Но что из этого вышло? Я передаю факты с величайшей злостью, готовый сломать перо и порвать ни в чем не повинную бумагу. Эти хитрецы, Барма и Голован, – о, как я их ненавижу! – выпросили у царя трехмесячный срок, обещая поразить его чем-то необычайным.
За это время Голован проводил в подвале храма таинственную работу, которая меня чрезвычайно интересовала. Я пытался проникнуть туда, но встречал грубый отпор.
Наконец срок истек. Я питал надежду, что никакого чуда Голован не покажет, что он хотел выиграть время. Но я только теперь узнал его дьявольскую изобретательность.
По приглашению Бармы царь приехал на постройку. Его сопровождали: брат его – принц Юрий, митрополит Макарий и несколько придворных. Барма повел знатных посетителей; к свите присоединились Варака и Щелкун, а за ними и я. Барма поморщился, увидев меня, но ничего не сказал, и я пошел за процессией.
Я не видел московского государя года три. Он сильно изменился за это время. Насколько мне известно, ему двадцать семь лет; но, не зная этого, можно смело утверждать, что Иоанн доживает четвертый десяток. Стан его согнулся, он ходит, стуча драгоценным посохом, который не выпускает из рук. Борода его поредела, в ней появились пряди седины.
Барма повел царя по узкому темному переходу, ведущему в нижний этаж центрального храма.
По условному стуку Бармы перед царем и его спутниками распахнулась дверь. Какое неожиданное зрелище представилось моим глазам! Я едва не застонал от ярости… Русские вновь перехитрили меня!
На дощатом помосте, освещенном свечами, стояла великолепная модель Покровского собора высотой около пяти футов. Свет отражался от яркой позолоты глав и крестов храма. Крохотные его оконца светились красноватым светом: внутри горели свечи.
Иоанн и его свита пришли в восхищение, а я не находил себе места… Как подорвать авторитет людей, способных создать такое чудо красоты?..
Модель была с величайшим искусством сделана из деревянных брусков, фигурные главы покрыты тонкими листами позолоченной меди. Аккуратная и точная раскраска давала совершенное подобие белого камня и красного кирпича.
Так вот для чего уединялся Голован! Но это же сверхъестественно – в три месяца создать поразительное произведение искусства…
– Таков будет памятник взятия Казани! – с гордостью сказал Голован.
Нельзя не признаться, что он был хорош, со своей величавой осанкой, с глазами, горящими вдохновением. Но с этого момента я возненавидел его сильнее, чем Барму…
Царь радовался, как ребенок дорогой игрушке.
– Кто из вас сделал это чудо?
– Вот он, государь! – показал Барма на помощника. – Он с молодости искусен в таких строительствах, почему и замыслил сделать таковое подобие…
– Прекрасно, прекрасно! – повторял Иоанн в упоении.
Вдруг глаза его запылали гневом:
– А где клеветники, что оболгали вас, что распускали злостные небылицы? Проклятые! Какое дело погубить задумали!
Хорошо, что под сводами подвала был сумрак, слабо освещаемый свечами, иначе я выдал бы себя. Страх охватил меня. Мне казалось, что грозные глаза Иоанна глядят прямо на меня, пронизывают насквозь.
Я съежился за широкими боярскими спинами. Как я хотел бы стать червяком, заползти в щель пола… Говорят в таких случаях, что это угрызения нечистой совести. Ерунда! Я просто испугался разоблачения: ведь моя карьера рухнула бы с позором…
Впрочем, все обошлось благополучно, меня ни в чем не подозревают: московиты недогадливы.
Успокоившись от гнева, царь привлек Барму и Голована, обнял и расцеловал их.
– Вижу, – сказал он торжественно, – что вы верные слуги и заботитесь о величии русской земли и прославлении моего царского рода. Награжу я вас выше всякой меры, а сейчас…
Он снял со своих пальцев два драгоценных перстня и подал смущенным и обрадованным архитекторам. Те благодарили царя, кланяясь до земли.
Митрополит Макарий тоже счел нужным похвалить архитекторов.
Принц Юрий и бояре наперебой осыпали Голована и Барму любезностями и преподносили, по русскому обычаю, подарки. Так как при них не было ни кубков, ни драгоценных мехов, которыми здесь принято одаривать, то они развязывали висевшие у пояса кошельки и вручали архитекторам серебряные рубли, которые те принимали с поклоном.
