На охоте он принял на рогатину рассвирепевшего раненого вепря. Это было неразумно, хотя Перемыслу нашлось на что опереться, по счастью, сзади росла могучая береза. Но вепрь оставался вепрем, и ничего зазорного в том, чтобы уступить ему дорогу, и быть не могло. Все и расступились, укрывшись где кто мог, а Перемысл встретил зверя рогатиной. Не потому, что бежать было некуда, – да юркни он за ствол той же березы, и вепрь промчался бы мимо. И мысль такая шевельнулась, но только шевельнулась, потому что не мог он, воевода конунга Олега, прятаться на глазах прохладно уважавших его хозяев. И выставил рогатину, боясь только, что хрустнет эта рогатина под напором разъяренного зверя. Однако рогатина выдержала, зверь вдавил Перемысла в корявую кору матерой березы так, что воевода едва не испустил дух, но остановил вепря, и подоспевшие охотники копьями добили его. А потом сами, не прибегая к помощи челяди, отнесли обессилевшего Перемысла к костру, и слава о нем загремела по всей округе. Он стал своим, и любой почитал за честь и попировать, и побеседовать с ним, и Ставко приехал на хорошо подготовленную почву.
Участников предстоящих переговоров, громко названных Советом Князей, было не так-то много. Правобережные славяне своих представителей не прислали, вятичи отделались каким-то третьестепенным старшиной, но из Северской земли прибыл сам князь, из Смоленска пожаловал Воислав, а радимичи были хозяевами. Все уже давно переговорили друг с другом, не посвящая в эти разговоры славянских представителей Олега, и, в общем, сошлись в едином мнении, что, как бы ни был тяжек поход Олеговых сил к Киеву, отказ в помощи им наверняка обернется большей бедой, поскольку русы просто-напросто захватят все Левобережье силой. Таким образом, речь на Совете могла идти только о мере предполагаемой помощи. Об этом решении неоднократно и довольно прозрачно намекали Перемыслу после истории с вепрем, однако воевода привычно делал вид, что ничего не понимает и вообще понимать не способен. Но как только появился Ставко, тут же все ему и пересказал.
– И то ладно, – сказал Ставко. – А перстенек с пальца я все же сниму.
– Зачем?
– Привычным не удивишь. Удивишь неожиданностью.
А за день до Совета из Господина Великого Новгорода неожиданно пожаловал посадник Воята.
Естественно, и Новгород, и князь Рюрик знали о готовящемся соглашении со славянскими князьями, но Господина Великого Новгорода это не касалось. Городская дружина в походе не участвовала, Вернхира с его варягами Рюрик отдал Олегу, и все полагали, что Новгород отмолчится, приняв сообщение к сведению. И вдруг накануне столь необходимого Олегу Совета приехал не кто-нибудь, а лично посадник, при этом так точно рассчитав время, что затевать с ним тайные беседы было уже невозможно. Как славянские князья, так и воеводы Олега могли только гадать, с чем именно, зачем и почему на Совет решил прибыть сам Воята. Первое лицо Господина Великого Новгорода.
– Мы собрались не для охот, хотя в них отличился могучий воевода Перемысл, – начал князь Воислав, открывая Совет. – Все мы обеспокоены звоном оружия и топотом многочисленных ратей конунга Олега. Они не могут миновать наши земли, князья и бояре, и уже не миновали моей земли. Это – тяжкое бремя, и чем скорее мы избавимся от него, тем нам и людям нашим будет легче. Весной по спаду воды Олег двинет свои силы на Аскольда. Сил этих множество, Правобережье закрыто, и множество это обрушится на все земли Левобережья. Конунг Олег просит нашего дозволения пройти не только по Днепру, но и по Десне, и мне сдается, что нам лучше уважить его просьбу, потому что чем больше будет у него дорог, тем скорее его войска уберутся от нас. Подумаем над этим, князья и бояре.
– Русы – грабители, – хмуро сказал Северский князь. – От них уже стонет все Черное море, на которое, как рассказывали деды, они пришли с Донца во главе с конунгом Бравлином.
– Значит, нас просят открыть в курятнике не только дверь, но и ворота, чтобы лиса быстрее его пробежала? – насмешливо спросил вятич. – А если она там и останется?
Эти замечания нисколько не настораживали воевод Олега. И Перемысл, и Ставко знали, что вопрос решен, а все выпады призваны лишь затемнить уже оговоренное в частных беседах, чтобы создать хотя бы видимость принятия самостоятельного решения. Всем давно было известно, что предложение о помощи Олегу должно быть высказано князем Воиславом, а прочие, в меру поспорив, с тяжким вздохом с ним согласятся. К тому все и шло, но вдруг застопорилось, потому что посадник Воята взял слово в самом неподходящем для конунга Олега месте.
