— Так когда к коротышке собираешься ехать?
— Завтра, князь, — ответил Василий безразличным тоном.
— Это хорошо. Ступай, боярин. Миняя пришли.
Василий пошёл.
— За Александром тоже присмотри! — крикнул князь ему вдогонку.
Боярин опять кивнул.
Оставшись один, Иван Данилович, прищурив глаз, как от солнечного луча, уставился в стену. Сообщение боярина, что Новгород заигрывает с Литвой, породило у него какую-то мысль. Она развивалась, захватывая его. Боярин сделал намёк, и князь понял его. «Так, так. Значит, появление в Пскове Александра новгородцы расценили как мою слабость и стали искать сильного защитника. Ладно, поглядим, что будет дальше». Но у него даже не возникла мысль обвинить себя в том, что его согласие на возвращение Александра в Псков так осложнило дело. И тут он признался себе, что его отношение к княгине облагораживает душу, являясь прекрасной путеводной звездой на его трудной дороге. Это далёкий свет на лесной дороге, который манит и зовёт к себе. Как хорошо носить в душе эту тайну, тешить себя мысленно о возможных встречах, чувствовать себя сильным и лучшим по сравнению с тем, кто с ней рядом. Делать то, что не может он. И наслаждаться своим превосходством. Нет, он не кается...
Ход его мысли прервал стук в дверь. Князь крикнул:
— Да!
Вошёл отрок.
— Великий князь, — поклонившись, обратился он, — купец Василий Коверя просится к вам.
— Пусть войдёт! — каким-то обрадованным голосом ответил князь.
Купец был не один, а с холопом, который держал в руках холщовый мешок.
— Оставь, — повернулся к нему купец и показал на дверь.
Купец подошёл к князю, они обнялись.
— Давненько мы не виделись, где это ты пропадал?
— Да всё по делам, Великий князь, по делам. Был щас и у немцев.
— Занесло тебя. Садись! Сказывай, как живёт та сторона.
Купец неторопливо сел, поправил кафтан, расставил ноги и, опершись на колени, заговорил:
— Да живут они, я бы сказал, неплохо. Но у нас лучше.
— Для кого как, — не согласился князь.
— Я говорю о торговом люде. Тама с нас стараются содрать последнюю шкуру. То откупаемся, то отбиваемся. А как попал на свою землицу — красота. Тишина. Недаром со всех сторон купечество к нам прёт.
— Прямо уж так и прёт, — не то покрасовался князь, не то воистину так считал.
— Прёт, князь, прёт! Сколь пришло из Твери, Ярославля. Да и с других мест. Скоро своих вытеснят!
— Тебя, попробуй, вытесни!
Они посмеялись, потом купец заговорил серьёзно:
— Прослышал я, что литовец на них войной хочет пойтить. Немец меж собой живёт плохо. Тевтонский магистр враждует с рижским епископом.
— Слышал, — сказал князь.
И в голове забродили мысли: «Значит, Гедимин этим хочет воспользоваться».
— Чё, расстроил тя, князь? — спросил после долгого молчания купец.
— Не, — ответил князь, — наоборот, ты подал одну мысль. Литовцу нужна подмога, щас он будет сговорчивым.
— Так-то оно так, — проговорил купец, — но стоит ли нам ввязываться? — купец пристально посмотрел на князя.
— Кто те сказал, что мы будем ввязываться? Покажем ему, что мы добрые соседи и не собираемся ударить ему в спину.
Глаза купца заблестели:
— Не секрет, как ты хошь его сделать?
— Женю я Семёна на его дочке.
— О, князь, ты голова!
Они ещё поговорили о разных вещах. Перед уходом купец подошёл к стене, где лежал мешок, развязал и достал оттуда меч отличной немецкой работы и арбалет.
— Князь, — обратился купчина, — дозволь мне вручить те этот меч. А наши кузнецы пусть-ка посмотрят да покумекают на эту штуковину, — и подал меч.
Князь положил его на стол. Достал меч из ножен. Тонкое, удлинённое лезвие загорелось на зимнем солнце. Меч был хорошо отточен и отливал белизной. Рукоять удобная, хорошо защищала владельца. Князь махнул им в воздухе, и меч со свистом его разрезал.
— Хорош! — одобрил он, вкладывая меч в ножны. — А это что за изделие? — положив меч, князь взял арбалет. Внимательно его оглядел. — А ты знаешь, Василий, — он повернулся к нему, — мне знакома эта штуковина. Помню, когда я княжил в Новгороде, видел там подобные вещицы, их называли самострелами. Конечно, эта лучше.
Иван Данилович попробовал натянуть тетиву. Не получилось. Купец показал. Когда тетива была натянута, князь заметил:
— Стрельнуть бы, Василий.
