Ознакомительная версия.
— Спасибо, комрад майор. Я вас понял. Но я ее все равно увезу. Гуд бай! — И вышел из кабинета.
— А вот это фуюшки! — сказал ему вслед майор Козыкин и включил радиоточку.
Голос Левитана победно сообщал:
— Двадцать третьего июня наши войска, наступающие северо-западнее Витебска, прорвали сильно укрепленную оборону противника протяжением тридцать километров по фронту и продвинулись в глубину от двенадцати до пятнадцати километров, заняв при этом более ста населенных пунктов… Враг несет огромные потери. Немецкие траншеи и места боев завалены трупами гитлеровцев, разбитым вооружением и техникой… На Могилевском направлении наши войска, перейдя в наступление, форсировали реку Проня…
— Пресвятая Владычице Богородице! К Тебе прибегаем, Заступница наша!.. Наипаче же молим Тя: помози новопреставленным рабам Твоим прейти страшный и неведомый путь… Силою Твоею отжени от движимых страхом душ их страшныя силы темных духов, свободи их от истязания воздушных мытарей…
Голос у худенького старика священника был глухой, хриповатый, простуженный, но молитва его словно окутывала невысокий холмик над общей могилой американских и советских военнослужащих, погибших в ту роковую ночь.
— Буди им, о Всемилостивая Госпоже Богородице, заступницею и защитницею от воздушного князя тьмы, мучителя и страшных путей стоятеля, молим Тя, Пресвятая Богородице, ризою Твоею честною защити их, да тако безбоязненно и невозбранно прейдут от земли на небо…
Могила была вырыта недалеко от монумента Славы в Корпусном саду, у его южной ограды, среди кустов сирени и цветущих лип. Школьников, Заточный и несколько американских корреспондентов и офицеров с ручными кинокамерами снимали, как сотни русских и подражающих им американцев, не знающих ритуала возложения цветов на могилы усопших, принесли к этой могиле венки, а два взвода солдат в парадной форме ждали конца молитвы для прощальной церемонии и салюта.
— Молим Тя, Заступнице наша, заступи за рабов Твоих Матерним Твоим у Господа дерзновением…
Чуть в стороне стояли майор Козыкин и полковник Уфимцев, при всех их личных разногласиях у них были и общие задачи — упреждение слишком тесных русско-американских контактов, ведь ничто так не сплачивает людей, как горе и потери близких…
— Помози им, имущим судитися еще прежде онаго Страшного судилища, помози оправдаться пред Богом, яко Творцем неба и земли, и умоли Единороднаго Сына Твоего, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, да упокоит усопших в недрах Авраама с праведными и всеми святыми. Аминь.
Следом за православным священником такую же, но по-английски, молитву произнес американский капеллан в форме капитана ВВС…
Но Мария слабо вникала в происходящее. Ей казалось, что она уже с ним, со Стивеном, и откуда-то сверху, словно внемую или вглухую, воспринимает и само погребение, и речи генералов Перминова и Кесслера, и церемонное сложение американского флага, и даже ружейные выстрелы прощального салюта. Какое-то онемение чувств и души тягостным ступором вошло в ее тело, и Оксане с Ричардом пришлось под руки вывести ее из Корпусного сада к «виллису», на котором Ричард повез их домой, в Лавчанский тупик.
Отъезжая, все трое не заметили, как за ними вышел из Корпусного сада майор Виктор Козыкин и долго смотрел им вслед.
Да, даже жестокий полтавский урок не пошел впрок Авереллу Гарриману, генералу Джону Дину, командующему ВВС США в Европе Карлу Спаатсу и президенту США Франклину Рузвельту. Когда из сегодняшнего 2016 года смотришь на события тех дней, только диву даешься: эти люди были слепыми? Глупыми?
Нет, конечно. Но как часто все мы, поглощенные какой-то своей идеей-фикс, стараемся под ее осуществление подверстать любые события, даже те, которые этому противоречат! Идеей-фикс Рузвельта и Гарримана было стремление добиться от Сталина разрешения на строительство своих авиабаз на советском Дальнем Востоке для скорейшего разгрома Японии. И ради этого они сделали все, что могли, дабы затушевать, замолчать откровенное попустительство советскими ВВС уничтожению немцами авиабаз в Полтаве и Миргороде.
Хотя о «сокрушительном разгроме» американской авиабазы в Полтаве берлинское радио триумфально вещало на весь мир, военная цензура США запретила своим СМИ публиковать какую-либо информацию об этой катастрофе. Генерал Джон Дин снова собрал в Москве всех американских и британских журналистов — особенно тех, кто побывал в Полтаве во время бомбежки — и настоятельно рекомендовал им не упоминать в своих репортажах об уничтоженных немцами «крепостях», а писать только о героизме советских саперов, разминировавших полтавский и миргородский аэродромы.