– Князья и бояре, вы не выразили удивления, когда я приехал на ваш высокий Совету, но я читаю это удивление в ваших делах. Причина, которая заставила меня бросить все дела в Новгороде, в том, что князь Рюрик потерял княжеское лицо. Он устранился от всех судебных и военных дел, не появляется более на Совете Господ и даже не покидает Городища. Это нарушает договоренности между князем и Господином Великим Новгородом, и я в конце концов посетил его сам. И понял, что у Рюрика осталась одна забота, которая заполняет все его дни и ночи. Он забыл о своих княжеских обязанностях, забыл о конунге Олеге и думает только о том, чтобы любыми путями и средствами вернуть своего сына княжича Игоря.
– Он не найдет княжича, – решительно перебил Перемысл. – Дорогу туда знает только конунг Олег.
– Я говорил ему об этом, воевода, но Рюрик ничего не желает слышать. Мы спорили весь вечер. В конце концов князь признался, что намерен отозвать Вернхира, взять его варягами Старую Русу и тем принудить Олега вернуть ему младенца Игоря.
Воята чуть помедлил, и сразу же все глухо заговорили. Никто не повышал голоса, обращаясь к соседу или высказывая свои соображения, и отдельные слова тонули в общем гуле. Воята поднял руку, и все смолкли.
– Но спросил моего совета, и я приехал к вам, высокие князья и бояре, за этим советом. Надо хорошо подумать, надо все взвесить, надо все рассчитать, но мне думается, что у всех нас, братья-славяне, появилась, может быть, единственная возможность не дать грабителям-русам истоптать наши нивы, угнать наш скот, продать наших девушек на невольничьих рынках.
Вновь поднялся шум, но иной, громкий, когда все говорили для всех, заглушая друг друга. И никто не обратил внимания, как Ставко что-то шепнул Перемыслу, после чего воевода сразу же вышел.
– Пусть варяги и русы перегрызутся между собой! – кричали северяне. – Пусть Вернхир спалит Старую Русу, а Олег бросится тушить пожар!
– Возьмемся за топоры! – вторил им воинственный вятич.
Радимичи тихо совещались. Князь Воислав встал, и все замолчали.
– Посадник просил нас подумать, но я не слышу ваших дум. Я слышу только крики. На Совете не стоит кричать.
Все молчали…
– Прости нас, князь Воислав, – сказал наконец Северский князь. – Ты сказал мудрые слова, что на Совете не кричат. Но ведь Олег и вправду бросится тушить пожар.
– Но для начала спалит дотла Господин Великий Новгород, – как бы про себя, но достаточно громко сказал Ставко. – Посадник Воята должен был бы об этом хорошо подумать.
– Какой-то воевода смеет выступать впереди князей! – выкрикнул вятич. – Ему следует сперва послушать, что скажут старшие!
Ставко резко поднялся. Медленно обвел глазами присутствующих, неторопливо достал из-за пазухи перстень и показал. Не всем вообще, а каждому в отдельности.
– Я – наместник конунга Олега на этом Совете. Ты не знал об этом, посадник Воята, иначе поостерегся бы ссорить славянские земли с конунгом русов, ища выгоды для Господина Великого Новгорода. Я сказал свое первое слово, князья и бояре. Теперь я буду слушать, что скажете вы, и только потом скажу последнее. Князь Воислав, попроси высоких князей выступать по очереди и говорить только от своих земель.
Он неторопливо опустился на место. Тихо вошел Перемысл, сел рядом, что-то шепнул. И все угрюмо молчали, понимая, что гонец, нахлестывая коня, уже мчится к конунгу Олегу.
– Высокие князья и бояре, – начал Воислав, – воевода Ставко именем конунга Олега остановил дикие отряды у верхних волоков. Они уйдут зимовать в иные места, и посаднику Вояте надо хорошо подумать, как обезопасить от их набегов земли Великого Новгорода. Я думаю, что это и есть тот совет, за которым он к нам прискакал.
– У вас помутился разум, славяне! – гневно выкрикнул с места посадник.
И опять все зашумели, заговорили разом, не слушая друг друга, но ни Ставко, ни Перемысл более не вмешивались. Дело было сделано: Перемысл отправил гонца о двуконь к конунгу Олегу, а Ставко уже сказал свое первое слово.
Князю Воиславу не удалось в тот день угомонить собравшихся. Не имея опыта в подобных совещаниях равных особ, он и сам вскоре ввязался в никчемный спор, и заседание Совета пришлось отложить. Благо подоспело время застолья.
– Напрасно ты не вмешался, – недовольно сказал Перемысл Ставко, когда они вернулись в отведенные для них покои после затяжного застолья. – Они столкуются за нашей спиной.
