В глубоком изумлении казаки осматривали Москву, огромную, необъятную, густо уставленную теремами и избами, увенчанную куполами бесчисленных церквей и соборов. Чего один только Кремль стоил со своими неприступными стенами и мощными башнями. На него и глядел пристально Архип, и в памяти его воскрешались давно забытые воспоминания о детстве и юности. Сам город, не раз погоревший за все эти годы и выстраиваемый заново, изменился до неузнаваемости, но Кремль словно возник наяву прямиком из его видений, когда изредка вспоминал он родителей и Москву, в коей родился. И чем дальше шли казаки, озираясь, по переполненным улочкам города, тем больше Архип погружался в тяжкие для него воспоминания, хотя многое уже, как он считал, им забылось.
— Глянь, а! Такого в жизни не видал!
— Я слыхал, что Москва больше моей Рязани, но тут пять таких городов поместится! — переговаривались меж собой изумленные казаки, делились своим восторгом с Архипом, но он, мрачнея, отводил глаза.
Впрочем, попасть к государю оказалось не так просто. Казаки жались на порогах приказов, ждали приемов, но все было безуспешно. Постепенно очарование Москвой испарялось, и мужики злились, что тут «люд волков хуже». Иной раз их чуть и с крыльца не погнали палками, ибо кто-то из казаков разгорячился и хотел рвануть в дверь мимо стражи, но свои насилу увели его.
— А может, и не нужна та земля Сибирская тут никому? Гляди, есаул. И до нас дела нет! Вернемся обратно? — уговаривали иные Черкаса, но тот даже слушать не хотел. Впервые сам атаман Ермак Тимофеевич поручил ему столь ответственное дело, и провалить его он просто не мог.
Поддерживал его Савва Волдыря, верный помощник Ивана Кольцо, отправленный им вместе с Черкасом руководить посольством. Казаки начали таскать с собой огромные тюки с пушниной как доказательство своего ответственного поручения. Изумленно дьяки глядели на бесценные связки соболей и лисиц, утирая разом взмокшие лица.
Архип таскался следом за всеми и трепетно ожидал конца посольства, после коего он решил уехать на поиски дочери и внуков. Какой прок казакам от него, старика, ежели государь даст Ермаку целое войско, с коим атаман еще долго сможет воевать с племенами и ханом Кучумом? Нет, Архип твердо решил для себя — после посольства подойдет к Черкасу и обо всем скажет ему! От одного на душе было тоскливо — привязался он к Мещеряку, как к родному сыну, и толком не попрощался с ним перед отъездом. Поймет, простит ли старика?
Наступил октябрь, когда дело сие дошло до Андрея Щелка-лова, и тот, через доверенных людей лично удостоверившись в правдивости докладов, тут же сообщил об этом государю. Иоанн выслушал это известие со всей серьезностью и велел принять казаков в присутствии Боярской думы.
— Сколько, говоришь, они пороги приказов отбивают? спросил он замершего тут же Андрея Щелкалова и передвинул фигуру на шахматной доске — он вновь играл сам с собою. Заикаясь, переминаясь с ноги на ногу, Щелкалов ответил:
— Точно сказать не могу, великий государь, сам токмо сейчас узнал… Как узнал, тотчас доложил тебе! Тут же прибежал, великий государь, вот те крест!
Иоанн с презрением глядел, как крестится главный дьяк и, отвернувшись, молвил негромко:
— Не додавил я вас, гадов, а зря… Не приехал бы англиканский посол, первому тебе на колу задом елозить бы пришлось!
Щелкалов, схватившись за сердце, пошатнулся, пробубнил что-то жалобное.
— Выйди вон, — бросил ему Иоанн, не отвлекаясь от шахматной игры…
В то же время, когда двору стало известно о прибытии казаков из сибирской земли, в Москве торжественно принимали английского посла Джерома Боуса. Никита Захарьин, Василий Голицын, Федор Мстиславский, Афанасий Нагой, Дмитрий Годунов, Андрей Щелкалов — все главы думы выехали встречать его за несколько верст от Москвы. Вскоре длинная вереница возков уже следовала по городским улицам, на коих выстроились стрельцы, все в новых кафтанах, с начищенным оружием, с аккуратно выстриженными бородами. Люди собирались толпами, поглазеть на торжественный поезд.