А в Полтаве, Пирятине и в Кировограде (куда 22 июня перелетели B-17 из Миргорода) всем пилотам — даже тем, кто остался без самолетов и ждал эвакуации транспортными самолетами через Тегеран — была вручена следующая инструкция американского авиационного командования:
«Экипажи, принимавшие участие в миссии «Фрэнтик», предупреждаются не обсуждать ни с кем — повторяем: не обсуждать ни с кем — подробности атаки врага на наши базы, расположенные в зоне Восточного Командования. Вы не должны упоминать ни о каких потерях наших самолетов и нашем оборудовании, за исключение тех случаев, когда это необходимо для официальных нужд».
Но одной инструкцией не удалось остановить возмущение шестисот летчиков, которые через несколько часов после перелета из Англии к советским союзникам остались не только без своих В-17, но даже без одежды и личных вещей, сгоревших в их самолетах. Они-то, летчики, своими глазами видели в ту роковую ночь, насколько легко и беспрепятственно, при полном бездействии советского командования, немцы в течение двух часов уничтожали их машины, на которых до этого они налетали тысячи миль и которые не могли уничтожить ни немецкие зенитки, ни «мессершмитты». Ропот молодых американцев, привыкших к полной свободе слова, было невозможно обуздать какой-то инструкцией. И тогда сам командующий ВВС США в Европе генерал-лейтенант Карл Спаатс издал приказ:
Только для ограниченного пользования
СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ВОЗДУШНЫЕ СИЛЫ США В ЕВРОПЕ
Штаб Главного Командования
1. Согласно полученным нами сведениям, наши хорошие отношения с Русским правительством и Русскими Воздушными Силами могут быть подорваны в результате интервью, которые дают журналистам летный и технический персонал, возвращающийся с русских баз. При наличии достаточного количества положительной информации, которая может быть дана прессе и радио без всякого для нас ущерба, весь персонал обязан воздержаться от заявлений, которые могут повредить Русскому правительству и русскому народу и тем самым нанести урон нашему партнерству.
2. Командованию всех частей и соединений донести до всех офицеров и личного состава, что никто не имеет права высказывать в отношении русских никакой критики, которая может быть опасна для наших нынешних с ними отношений.
По распоряжению и от имени генерал-лейтенанта Спаатса, Харрис Ф. Шерер, адъютант генерал-лейтенанта
Удивительный документ!
Зачем это делалось? Глен Инфилд сообщает: в послании из Лондона генералу Дину Спаатс рекомендовал использовать полтавскую трагедию в качестве способа воздействия на Сталина для облегчения дальнейшего сотрудничества. По мнению Спаатса, маршал Сталин должен чувствовать вину за полтавскую трагедию, и теперь «от него можно и нужно добиться:
одобрения выбора целей для бомбежек врага;
безопасные воздушные коридоры для пролета челночных рейдов в СССР;
обмен сведениями разведки;
решение транспортных проблем при доставке оборудования в СССР;
увеличение американского персонала авиабаз и гарантий защиты этих баз.
И — представьте себе! — не только Спаатс, в глаза не видевший Сталина, но Гарриман и Дин стали всерьез рассчитывать на его «чувство вины». Но было ли это чувство знакомо вождю, который расстрелял не только своих бывших соратников по ленинской партии, но и самых близких друзей своей юности? Человеку, с чьей тяжелой руки был поставлен исторический рекорд, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса: с октября 1917 года по 1959 год в Советском Союзе жертвами государственных репрессий и терроризма стали 66 700 000 человек! «Чувство вины»? Доведя до самоубийства даже собственную жену, Сталин, стоя на ее могиле, жалел не ее, а себя, и твердил: «Что ты мне сделала! Что ты мне сделала![10]
Ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня 1944 года была теплой, светлой и безоблачной, как в песне «Hiч яка мiсячна, зоряна, ясная, видно, хоч голки збирай». Вылет девяти «летающих крепостей» из Полтавы и шестидесяти трех из Кировограда и еще пятидесяти пяти «мустангов» сопровождения из Пирятина был назначен на пять утра, а инструктаж — на 3:30. Поэтому накануне все летчики улеглись в своих палатках спать пораньше — все, кроме Ричарда. Под предлогом проверки заправки самолета горючим он еще с вечера остался у своего «Летающего джаза» наблюдать за работой бензозаправщиков, завершением ремонта взлетно-посадочной полосы и прочей предполетной суетой. Но на самом деле он ждал Оксану. После разговора с майором Козыкиным он понял, насколько был прав русский кинооператор, когда сказал, что ни обком партии, ни СМЕРШ, ни даже ЦК ВКП(б) не разрешат ему жениться на Оксане. И потому сразу после беседы с Козыкиным Ричард сказал Оксане и Марии, что просто похитит их, увезет на своем самолете. Ночью, когда советские постовые аэродромного оцепления привычно дремлют на своих постах, Оксана и Мария легко проберутся к его самолету, а с американскими охранниками он уже договорился, это было нетрудно, ведь весь американский персонал авиабазы знает, как он ходил в обком партии и в СМЕРШ за разрешением на брак с любимой украинкой.
Ознакомительная версия.
