— В каком состоянии вы нашли профессора? — перебила ее Криста.
Обе они были в страшном волнении.
— Вы должны нам все рассказать, господин Гляйхен. Слышите?
— Все, все до мельчайших подробностей.
Гляйхен подробно рассказал им о своей рискованной затее и счастливой случайности, позволившей ему говорить с Вольфгангом наедине.
— Он был счастлив, что вы решились побывать у него в Якобсбюле, — сообщил Гляйхен. — «Только мысль, что друзья меня не забывают, еще поддерживает во мне мужество», — сказал профессор.
Дамы прежде всего хотели знать, скоро ли его выпустят.
— Да, — ответил он, — эта добродушная дама из бара сказала Вольфгангу: «Постарайтесь, чтобы бюст был похож, тогда я попрошу начальника освободить вас». Бюст, между прочим, был бы давно готов, если бы она не изобретала все новые и новые прически. Но последняя, кажется, удовлетворяет ее.
— Да благословит бог даму из бара! — смеясь, воскликнула Криста.
— А война, господин Гляйхен? — спросила фрау Беата, когда они сели пить чай. — Что вы думаете об этой злополучной войне?
— Война? — Гляйхен посмотрел на дверь мрачными серыми глазами. — Можно здесь говорить без опаски?
Фрау Беата рассмеялась.
— Да, — отвечала она, — здесь вы смело можете говорить. За подслушивание мои горничные получают пощечины, что не так-то приятно.
— Хорошо, — сказал он и продолжал своим выразительным голосом, будто читая стихи: — Война? Война проиграна.
— Что? — крикнула Криста. — Что вы говорите?
Фрау Беата тоже воскликнула:
— Что вы говорите? Вы сошли с ума!
Улыбка мелькнула на губах Гляйхена. Покачав головой, он отвечал совершенно спокойно:
— Ничуть, война проиграна. Это так же верно, как то, что реки текут в моря. Война ведется с помощью нефти, стали, идей. Всего этого у наших противников больше, чем у нас!
Тут фрау Беата вскочила и, торжествуя, так стукнула ладонью по столу, что вся посуда зазвенела.
— Подождите минутку! — крикнула она. — Вот вы и попались в ловушку, господин Гляйхен! Криста, где письмо «Неизвестного солдата»? Это письмо рассылается многим в городе.
— Я тоже получил его, — заверил Гляйхен. — Оно мне знакомо.
Фрау Беата положила письмо на стол перед Гляйхеном.
— Как странно, — воскликнула она, — в нем сказано то же самое, в тех же выражениях!
— Что же тут странного? — улыбнулся Гляйхен. — Я цитирую слова «Неизвестного солдата» потому, что считаю кх правильными. А правда лучше всего выражается одними и теми же словами.
— Вы, значит, придерживаетесь того же мнения, что и «Неизвестный солдат»? — спросила Криста. — А наши успехи в Польше? А теперь и в Норвегии? Это, по-вашему, дела не меняет?
Гляйхен покачал головой.
— Нет, нисколько, — сказал он серьезно. — Война продлится еще годы. Англия и Франция — враги страшные и упорные. Совершенно бессмысленная оккупация Норвегии еще раз показала, что мы имеем дело с безмозглым дураком. Будь у генералов хоть капля разума, они должны были бы сегодня же заковать его в цепи. Но, к счастью, разума им не надо, они, видимо, полагают, что авантюра в Норвегии — это «великая идея», осенившая гения, тогда как на деле это дилетантская затея фантазера, который не успокоится, прежде чем не прольет последнюю каплю немецкой крови. Польша стоила нам гораздо больше крови, чем было сообщено немецкому народу, а знаете ли вы, сколько десятков тысяч наших матросов погибло из-за норвежской авантюры? Знаете ли вы, сколько наших отважных юношей ежедневно задыхается, тонет, гибнет в подводной войне? Сколько их разорвало на куски гранатами? Сколько день за днем и ночь за ночью гибнет в воздушных боях? Мы истечем кровью, капля за каплей!
Криста с напряженным вниманием прислушивалась к мрачным выводам Гляйхена, но фрау Беата рассердилась. Ей не понравился наставительный, непререкаемый тон Гляйхена, но больше всего ее раздосадовала слепая доверчивость Кристы.
— Только не вздумай принимать за чистую монету все, что говорит Гляйхен, — сердито сказала она Кристе. И заодно обернулась к Гляйхену. — Меня удивляют ваши рассуждения! — воскликнула она, насмешливо улыбаясь. — Вы, кажется, не допускаете и мысли, что люди, сидящие в правительстве, тоже о чем-то думают?