Царь Иоанн торжественно сказал:
– Теперь вам в работе помех не будет. Если даже прикажете кремлевскую стену разломать для постройки собора, я и в этом поверю. Сие дивное изображение перенесете во дворец под своим личным смотрительством. Кстати, я еще вас поблагодарю, – добавил он с милостивой улыбкой.
И вот плоды разрушительной работы, которую я старался проводить чуть не три года!..
Но я не падаю духом – судьба, быть может, еще повернется ко мне лицом…
Странные сны снятся мне последнее время. Какая-то громада нависает надо мной, грозя обрушиться и раздавить меня.
Я в испуге просыпаюсь, и в момент пробуждения низкий и грозный голос шепчет мне в уши: „Уничтожь!.. Уничтожь!.. Уничтожь!..“
Кого уничтожить?.. Или что?.. Не знаю…
Октябрь 1557 года».Глава XI
Женитьба Голована
После царского посещения будущность представлялась зодчим в розовых красках. Они разговаривали, без конца повторяя друг другу подробности того, что случилось: и что сказал Иван Васильевич, и что они ему ответили, и что он опять сказал…
Расставшись с Бармой, Голован в радостных мечтах незаметно дошел до дому. Дверь открыла Дуня, с недоумением глядя на непривычно веселое, оживленное лицо молодого зодчего.
– Видно, радость у тебя? – спросила девушка.
Андрей не ответил. Он неожиданно схватил пораженную Дуню и крепко обнял. Дуня старалась вырваться из рук Голована, но он не выпустил девушку.
– Довольно в кошки-мышки играть! Идешь за меня замуж, Дунюшка? – прямо и настойчиво спросил Андрей.
– Пойду… – прошептала Дуня. – Только как дедынька…
– Дедынька спит и видит, чтобы поженить нас! – ответил Голован.
Булат действительно крайне обрадовался предложению Андрея, которое перестал и ждать. Но, храня старинные обычаи, строго выговорил Головану за то, что тот повел дело не по порядку, не заслал сватов, а сам объяснился с девушкой.
– Разве тебе некого было попросить? – сурово говорил старый зодчий. – У тебя Барма – сват, коему никто не откажет: всей Руси известный человек!
– От всего сердца прошу: смени гнев на милость, наставник! Виноват я, точно, свело меня с ума царское благоволение.
– Только ради этого я прощаю, – сказал Булат, пряча довольную улыбку в седых усах.
На другой день Голован поручил Василию Дубасу и Петровану Кубарю перенести модель собора во дворец.
Два богатыря с трудом тащили тяжелую модель на прочных носилках. Втаскивая ношу в царские палаты, Петрован испуганно и восхищенно таращился во все стороны. Парню и хотелось встретить царя, и он боялся, что, увидев его лицом к лицу, умрет со страху. От волнения он спотыкался, а Василий ругал его сердитым шопотом: он-то уж видел царя!
Модель благополучно внесли в царские покои, установили на большом столе. Спальник вывел носильщиков из дворца, пожаловал за труд по алтыну. Голован и Барма остались ждать царя.
Государя Петрован не встретил, но твердо знал, что если ему суждено вернуться в родное село, то станет он самым знаменитым человеком на много верст в окрестности: он побывал в царском дворце!
Голован скинул покрывало с модели, и вошедший царь мог любоваться миниатюрным храмом при дневном свете.
– Говорите, чем вас пожаловать?
Голован упал царю в ноги:
– У меня челобитье, великий государь!
– Говори.
– Жениться я задумал!
– Вот! – удивился Иван Васильевич. – Да разве ты холост? Невеста кто?
Узнав, что Голован собирается взять за себя приемную внучку старого наставника, царь тотчас вспомнил и зодчего Никиту Булата и его подвиг, за который он недостаточно вознаградил верного подданного.
– Выбор твой одобряю! А чего ты от меня хочешь?
– Разреши, государь, на Псковщину съездить: у тятеньки родительское благословение испросить.
– Доброе дело, разрешаю. А я прикажу невесте приданое приготовить…
Андрей в три недели управился с поездкой в Выбутино; обрадовал инока Иосифа, в миру Илью Большого, известием о предстоящей женитьбе, о своих успехах в зодчестве. На свадьбу Иосиф не поехал, извинившись недугами и монашеским званием.
Свадьбу Голована и Дуни справили по дедовским обычаям. Посаженым отцом был окольничий Ордынцев, представлявший в своем лице высокую особу царя. От венца молодых отвезли на Полянку, в богатое поместье, пожалованное Иваном Васильевичем Дуне: обещанное царское приданое.
