– Ты сейчас злишься не на меня.
Она выдернула ладонь и изо всех сил ударила его по щеке. Острые ногти полоснули по коже.
Клим встал и вышел.
Ада резала баклажаны. На примусе стояла сковорода со шкворчащим постным маслом. Нажарить, съесть самой, пока гости не пришли. То Митька явится, то соседские ребятишки, то Серафим. Войдет – с порога начнет рассказывать о боксе, будто это хоть кому-нибудь интересно. А пока сидит, весь чай выпьет и сахар съест.
Чай у Ады самый лучший – с ее портретом на упаковке: мистер Бернар семь пачек подарил. Правда, Ада на этикетке на себя не похожа, но все равно приятно.
Люк скрипнул, и в комнату поднялся Клим. Вот новости!
– Вы где пропадали?
Он не ответил. Прошел в комнату, не снимая ботинок; отодвинув Аду, полез под стол, где хранились съестные припасы. Ничего не нашел.
– Ада, давай напьемся, а?
Лицо бледное, на щеке – смазанные следы крови. Небось подрался, сейчас с горя съест все баклажаны.
– Идите лучше к отцу Серафиму, – произнесла Ада. – Батюшка вас и напоит, и исповедует.
– А тебе моя исповедь неинтересна?
Ада вытерла руки передником:
– Как будто вы можете сообщить мне что-то новое: денег нет, работы нет, женщины не любят.
– Ну ты-то меня любишь…
– Я?! На что вы мне сдались?
– Полиция считает, что из меня может получиться дивный шпион, а это довольно героическая профессия. Скоро о моих подвигах будут слагать киносценарии.
– Не врите.
Масло прогорало. Сейчас бросить баклажаны на сковородку или подождать? Вдруг Клим обидится и уйдет?
– Ада, скажи, а тебя кто-нибудь любит?
– Конечно.
– А за что?
– Не ваше дело.
Клим со вздохом опустился на табурет:
– Знаешь, иногда я думаю – не будь мы с тобой дураки, мы вполне могли бы быть счастливы. Но нам подавай луну с неба. Ты мечтаешь о принце, который отвезет тебя в Америку на белом пароходе. Я бы хотел… Ладно, не важно. А ведь черта с два. Мы застряли в «Доме надежды», потому что мы принадлежим этому миру. А принцы, принцессы и их пароходы – не про нашу честь.
– Я сейчас на вас масло вылью!
– Жизнь наша кончится бытовой уголовщиной и заметкой в газете: «Девушка семнадцати лет обварила сожителя. Пострадавший скончался на месте».
– Или вы заткнетесь, или я вам баклажанов не дам – так и знайте! – закричала Ада.
«Сожитель» – тоже выдумал! Небось опять поссорился с супругой. А вдруг мистер Бернар узнает, что Ада живет в одной комнате с Климом? Вдруг ревновать начнет? Возьмет и уволит ее.
А если намекнуть, что у нее совершенно невыносимые жилищные условия? Может он снять ей новую квартиру, получше? Наверное, может. Но вдруг он захочет туда приходить? Ну, в смысле с ночевкой?
Надо все обдумать.
Эдна возвращалась домой из столицы: маршал Чжан Цзолинь, правитель Маньчжурии, а теперь и Пекина, дал ей интервью.
Все эти дни она думала о муже. В пекинской гостинице трое молодых людей махали ей из окна напротив. Они улыбались и звали ее к себе. Шофер таксомотора пытался развлекать: «Почему мадам такая печальная?»
Потому что при мысли о других мужчинах ей становилось плохо. Потому что день и ночь в мозгу крутилась одна и та же мысль: «А вдруг мне показалось? Вдруг Даниэль все-таки любит меня?»
В поезде Эдна познакомилась с женщиной. Они напились, а потом до полуночи сидели в купе и разговаривали.
– Мой супруг на меня не смотрит, – жаловалась Эдна. – Как будто я пустое место! Говорить с ним об этом я боюсь: вдруг он признается, что у него есть любовница или что он вообще хочет развестись? У меня такое чувство, что он пресытился. Как быть? Я до конца дней должна играть роль надоевшей куклы? Наверное, мы должны все-таки объясниться.
Попутчица подлила ей виски.
– У вас есть свои деньги? – спросила она.
– При чем тут это? – удивилась Эдна.
– Стало быть, муж вас содержит? Понимаете, дорогая, за все надо платить. У вас честная сделка: он дает вам деньги за то, чтобы вы пускали пыль в глаза его друзьям. У него все хорошо – милая супруга, приятный дом, статус успешного человека. Ему от вас нужны стабильность и покой. Если вы нарушите эту часть договора, он снимет вас с довольствия. А вы себя вряд ли прокормите на гонорары репортерши: во всяком случае, об автомобилях и яхтах придется забыть.
Эдна уронила лицо в ладони. Да, все так. В случае развода она не сможет помогать родителям, ей придется заниматься сотнями вопросов, в которых она ничего не смыслит. Она никогда не оформляла бумаг, никого не нанимала (если не считать Клима Рогова), не покупала ничего дороже браслетов. Все это делал Даниэль, а Эдна упивалась творчеством, совершенно не заботясь о деньгах.