Боус, долговязый рыжебородый англичанин с холодным непроницаемым взглядом, без особого восхищения и интереса наблюдал за стараниями всех и вся угодить ему. Даже на кратком приеме у государя он был немногословен и сух, хотя и соблюдал все правила и приличия при встрече с Иоанном. Ему улыбались, его едва не носили на руках, будто долгожданным приездом своим он уже спас полумертвую Россию. И он воспринимал это как должное.
Боус видел обезлюженные деревни на западных окраинах государства, видел едва живых от голода людей, кои уже потеряли человеческий облик, а ему тем временем был назначен такой обильный корм, что он даже не успевал от него избавляться. От множества рыбы, птицы, мяса, ягод, пирогов, вина и меда вскоре начало тошнить, и Боус поспешил тут же попросить Андрея Щелкалова отменить корм, на что царский дьяк отвечал:
— Для государя нашего это дело чести, и просить его отказаться от милости поить и кормить щедро дорогого гостя будет оскорблением…
Переговоры с Боусом еще только должны были начаться когда Черкас Александров с частью казаков прибыл во дворец к государю, таща за собой огромные тюки с пушниной. Архип, вперив очи в пол, тоже шел вместе с ними, хотя и не желал этого. Шагая по полутемным переходам и лестницам, мимо многочисленной стражи и вездесущих придворных, он чувствовал, как все сильнее, яростнее стучит его сердце. Но успокаивал себя — разве государь вспомнит его? В последний раз они виделись под Казанью, уже более тридцати лет назад. Быстрее бы это все закончилось…
Наконец они вступили в просторную, богато исписанную палату, от коей разом перехватило дух. Лишь мельком увидав на тронах государя и царевича Федора в золотых одеждах, казаки растерялись, начали толкаться, словно овцы в загоне, кто-то уже повалился в пол. Думцы, сидевшие по лавкам, усмехались, переглядываясь меж собой — не каждый день таких оборванцев во дворце увидишь!
— Здравствуй, великий государь! Здравствуйте и вы, бояре московские, — чинно произнес Черкас, кланяясь по обе стороны. Архип так и не поклонился, остался стоять прямо позади Черкаса, пристально глядя на государя, поразившись тому, как изменился, как постарел он за тридцать лет! На троне, сверкая золотом одежд, сидел оплывший дряхлый старик, коему, судя по всему, и осталось недолго. Иоанн внимательно изучал Черкаса, выслушивая его заученные торжественные речи. Едва заметным кивком поблагодарил он за преподнесенные ему огромные связки пушнины. Царевич Федор, заметно скучая, елозил в своем кресле, тяжко вздыхал.
— Мы, государь, под предводительством казаков Ермака Тимофеевича и Ивана Кольцо царя сибирского Кучума сокрушили, землю его захватили, многих иноязычных племен покорили и подвели под твою высокую руку! — наконец произнес Черкас, и бояре загомонили на своих местах, улыбаясь. Не все еще поняли, что земля Сибирская отныне принадлежит России…
Архип разглядывая издалека богатые перстни и посохи бояр, взглянул мельком на государя, и его разом словно плетью обожгло — Иоанн, сидя на троне, взирал прямо на него, пристально, тяжело.
«Узнал!» — мелькнула тут же мысль в голове Архипа, но он не стал отводить взгляда от Иоанна, но взирал на него без страха и трепета. Перед глазами Архипа оживало прошлое: плач сестры, кою юный государь насилует в хлеву у него на виду, бунт черни во время пожара в Москве, и рука Архипа ударом топора лишает жизни Юрия Глинского, родного дядю Иоанна… Всю жизнь Архип уходил от мест, где мог настигнуть или увидеть его Иоанн, и каждый раз государева властная длань меняла жизнь и судьбу Архипа. Архип думал всегда, что ненавидит его, потому об Иоанне он толком никогда не говорил, не обсуждая ни с кем ни государственных дел, ни самого Иоанна. Отправляясь в это посольство, Архип думал только о том, что так будет легче покинуть казаков, он был уверен, что Иоанн его не увидит и, уж тем более, не узнает. Но он узнал! Узнал!
— Благодарю вас за верную службу, — переведя взгляд на Черкаса, молвил государь. — Иван Кольцо, случаем, не тот атаман, который проказничал на Ногайской земле и приговорен к плахе?