Купец улыбнулся и полез в мешок, извлекая из него пучок стрел. Иван Данилович заложил одну из них и направил на дверь. Спустив тетиву, стрела вонзилась в дверь, пронзив её. Они посмотрели друг на друга. Один изумлённым взглядом, другой — с самодовольной улыбкой.
— Хорош самострел, — князь вновь рассматривает его, — но... сложен. Да и железо здесь непростое, — он поцарапал ногтем, — но... покажу, — и положил его рядом с мечом. — Василий, знаешь, что я думаю... — и замолчал.
Купец смотрел на него и, опережая князя, сказал:
— Ты думаешь меня послать к литовцу.
Князь рассмеялся:
— Хитёр же ты, купчина.
Рассмеялся и купец, потом серьёзно сказал:
— Сделаю, князь. Для тебя всё сделаю.
Через несколько дней вернулся из Рязани Кочева и рассказал, что придумал местный князь Иван Иванович. Выслушав его, Иван Данилович не сдержал восхищения:
— Ишь, что придумал коротышка. Молодец. Разбойный люд заставил на себя служить. И хорошо служат?
Боярин ответил:
— Говорит, хорошо. Если чувствуют, что не хватает своих сил, вовремя предупреждают князя. Но... в общем-то не дают татарам грабить рязанцев.
— Так, так... — только и произнёс в задумчивости Иван Данилович.
Боярин же подумал: «Ну и князь! Уже думает, как бы их использовать».
— Ладно, — пробурчал себе под нос Иван Данилович, — вот что, Василий, мне рассказали, что немцы грызутся меж собой, тевтонцы на рижан, а Гедимин хочет этим воспользоваться, — на слове «этим» он сделал ударение.
— Обычное дело, князь, — боярин прищурился, отчего в уголках таз у него собрались многочисленные морщины, — как и мы. Хошь Ростов и числится Великим, а... — Кочева дальше не стал говорить, а захихикал.
— Ладно, иди! — сказал князь Кочеве.
Сообщение о том, что Новгород «заигрывает» с Литвой, не осталось князем незамеченным. Не прошло и месяца, как Иван Данилович велел воеводам Александру Ивановичу и Фёдору Акинфовичу готовить войско к походу.
Между тем с выполнением княжеского поручения вернулся из Литвы Василий Коверя. По виду, с каким он вошёл к князю, улыбающийся и довольный, Ивану Даниловичу стало ясно, что его поездка была удачной. Князь произнёс:
— Вижу, добрую весть принёс!
— Засылай сватов! — радостно объявил он.
Князь обнял Василия.
После ухода купца Иван Данилович позвал к себе жену и Семёна. Они явились. Тоном, не допускающим возражений, объявил им о своём решении. На глазах у княгини появились слёзы, как-никак первенец. Семён хотел было взбрыкнуть, но строгий взгляд отца остановил княжича. Вообще-то, эта весть не была для него неожиданной. Отец, таская его везде за собой, говорил с ним об этом и о том, почему так надо сделать. Князь старался заложить в сыне-наследнике такую же любовь к Московской земле, какую сам к ней питал.
Теперь можно показать и новгородцам, кто хозяин в Северной Руси. Для начала он запросил у них серебра закамского, — старинной печорской дани. Но те, не зная, на что они нарвутся, отказали. Тогда великий князь двинул войско и захватил Торжок, Бежецкий Верх. Но этого князю показалось мало. Новгород упирался платить эту дань.
Подкрепив войска низовскими князьями, он начал опустошать новгородские волости. Новгородцы, испугавшись, прислали к нему послов с владыкою Василием.
Но переговоры ничего не дали. Тогда новгородцы явились к Гедимину с целью упросить его послать кого-нибудь из сыновей на княжение в их город. Гедимин сразу ответа не дал. Он очень не хотел расстраивать свадьбу. Породниться с великим московским князем он считал для себя неожиданной удачей. Поэтому Гедимин тайно снарядил посла в Московию, чтобы тот предупредил Ивана Даниловича, что он отправит сына Нариманта-Глеба в Новгород, но тот только полюбуется и поклонится храму Святой Софии.
Чтобы задобрить прибывшего в город сына Гедимина, новгородцы предлагали ему земли. Но сделка не состоялась. Наримант знал волю отца. Новгородцы были в страхе и вновь послали послов низко кланяться московскому князю. На этот раз послы были с честью приняты, и по их настоятельной просьбе великий князь приехал в Новгород. Союза: Новгород, Псков и Литва не получилось.
Иван Данилович в душе торжествовал победу, представлял перекошенное от злости лицо Александра. Представлял и княгиню. Она, наверное, обязательно подумает о нём, о её тайном и верном поклоннике.
Зима в Московии в этом году была даже не суровой, а лютой, бесснежной. Морозы железом сковали землю. Иван Данилович закрыл глаза на то, как жители рубили леса. Он строго-настрого запретил хватать тех, кто рубил лес для отопления. Другое дело — на продажу. Тут нередко дело доходило и до разбора.
