Сибири дальний родственник, с которым я никогда не виделся и даже не знал о его существовании, просто нашли друг друга по интернету. Нас отделяют шесть поколений, а на те ж, вот… едет, за четыре тысячи километров…. Что это?.. прихоть, любознательность, отдание долга? Что гонит человека в места, где когда-то жил его прадед и прапрадед, откуда его дедушку в Сибирь вывезли при Столыпине мальчишкой? Да вряд ли и он даст на это толковый ответ, потому как этого объяснить невозможно, а слов «потянуло», «захотелось» недостаточно. Здесь что-то большее. А что? Глина она есть и в Сибири и потом, вряд ли она такая уж особенная, что за ней надо ехать на Волгу. Ну, лепили его предки из глины здесь игрушку и что с того?
Ухоженный «Пазик», отрулив на Сенном от стоянки, шустро бежит по городу. Георгий жадно впился глазами в городской ландшафт. «Елшанка»– говорю я, кивая на окно. Георгий читал мои рассказы о предках-игрушечниках и теперь, видимо пытается определить, а где же здесь в девичестве жила его прапрабабушка игрушечница Ефимия Борисовна. Нет, этого уже никто и никогда не узнает. А вот и речка «Елшанка», по которой и была названа, сегодня слившаяся с городом, деревенька, но сохранившая за собой название. Низкие скользкие берега речушки, густо поросшие острой осокой, не дают разбежаться ветерку, чтоб превратить жидкую рябь в волну. Да и где разбегаться, от берега до берега – воробьиный скок. Нас тряхнуло. Автобус резво перескочил через бетонный мостик и, натужено загудев, потянул на подъём.
Слева, у самой речки в карьере работает экскаватор. Он то и дело поднимает ковш и сваливает в кузов «КамАЗа» чёрные комья. «Глину копает,– поясняю я. – Верхний слой в карьере глина коричневая, а под ней голубая. В сыром состоянии вот такая, чёрная, маслянистая».
– Может быть, Фимин отец здесь тоже глину копал,– спросил Георгий.
– Трудно сказать.– Я пожал плечами. – Может быть, может быть…. К сожалению это история от нас утаила.
Я искоса смотрю на Георгия, пытаясь уловить в его поведении, фигуре наше Крюковское, Африкантовское: прямые плечи, строгий, открытый взгляд, это наше. Мы с ним почти ровесники. Мне шестьдесят, он на четыре года моложе.
– У вас здесь нет сопок, – проговорил сибиряк,– по сравнению с нашей местностью, можно сказать равнина изрезанная оврагами, ваши горы – это просто невысокие холмы.
– Да, гор здесь, как таковых, нет. – Я согласно кивнул.
– А это что за село?
– «Каменка».
– Это куда, по рассказу, Илларион с отцом намеревались в непогодь добраться…
– Она самая. – Я улыбнулся. – Запомнил.
Справа и слева по берегам, то – ли оврага, то – ли пересохшей речушки, отвернувшись от большой дороги, вразброс, стоят домики. Это Каменка. Сверху, с горы, домики кажутся намного меньше, чем есть на самом деле. Всем своим видом они как бы говорят: «А нам дела нет до тех, кто на шоссе моторами гудит…».
А моторы здесь действительно гудят. Длинный затяжной подъём отнимает у грузовиков последние силы. Они пыхтят, чадят, кашляют, всхлипывают и переругиваются на своём бензиновом языке. Но, вот подъём преодолён. Слева, вереницей, поблёскивая крышами, идут на обгон легковушки. Они суетятся, торопятся, выглядывают друг из-за друга, боясь сшибиться лбами со встречными машинами, затем осмелев, выскакивают на встречку и скрываются из глаз.
Справа запестрела домами Полчаниновка. Когда-то Петровский тракт проходил по селу, теперь же, с прокладкой асфальтовой дороги, село осталось в стороне, большак прошёл за огородами. Преодолев полчаниновский изволок «Пазик», ныряя в асфальтовые набоины, оставленные большегрузами, чуть ли не кубарем катится в низину и, пробежав километра два, сходу сворачивает влево и, фыркая в неглубоких лужах шинами, неторопливо катит по асфальтовому отростку. Вот он с упрямством, достойным похвалы, взобрался на первый отлогий пригорок и, перевалив через него, подпрыгивая на гудроновых наплывах, спускается к водотёку. Здесь у железобетонной трубы большого диаметра, пропускающей через себя воду, а сверху автомобили я попросил водителя остановиться. Девушка-кондуктор, удивлённо посмотрела на приготовившихся к выходу двух немолодых людей, произнесла: «Дядечки! Вам действительно здесь выходить… вы не перепутали?.. Здесь никто никогда не выходит».
– Здесь, здесь, дочка, – ответил я.– Это место вряд ли с чем спутаешь.
– Мы на кладбище, – добавил Георгий.
– А-а-а-а…
– Только, когда будете делать вечерний рейс, не забудьте нас назад забрать. Мы здесь на дороге голосовать будем.
– Возьмём, чего уж там…– буркнул до этого молчавший водитель.
Мы сошли. «Пазик», выпустил кольцо сизеватого дыма и, пошевелив выхлопной трубой, как шевелит в зубах козьей ножкой заядлый курильщик, и два раза чихнув карбюратором, отъехал.
В низине, куда мы съехали, царит покой и умиротворение. Природа, измученная летней жарой, отдыхает. Желтоватая прозрачная зыбь струится сверху, достигает земли и растекается по ней, ударяясь волнами в косогоры и закручиваясь в крутобоких овражках, устремляется по низине к Большой Фёдоровке. Высоко в небе, не смотря на тепло, уже зарождается предзимняя прохлада. Родные места. Ни с чем их не спутать. Ни с чем не сравнить.
Велика ты тяга Родины! Ох, велика! Несносна боль, которую ты причиняешь и не преодолеть искушения, чтобы повидать тебя снова и снова. Видно, родившаяся здесь душа, незримо пребывает и в тебе и в этих местах сразу. Такое видно у неё свойство – быть и там и тут одновременно. И разрывается она на части, потому как несказанно велика сила тяготения невесомого и невидимого, превышающего в тысячи раз любое другое, даже если это касается тяготения галактик в межзвёздных пространствах. Потому, как то тяготение мертво и только подчиняясь воле Творца, имеет силу удерживать в невесомости небесные светила. Другое дело – человек с его внутренним космосом, космосом чувственным, сердцебиенным, умным и нравственным.
Вглядись в себя человек! Зачем ты стремишься к звёздам!? Эти звёзды только украшение миру, обратись к своим внутренним мирам и созвездиям, созвездиям любви, понимания, чувствования, сострадания, где есть свой собственный «Млечный путь», путь долга и милосердия, это крестный путь. Вглядись в себя человек, и ты увидишь, что ты не знаешь себя и что астрономию ты изучил лучше, чем собственную душу и собственное сердце. Всмотрись в эти сверкающие звёзды в себе. И если небесные светила только указывают путь в ночи на местности, то твои духовные звёзды, простирающиеся на твоём изумительно прекрасном внутреннем небосклоне, указывают тебе иной путь, путь к твоему спасению и унаследованию вечности. Разные звёзды внутри тебя и на небе и разные их миры, различен их путь и простирание, но есть только одно место, где они пересекаются, соприкоснувшись друг
