В день нерукотворного образа,[74] покровителя путешествующих, переяславское посольство покинуло гостеприимное подворье епископа Феогноста. Следом за ним уехали со своими людьми Василий Костромской и Глеб Белозерский.
Великий князь Ярослав Ярославич промедлил еще месяц, ожидая возвращения хана из похода. Но после воздвиженья[75] стронулся с места и он.
Битикчи привез на пристань небогатые подарки, а среди них — кувшин с вином, знак вниманья любимой жены хана Джикжек-хатуни.
— Пусть это вино, привезенное из-за моря, облегчит князю тяготы дальнего пути, — напутствовал битикчи.
Ярослав Ярославич кланялся, растроганный неожиданной милостью ханши…
А вскоре на Русь пришла скорбная весть. Сентября в шестнадцатый день преставился по пути из Орды великий князь Ярослав Ярославич, державший великое княженье семь лет.
Похоронили Ярослава Ярославича не в стольном Владимире, а в отчине его, городе Твери, в соборной церкви Кузьмы и Демьяна.
Той же зимой Василий Костромской, последний из оставшихся в живых Ярославичей, получил от Менгу-Тимура ярлык на великое княженье.
Глава 11 Последний Ярославич
1
Нет тиуна злее, чем тиун, выслужившийся из кабальных холопов и капризной милостью господина поставленный над бывшими товарищами. Гнёт такой тиун подневольных людей до земли, глумится над нищетой, вымещая на безвинных свои прошлые обиды и униженья.
Нет правителя своевольнее и жестокосерднее, чем рядовой удельный князь, волей случая вознесенный из своей вотчинной глухомани на великокняжеский престол. Кружится у него голова от непривычной высоты, уши доверчиво открываются сладкому шепоту льстецов, старые друзья кажутся излишне дерзкими, а самое малое противоречие вызывает слепую нерассуждающую ненависть. Мечется такой правитель в хитросплетеньях княжеских дел и человеческих отношений, отталкивая и оскорбляя верных союзников, приближая и осыпая милостями затаившихся до времени врагов, торопясь в считанные дни свершить то, чего годами добивались его опытные предшественники, и, встретив неожиданное препятствие, впадает в отчаянье, клянет все и вся, хватается, как утопающий за соломинку, за любое, самое подлое, оружие…
…Так вламывается в чащу разъяренный медведь, топча и расшвыривая лапами муравейники, ломая кусты, с корнем вырывая молодые березки, продираясь все дальше и дальше, пока наконец не упрется лобастой головой в неколебимый дуб и не заревет от бессильной злобы, сдирая кору ломающимися когтями…
Таким неодолимым препятствием на пути к власти стал для Василия Ярославича Великий Новгород.
Стольный Владимир встретил нового повелителя колокольным звоном и радостными криками посадских людей. Откуда мог знать тогда Василий, что горожане радовались не столько ему, сколько избавленью от великого князя Ярослава Ярославича, за семь лет правления так и не снискавшего любви владимирцев?
На торжественное богослуженье в Успенском соборе съехались все сколько-нибудь заметные князья: Дмитрий Александрович Переяславский, сын Невского и сам уже прославленный воитель; хмурый и завистливый Андрей Городецкий, следующий по старшинству Александрович; новый тверской князь Святослав Ярославич, еще не снявший траура по своему отцу, покойному Ярославу Ярославичу; старейший среди князей русских Борис Василькович Ростовский, который сидел в своем уделе с самого Батыева погрома; князь-приймак Федор Ростиславич Черный, Ярославский, приехавший во Владимир со своей тещей-соправительницей княгиней Ксенией; ордынский доброжелатель Глеб Василькович Белозерский, женатый на ханской родственнице; тишайший Роман Владимирович Углицкий, коего бог даже потомством обделил; галицкие братья-соправители Давид и Василий Константиновичи; Юрий Андреевич Суздальский, бессменный наместник покойного великого князя в Новгороде; Федор Рязанский, сын князя-мученика Романа Ольговича, злодейски убитого в Орде. Приехал почтить нового великого князя и новгородский посадник Павша Онаньич с большими боярами.
На соборной площади, радуя глаз, выстроились нарядные дружины удельных князей, каждая под своим стягом. Но выше всех гордо развевался на ветру великокняжеский стяг с ликом богородицы, заступницы Владимирской земли.
