— Напрасно печалишься, Ягайло, — успокоила его княгиня. — Не отдай Витовту треть нашего княжества, ты бы уже лишился всех земель, трона, а может быть и жизни. Города, возвращенные двоюродному брату, должны принадлежать ему по праву наследия, а это значит, что ты, ровным счетом, ничего не потерял.
— Ты, как всегда, права, мать…
Беседуя на ходу, мать с сыном таким образом вошли в замок и проследовали в кабинет Ягайлы.
— А теперь, матушка, расскажи о своем странствии. Когда вернулась? Удалось ли повидаться с братьями? Как тебя принял Дмитрий московский? — Посыпались вопросы из уст Ягайлы, словно из рога изобилия.
— Воротилась я вчера после полудня. — Начала Ульяна по порядку отвечать на вопросы сына. — Выполнила твое поручение и на обратном пути заехала в Тверь. С братьями повидалась и три денька погостила у них. При дворе тверских князей встретила твоего давнего знакомого.
— Кого же? — Насторожился Ягайло.
— Митрополита Киприана.
— Каким ветром занесло в Тверь духовного пастыря?
— После того как он бежал из Москвы от Тохтамыша, Дмитрий Донской отказался принять его. К тебе же ехать митрополит тоже боится.
— И правильно делает, что боится. Изменнику не будет от меня пощады.
— Зачем ты так, Ягайло? Киприан человек образованный, умный…
— Даже слишком умный — не люблю таких.
— Оставим Киприана. — Махнула рукой Ульяна. — Вижу, сынок, тебе не терпится узнать, что сказал московский князь насчет сватовства.
— Это интересует меня, матушка, не в такой мере, как ты полагаешь. И все же, конечно, расскажи.
Княгиня Ульяна удивленно пожала плечами и приступила к изложению результатов своего посольства.
— Встретил меня великий князь московский честь по чести. Правда, держал себя горделиво, надменно, как будто я посланец государства, гораздо меньшего по силе московскому.
— Забыл москвитянин, как отец мой под стенами стольного града Дмитрия стоял. — Злобно промолвил Ягайло.
— Дмитрий возгордился после победы над татарами. Теперь даже хан не в силах отнять у него ярлык на великое княжение Владимирское. — Заметила Ульяна. — Хотя Тохтамыш и сжег Москву, но она быстро встала на пепелище, и теперь на русской земле нет города, равного ей по красоте и неприступности. Должно быть, известно Дмитрию и нынешнее положение Великого княжества Литовского, иначе говорил бы он более ласковым голосом.
— Бог даст, еще заставим Дмитрия говорить по-другому. — Продолжал злиться сын.
— Однако дары победитель Мамая принял с благодарностью…
— Еще бы, кто же от даров отказывается! — Удивленно заметил Ягайло.
— Что касается дочери, то Дмитрий сказал: дитя она еще малое, неразумное, и рано ей думать о замужестве. Вот через годик подрастет, тогда и обговорим это дело. Из его речи я также поняла: Дмитрий московский надеется видеть своего зятя в воли тестя.
— Как это?
— В лучшем случае ты, Ягайло, станешь покорным Москве, а в худшем, Дмитрий Донской надеется присоединить Великое княжество Литовское к своим владениям.
— Не бывать этому. — Решительно отрезал Ягайло. — Пусть московский князь растит свою дочь, а мы постараемся в ожидании ее совершеннолетия употребить время с пользой для себя.
На утро следующего дня из Вильно выехали старшина немецких купцов — Ганул и Альгимунт Гольшанский. Следом погонял лошадь богатырь Ганко, и, наконец, за ним скакал десяток хорошо вооруженных воинов. Сей странный отряд, пользуясь льготами великокняжеских послов, довольно быстро проехал через все Великое княжество Литовское, и, достигнув границы Галицкой земли, повернул на запад. Еще через несколько дней небольшая дружина во главе с немецким купцом добралась до венгерского королевского двора.
— Рада видеть посланцев великого князя литовского. — Приветливо встретила Ганула и Альгимунта вдовствующая венгерская королева Елизавета. — Наслышана о Ягайле, но вот посольство литовское принимаю впервые.