– Но я молода! – всхлипнула она. – Неужели я должна отказаться от любви?
– Это все равно случится рано или поздно, даже если вы полюбите кого-то другого. Вам и в пятьдесят лет будет хотеться, чтобы кто-то восхищался вами, целовал вас, а это – увы и ах! – невозможно. Вам придется искать забвения в детях, религии или в чем-то другом. Мужчина не в состоянии долго испытывать страсть к женщине, если ничто этому не препятствует. Год-два – и пылкая любовь перерастает либо в дружбу, либо во вражду, либо в полное равнодушие.
– А как же семейное счастье?
– А кто вам сказал, что оно вообще должно быть? Любовь – сказка с несчастливым концом. Свадьба – это кульминация, а не финал. Развязка будет потом: погасший взгляд, разлука, предательство или смерть одного из героев. От этого не надо приходить в ужас – это закон природы.
Попутчица сошла на одной из полутемных станций, а Эдна поехала дальше – раздавленная ее словами.
Когда поезд остановился у платформы на Северном вокзале, она была ни жива ни мертва. Еще в Пекине Эдна загадала: если Даниэль не придет ее встречать, значит, все кончено.
Но он приехал. Она сразу заметила его, хотя он был одет очень странно – в куртку с меховыми отворотами, ватные штаны и высокие сапоги со шнуровкой. На голове у него был кожаный шлем, как у авиатора.
– Ты на маскарад собрался? – сияя, спросила Эдна. – Ты ведь никогда их не любил.
Даниэль обнял ее, поцеловал в щеку:
– Да нет… Это так…
Он расспрашивал ее о делах в Пекине, сказал, что из редакции уже три раза звонили. Он был радостным и возбужденным – как будто и вправду страшно соскучился.
Носильщики уложили чемоданы. Даниэль открыл перед Эдной дверь автомобиля, сам сел за руль.
– Знаешь, китайцы под Кантоном создают авиационную школу, – сказал он. – Говорят, инструкторы там – русские коммунисты. И авиационный ремонтный завод построили – уже сделали несколько двухместных аэропланов. Я не говорил тебе, что купил «Авро»?
– Что? – не поняла Эдна.
– Аэроплан. Я хотел его перепродать, он несколько месяцев стоял на аэродроме, но, пока тебя не было, я нанял пилота и полетал с ним над городом. Эдна, ты не представляешь, что это такое! Я беру у него уроки. Я хочу сам научиться.
Сердце Эдны упало. Восторг Даниэля предназначался не ей. Он рассказывал о двигателях, о керосине, о поставщиках каких-то деталей.
– Это военный аэроплан? – сухо спросила Эдна. – Как ты получил разрешение на его ввоз?
Даниэль осекся на полуслове, наморщил лоб:
– Если честно, я не получал. Его в разобранном виде привезли русские – казаки генерала Глебова. Мой друг, бывший канадский авиатор, собрал его и отладил. Хочешь, я прокачу тебя?
– Ты забыл: я боюсь высоты.
Глаза Даниэля потухли.
– Прости, я не подумал.
Не думать – это и есть нелюбовь.
Эдна вошла в дом, поздоровалась с прислугой, отдала Бриттани купленную в Пекине музыкальную шкатулку.
Внутри все окаменело. Как жить с Даниэлем под одной крышей? Терпеть его равнодушие?
«Я никого больше не полюблю… Просто не смогу…» Эдна перебирала лица и фамилии… Кто может сравниться с Даниэлем? Как вообще можно кого-то приблизить к себе после него?
Он не остался ужинать. Посоветовал ей отдохнуть: «У тебя замученный вид». Эдна долго сидела в гостиной перед погасшим камином.
– Миссис Бернар?
Вошла гувернантка Бриттани, но Эдна не дала ей сказать ни слова:
– Вас не учили, что невежливо врываться без стука?
Она кричала, обвиняя ее в неблагодарности. Кровь прилила к щекам, пальцы скрючились, как у ведьмы. Бедная девочка лепетала что-то.
Эдна закрыла лицо руками:
– Простите меня.
Гувернантка исчезла. Эдна смотрела на свое отражение в зеркале над камином: «Я не должна ненавидеть людей». Но ненависть – единственное чувство, которое Эдна испытывала теперь. Даниэль отсадил ее от счастливых здоровых женщин, как отсаживают в отдельную лохань больного карпа. Ты можешь открывать рот в беззвучном крике, бить плавниками по воде, проситься назад в свой родной пруд, к которому так привыкла, – никто не услышит.
Нина не дала Климу шанса. Ни о чем не спросила – где он был, что с ним произошло? Он первым делом помчался к ней, чтобы узнать, как она. Все это время думал: лишь бы по неосторожности не навлечь на нее беду. Ждал того дня, когда можно будет прийти, обнять ее и почувствовать, что все самое страшное позади.
