– Мне… ничего… не нужно.
И чуть помедлив:
– Ничего не бойся!
Рангула, не в силах бездействовать, все это время возилась с овцами. Она выбежала во двор навстречу мужчинам и на ходу спросила Ольвина:
– Где?
– На обратном пути.
Они, как всегда, были немногословны.
Ольвин был ранен легко и занялся собой только после того, как Горвинда перенесли в дом и удобно поместили на широкую скамью. Теперь настал черед Рангулы: она долго промывала, прижигала и перевязывала его истерзанное плечо и глубоко рассеченную бровь, готовила особые составы трав, колдовала с какими-то горшочками над огнем. При этом Зверек слушалась ее беспрекословно и, ловя каждое указание Рангулы на лету, старалась изо всех сил делать все быстро и верно.
Наконец Горвинда оставили отдыхать, и Зверек улеглась прямо на земле у его скамьи. Ольвин еще какое-то время возился со своей ногой и порезами, сетуя, что если бы Горвинд успел набраться сил после зимы, то легко ушел бы от беды. Потом подошел к скамье Учителя, проверяя взглядом, все ли в порядке, и присел перед Зверьком на корточки:
– Верный мышонок…
Он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она остановила его взглядом.
* * *
На следующий день, едва придя в себя, Учитель попросил Ольвина помочь ему перебраться в землянку. Рангула начала было возражать: рана-де не затянулась, но Горвинд уже молча поднимался со своего ложа. И Ольвин, тут же прервав тщетные попытки сестры остановить Горвинда, подбежал и встал на одно колено, подставив свои сильные плечи. Учитель оперся о них и позволил Ольвину обхватить себя за пояс. Мастерство врачевания Рангулы творило чудеса: Учитель хоть и не без помощи, но был уже на ногах.
Мужчины медленно уходили. Зверек нерешительно пошла за ними. Она очень боялась потерять их из виду в лесу, но, с другой стороны, и приблизиться не осмеливалась: не помешает ли она им? Чем гуще становился лес, тем нерешительнее она шла и тем больше отставала. Но тут Учитель что-то тихо сказал, и Ольвин, обернувшись, громко окликнул:
– Иди рядом с нами, а то потеряешься.
И она радостно заспешила присоединиться к ним.
* * *
Горвинд выздоравливал быстро. Зверек ухаживала за ним, оставаясь в землянке все это время. Она готовила еду, носила Учителю снадобья от Рангулы, помогала менять повязки. Часто приходил Ольвин, принося то рыбы, то птиц, добытых на охоте, то орехов (любимое лакомство!) для Зверька. Пару раз он приводил Рангулу, чтобы она проверила рану: хорошо ли закрылась? Рангула удовлетворенно кивала, но все же не могла удержаться, чтобы не поворчать:
– Много ходишь, Горвинд, дай покой ране!
Учитель добродушно посмеивался, Рангула начинала сердиться, и Ольвин с облегчением уводил ее обратно.
Через насколько дней Учитель уже ходил со Зверьком на реку и понемногу возобновил ее обучение.
Становилось все теплее, с реки уже не тянуло весенним холодом, и Учитель с удовольствием подолгу оставался на прогретом солнцем берегу. А Зверек опять устраивалась на поваленном дереве над водой и уносилась мыслями в свой особый внутренний мир.
Днем она изучала стихии Огня и Земли, Воды и Воздуха, руны, училась верно писать слова и целые выражения, повторяла за Учителем законы Земли и Неба. Ночью он рассказывал о звездах, Солнце и Луне, законах Вселенной.
Однажды она вдруг услышала, как Учитель громко позвал:
– Луури!
Она мгновенно обернулась к нему и посмотрела вопросительно: «Ты зовешь меня?» Она уже привыкла, что Учитель «слышит» ее немые вопросы, и не удивилась его ответу вслух:
– Да, я зову тебя: теперь тебя зовут Луури.
Медленно, незаметно, но неостановимо в нее втекали новые знания и жизненный опыт, и необратимым ходом жизни было принесено новое имя. И Горвинд, как Учитель, первым «услышал» его. Окликнул ее, и Зверек естественно и легко отозвалась. Старое имя ей не разонравилось, но прибавилось, как бы заслоняя собою прежнее, еще одно – Луури.
Ольвин почуял это изменение, когда она пару раз не отозвалась (забыла!) на прежнее имя, и вопросительно посмотрел на Горвинда:
– Я ошибся? Что изменилось?
Учитель улыбнулся и кивнул:
– Луури. Теперь ее зовут Луури.
Ольвин задумался:
– Так поет ручей! Мне нравится! Но для меня она и Зверек.
Учитель немного помолчал.
– Пожалуй, для тебя – да. Но и для тебя – не всегда.
Луури наморщила нос и показала Ольвину язык, и он тут же воскликнул:
– Ну вот, сейчас она точно – Зверек! Разве нет?
И все трое дружно рассмеялись.