— Нет! — решительно ответил Гляйхен. В его голосе слышалось легкое недоумение. — Они ни о чем не думают. Только одному человеку в правительстве дано право думать, но этот один на ложном пути.
— Чем же это кончится?
Она была очень взволнована и налила всем коньяку.
Гляйхен немного подумал, его глаза стали суровыми и печальными.
— Никто не знает, чем это кончится. Ясно только одно: это кончится катастрофой! — сказал он спокойно и решительно.
Криста беспомощно покачала головой.
— Так неужели же не найдется никого, кто возьмет на себя великую ответственность?
— Никого, — так же спокойно и уверенно проговорил Гляйхен. — Сейчас власть захватили люди, которые никогда ничего не имели и которым нечего терять. Промышленники, давшие им эту власть, наживают миллионы и миллиарды, офицеры и генералы получают ордена, двойные и тройные оклады, поместья, никогда им не жилось лучше. Все они гребут деньги лопатой. О какой тут можно говорить ответственности? Какое им дело до того, погибает ли в день две тысячи или пять тысяч человек? А когда карточный домик наконец рухнет, азартные игроки пустят себе пулю в лоб. Это и будет финалом трагедии.
Гляйхен ушел, оставив обеих дам Лерхе-Шелльхаммер в смятении и раздумье.
Поздним вечером того же дня раздался пронзительный вой сирен. На этот раз дело, по-видимому, было серьезное. Десятки прожекторов ощупывали темное небо, и зенитные орудия били без передышки. Из темноты доносился шум далеких моторов, и сенбернар Нерон выл не переставая, так что Кристе пришлось забрать его в дом.
Подвал в доме старика Шелльхаммера был построен так надежно и крепко, что использовался как бомбоубежище обитателями всех соседних домов. Когда женщины, мужчины и дети наконец пробрались сквозь тьму и грязь к подвалу, был дан сигнал отбоя, и все снова разошлись по домам. Слабое зарево пожара над погруженным в темноту городом скоро исчезло.
На следующее утро стало известно, что небольшое соединение английских разведчиков совершило налет на город и сбросило две бомбы, не причинившие сколько-нибудь значительного ущерба. Одна упала в сад, от другой загорелась пустая конюшня. Говорили, что два самолета были сбиты зенитными орудиями.
Люди собирались у сгоревшей конюшни и посмеивались: «Они прилетели из Англии, чтобы уничтожить эту злополучную конюшню. Большая удача, что и говорить!»
Гляйхен тоже пришел в город посмотреть разрушения после налета. В толпе любопытных он увидел своего коллегу, пожилого учителя, который, как и все, находился в приподнятом, боевом настроении.
— Большого вреда они нам, откровенно говоря, не причинили, — заметил он смеясь. — Да и мыслимо ли тащить из Англии тяжелые бомбы и необходимое количество горючего?
На следующий день «Неизвестный солдат» в своем письме корил население за зубоскальство и заносчивость, за близорукость и, главное, за ребяческий оптимизм. «Опасность сильнее, опасность ближе, чем вы думаете, будьте начеку! — писал „Неизвестный солдат“. — Настанет время, когда тысячи самолетов среди бела дня появятся над нашим городом и от него не останется ничего, кроме груды мусора и развалин!»
IX
Это были волнующие дни. Вчера все поезда шли на восток, сегодня они все идут на запад, состав за составом, днем и ночью. Войска, войска, войска, пехота, артиллерия, танковые части, летные части, бесконечный поток солдат; на вокзале нередко стояли по три состава одновременно.
Как разъяренное море, захлестывала германская армия границы на западе; она шла по Голландии, Бельгии, Франции, сметая все, что попадалось ей на пути. У Дюнкерка немцы сбросили в море англичан, и Фабиан торжествовал. «Не надо спать, когда сторожишь свои богатства!» — издевался он. Немецкие танковые части наступали на Париж, и сердце Фабиана билось еще сильнее. Он злорадствовал. Какое унижение терпит высокомерная Франция, которая в Версале так безжалостно втоптала в грязь Германию!
Когда немецкие авангарды перешли Марну и в сводках стали появляться названия мест, где он воевал в свое время, им овладело почти праздничное настроение; он еще хорошо помнил, где тогда были расположены его орудия! Чтоб отметить эти дни, он позвал на обед в «Звезду» сыновей и разрешил мальчикам заказать их любимые блюда.
Гарри и Робби тщательно принарядились; оба были в синих костюмах. Робби, впервые надевший длинные брюки, был убежден, что все посетители ресторана «Звезда» заметили это, и чувствовал себя, не совсем уверенно; вдобавок мать так сильно напомадила ему волосы, что его все время преследовал запах помады.