Так и сам великий князь возвышен богом над иными князьями, предназначенье коих — быть у него под рукой, в повиновенье…
Неделю продолжались пиры и гулянья. Скоморохи от великих трудов сорвали голос, выговаривали прибаутки хриплым шепотом. Ученые медведи, оглушенные праздничным ревом толпы, ложились под заборы и зажимали уши лапами. Поднять их невозможно было ни пинками, ни палками. Руки князей и бояр устали поднимать заздравные чаши, нутро не принимало больше ни пряных медов, ни фряжских вин, ни изысканных яств.
Пышно праздновал Василий Ярославич свое восшествие на великокняжеский престол!
Обмякшие духом князья легко согласились на положенную с их уделов долю ордынского выхода, обязались в назначенный срок привезти серебро в великокняжескую казну. Поклялись на кресте поставить свои дружины под великокняжеское знамя, а самого Василия слушать и почитать, как дети родного отца.
Василий торжествовал, забыв, что точно так же, под колокольный звон и хмельную радость пиров, принимал семь лет назад великокняжескую власть его неудачливый предшественник, Ярослав Ярославич. Все теперь казалось Василию легко достижимым. Даже племянник Дмитрий Александрович Переяславский, которого Василий втайне боялся, вдруг представился ему просто дерзким юнцом, который должен смириться перед величием великокняжеского титула.
И все-таки разговор с Дмитрием великий князь отложил на последний день праздника.
Василий Ярославич дождался, пока уехали со своими дружинами Андрей Городецкий, младший брат Дмитрия, и Глеб Василькович, свидетель договора Василия с Дмитрием накануне поездки в Орду. Василий обещал тогда, если удастся перекупить у хана ярлык на великое княженье, отдать переяславскому князю Новгород. Но теперь лишаться богатой Новгородской земли вроде бы и ни к чему, ярлык на великое княженье получен одной волей ханской, без помощи Дмитрия…
И еще одно сделал Василий, готовясь к трудному разговору с переяславским князем: посадил в соседней горенке, за приоткрытой дверью, восемь доверенных дружинников-телохранителей в кольчугах и с оружием. Мало ли на что может решиться в гневе переяславский князь? Конечно, было бы лучше снять с Дмитрия меч у крыльца, но такого бесчестья ни один князь не потерпит…
Неудержимым гневом блеснули глаза Дмитрия, когда великий князь объявил о своем решенье не отдавать Новгород. Рука невольно потянулась к мечу.
Василий испуганно попятился, покосился на дверь, за которой притаились дружинники.
Боярин Семен Тонильевич, стоявший до этого позади великого князя, рванулся было вперед, чтобы загородить своего господина.
Но Дмитрий пересилил себя, склонил голову перед великим князем. Только сказал укоризненно:
— Воля твоя, великий князь… Решенья твоего оспаривать не буду, хоть и обидно мне…
— Вот и хорошо, вот и ладно! — заторопился Василий. — Миром сие дело покончим! А я тебя своей милостью не оставлю. Земли, пограничные с переяславским уделом, велю на тебя отписать. Богатые земли, с рыбными ловлями и бортными угодьями.
Заискивающе улыбаясь, великий князь подошел к Дмитрию, осторожно похлопал по плечу:
— Люб ты мне! Вон ведь ты какой молодой да пригожий! Жениться надумаешь — сам твоим сватом буду, подарки невесте пришлю богатые… — И добавил, притворно вздохнув: — А с Новгородом одни заботы… Зачем тебе Новгород?
— Воля твоя, великий князь, — повторил Дмитрий.
В тот же вечер Дмитрий Александрович уехал в Переяславль.
Владимирский боярин, пристав великого князя, с почетом проводил переяславцев до самой Пекши. В селах, где останавливался Дмитрий, корм его людям и овес лошадям выдавался щедро, без счета. Видно, великий князь хотя бы этим старался загладить нанесенную обиду…
Вскоре другой владимирский боярин привез в Переяславль обещанную грамоту на земли по реке Пекше, отныне и навечно переписанные в вотчину Дмитрию Александровичу.
Великий князь подробно расспросил боярина, как принял его Дмитрий, и, услышав, что переяславский князь будто бы остался доволен пожалованьем, окончательно успокоился.
Человек, который очень желает чего-то, легко принимает желаемое за действительное. Так случилось и с Василием. Он не обратил вниманья на осторожные намеки боярина о военных приготовленьях в Переяславле. Крепкие заставы на переяславских границах при желанье можно было объяснить простой осторожностью, всегда отличавшей сына Невского, а бряцанье оружия на улицах Переяславля — обычным смотром боярских дружин.