* * *
Каждое утро она старалась встретить рассвет на ногах. Первые птицы уже подавали голоса, но, в общем, в лесу было еще тихо. В один из дней в этой предрассветной тиши она услышала неясный шорох за соседним кустом. Почему-то не хотелось оглядываться, и, закрыв глаза, она попробовала понять, почуять – кто там? Небольшое животное, напуганное, голодное и, кажется, несчастное. Она медленно обернулась: встревоженно блестя глазами, поджав правую переднюю лапку, за ней следил волчонок. Луури не спеша опустилась на четвереньки и подползла к нему. Он не уходил, а, встретившись с ней нос к носу, стал с любопытством обнюхивать ее лицо. Она тихонько засмеялась и протянула руку, чтобы осмотреть его поджатую лапу. Волчонок доверчиво ждал. Лишь слегка дернулся, когда она обнаружила и стала вытаскивать небольшую щепку, застрявшую в подушечке стопы. Но она строго велела ему не шевелиться, и, как будто поняв, волчонок затих. Закончив, Луури подхватила его на руки и понесла показать Учителю. По дороге волчонок несколько раз лизнул ее в ухо, это было приятно и щекотно. Но Горвинд не выказал одобрения, и Луури смутилась:
– Я сделала что-то не так?
– Ты все сделала верно. Маленький волчонок – месяца два-три, не больше. Потерялся или его мать погибла. Откуда они здесь? В этих краях волков никто не видел. Может быть, приплыли на льдине? Или привезли с собой люди? Как бы то ни было, волчонок нуждался в помощи – ты оказала ее. У тебя не было выбора. Нравится тебе это или нет, теперь тебе придется вырастить его.
– Мне это нравится!
– Волк – не собака! И он должен остаться волком. Воспитывать другого, но не переделывать его на свой лад – непростое дело! Попробуй дать ему имя.
До вечера она думала над этим заданием. Волчонок не отходил от нее, но она нарочно не смотрела в его сторону. Тогда он подошел и, вызывая на игру, несильно прикусил ее голень. Зубки были еще небольшие, но острые. Луури поняла: у волчонка не будет имени.
– Я буду звать его Волк. Другого имени ему не нужно, – сказала она Учителю.
– Хорошо, ты справилась с первой задачей.
Луури пришлось немало думать и трудиться, чтобы преподать щенку верную «волчью науку». Она сразу решила, что больше не станет брать его на руки, класть руку ему на голову, не будет и кормить с рук. Еще она подумала, что нельзя впускать его в землянку. Но Учитель сказал, что тот и сам не войдет. И действительно, волчонок долго принюхивался ко входу, отводя назад уши и прижимая их к голове, припадал на передние лапы, вытягивал шею, но не осмелился даже на порог наступить.
Щенок уже вырос из молочного возраста и должен был питаться мясом. Теперь ему необходимо было понять, как добывается пища и как постоять за себя. В остальном Луури полагалась на природу.
Смешливый Ольвин, увидя ее с питомцем в первый раз, схватился за бока: волчонок пытался отнять у стоящей перед ним на четвереньках девочки изрядно потрепанную птичью тушку. Волк рычал на Луури, она – на него, в разные стороны летели перья, ни один не уступал. Горвинд наблюдал за ними с интересом. В конце концов тушка была разодрана надвое, и волчонок со своей добычей убежал в лес. Луури, отплевываясь от перьев, обратилась к Учителю:
– У меня получается?
Учитель одобрительно кивнул, а Ольвин рассмеялся:
– Но у волчонка, я вижу, получается лучше.
* * *
Через месяц Горвинд вполне поправился.
– Пришло время исполнить мое давнее намерение, – сообщил он как-то раз вечером у костра. – Собираюсь все же отправиться в давно задуманное путешествие.
– Куда пойдешь и когда тебя ждать? – спросил Ольвин.
– Надеюсь дойти как можно дальше – увидеть пирамиды, попасть в Багдад, – ответил Горвинд. – Так что ждите не скоро.
– Невеселая для нас новость, – заметил Ольвин. – Но, видно, для тебя это необходимо. Может, за это время и конунг забудет обиду.
– Не думаю, чтобы он забыл. Не таков его норов. Впрочем, я думаю не о конунге, а о новых знаниях. Отправлюсь этим же летом. Была бы моя воля – всю жизнь странствовал бы по свету. Совсем уйти не могу: здесь место моей силы.
Последнее его наставление Луури было немногословно: выжить и дождаться, не забывая ничего из того, чему он ее учил. С Ольвином Горвинд беседовал значительно дольше, они просидели у костра всю ночь. Луури уснула у ног Учителя, но несколько раз просыпалась, то от голоса своего второго воспитателя – тот что-то с жаром объяснял или доказывал Горвинду, – то оттого, что они оба над чем-то смеялись. Потом Учитель изменил позу, и она, проснувшись, увидела, что он что-то рисует для Ольвина на земле веткой, а пару раз она услышала свое имя.