Слова королевы обнадежили гостей. Продолжая обмениваться любезностями, они вручили Елизавете дары и затем были приглашены к торжественному обеду. Во время его Ганул изложил цель посольства и затем принялся молча изучать лицо королевы, силясь прочитать ответ в ее глазах. Но при всем его знании людей, богатом опыте общения с ними, он так и не смог проникнуть в душу и мысли венгерской королевы. Внешне, сватовство Ягайлы к своей дочери Елизавета восприняла спокойно, без тени удивления, и какого бы то ни было волнения. У Ганула сложилось впечатление, что она уже давным-давно знала о желании Ягайлы и была готова к приему его сватов. Когда немец кончил говорить, Елизавета лишь спросила:
— Говорят, Ягайло язычник. Правда это?
— В Великом княжестве Литовском еще довольно много язычников, но наш князь принял христианство по православному обряду.
— Но ведь Ядвига католического вероисповедания, — заметила Елизавета, — и господь бог настолько занимает ее душу, что она скорее согласится умереть, чем переменить веру.
— Наши веры не на много отличаются одна от другой. — Вступил в разговор Альгимунт Гольшанский. — Бог один и не велика разница, где ему молиться: в костеле или церкви. Я думаю, за этим у великого князя дело не станет.
— Есть еще одно препятствие на пути предлагаемого вами союза: Ядвига с детства обручена с эрцгерцогом австрийским Вильгельмом, который ждет, не дождется совершеннолетия своей невесты.
— С годами увлечения людей меняются: то, что было желанным в детстве, в пору юности становится совершенно ненужным. — Заметил Ганул. — Как сейчас Ядвига относится к Вильгельму?
— В том то и дело, она в нем души не чает.
— А ваше величество разделяет привязанность дочери? — Спросил Ганул, глядя прямо в глаза королеве.
— В общем-то, от этого брака будет мало пользы для Ядвиги, и еще меньше для Польши. Но с другой стороны, мне жаль дочь, и существуют обязательства моего мужа… Хотя с той поры столько изменилось…
Участники беседы замолчали. Затянувшуюся паузу прервал Альгимунт Гольшанский.
— Так каким будет последнее слово вашего величества?
— Ядвига — королева Польши, и даже мать уже не вправе решать ее судьбу. Хотя я склоняюсь к тому, чтобы поддержать ваше предложение, и напишу об этом дочери, но это все, что могу для вас сделать. — Развела руками Елизавета. — Отправляйтесь в Краков, дорогие послы, и ищите там ответы на ваши вопросы.
— Мы могли бы передать ваше послание дочери. — Предложил свои услуги Ганул.
— Благодарю вас за любезное предложение, но мои письма доставляют по назначению только венгерские гонцы.
Послам ничего не оставалось, как отправиться в Польшу, а мы, воспользовавшись тем, что они находятся в пути, постараемся выяснить, каким образом венгерская принцесса оказалась на польском троне.
Не имея детей, польский король Казимир, из династии Пястов, заблаговременно позаботился о наследнике. Выбор пал на венгерского короля Людовика, который приходился Казимиру племянником по сестре.
В 1355 году польские вельможи направили в Венгрию депутацию с перечнем требований, которые надлежало выполнить Людовику в случае избрания его королем польским. Будущего наследника Казимира вынудили дать обещания: возвратить Польше отторгнутые земли, не назначать на государственные должности иностранцев, не увеличивать податей и т. д. К слову сказать, обязательствами со стороны Людовика была положена традиция выманивать уступки в пользу магнатов у каждого претендента на польский трон. Сие правило в будущем превратило польских королей в простую игрушку в руках влиятельных семей государства.
Казимир умер в 1370 году, и короной Польши, согласно договорам, завладел Людовик венгерский. Новый король своими подданными почти не интересовался, и почти все время пребывал в Венгрии. Однако это не помешало появиться у него желанию оставить польский престол за своей старшей дочерью, хотя одна из статей договора 1355 года запрещала занятие польского трона дочерьми Людовика.
С неутомимой энергией венгерско-польский король принялся добиваться отмены злосчастной статьи. Людовик начал действовать золотом, обещаниями новых льгот и доходных мест, привлекая на свою сторону влиятельных польских вельмож. Получив согласие последних, Людовик довольно хитрым способом принялся склонять на свою сторону шляхту.
С давних пор в Польше существовала подать в пользу короля, именуемая кролевщизной. Первоначально ее размер составлял два гроша с лана земли. Однако, во времена правления Владислава Локетка и Казимира, она, постепенно возрастая, дошла до шести грошей. Чрезвычайное усиление налога вызвало всеобщее недовольство, и только авторитет Казимира, подкрепленный силой оружия, заставлял платить увеличенную подать.
