось в цену половины быка.
Главный интендант Аслан-паша доставлял провиант из Очакова морским путем и всегда в самом малом количестве. Только вчера войска несколько ободрились. Аслан-паша привез достаточно вина и провианта, а Магмед-ага на сорокавесельных барках доставил великое множество пороха и других военных припасов.
Главнокомандующий отдал приказ накормить все войско досыта, напоить допьяна.
Зарезали множество быков, коров, верблюдов. Прикололи не одну сотню жирных барашков. Зажарили их на горячих кострах. Начадили, надымили на пятьдесят верст.
Выкатили бочки с вином.
– Помянем всех павших, выпьем за всех живых! – поднял чашу с вином главнокомандующий.
А сам в это время думал совсем о другом. Он хотел применить тот способ атаки и штурма Азова, который в свое время применил султан Амурат при взятии Багдада. Гуссейн-паша решил возвести высокую земляную гору, выше крепостных стен, и начать генеральный штурм Азова. Но к этому надо было готовиться.
Паши, визири, тайши быстро напились и стали кричать, желая угодить паше:
– Возьмем город Азов! Руками своими вырубим казаков! Возьмем их измором! Засыплем сырой землею! Закидаем огненными стрелами и ядрами!
– Если вы так учините, как сказываете, то я вас всех пожалую щедро, – отвечал паша. – Пейте во славу султана! Пейте во славу султанской матери! Пейте во славу Оттоманской Порты. Аллах поможет нам одолеть неверных!
– Но что мы сможем сотворить с ними, с донскими казаками? – усомнился Пиали-паша. – Как их нам одолеть? В огне они не горят, в воде не тонут. Что нам делать с ними?
Гуссейн-паша хитро посмотрел на него и сказал:
– Всю ночь пейте, люди храбрые, вино и сладкий мед, а утром мы возведем под крепостью земляную высокую гору, а на той горе поставим мы весь свой тяжелый пушечный наряд. Взойдем мы на ту гору высокую с полками храбрыми и начнем бить по их городу беспрестанно, светлым днем и густой ночью. Мы будем стрелять до тех пор, пока в Азове-городе не останется ни одного казака, ни одного целого камня!
– Но в один день такую гору поставить нельзя, – возразил Пиали-паша.
– В неделю поставим! – разошелся Гуссейн-паша. – Разобьем стены до самой подошвы, достанем казаков в их земляных ямах, их жен и детей и поступим с ними так, как поступают с людьми волки лютые. Ни единого семени казачьего не оставим даже в зародыше.
– Но азовские люди не будут сидеть сложа руки, – гнул свое Пиали-паша. – Ведь они будут защищаться. Разве ты не видишь, Гуссейн-паша, их каменное упорство? Не опрометчиво ли ты хочешь поступить? Земля нынче рыхлая, а пороховая казна в Азове крепкая.
