Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Мемнон еще раз напряг слух, но с дороги больше не доносилось ни звука.

Он воздел руки к чистому голубому небу и прошептал горячую благодарственную молитву всем олимпийским богам.

Потом он подумал о товарищах, которым теперь грозила большая опасность, если хитрый и дальновидный Сатир не догадается вовремя свернуть с большой дороги и перейти на окольные, не постарается сбить со следа римских ищеек. Для этого нужно уйти в глухие места, в непролазные заросли, путать следы среди многочисленных речек, смело преодолевая их вброд и часто меняя направление своего движения…

Мемнон снова поднял глаза к небу и прочел вслух новую молитву, на этот раз умилостивительную, со смиренной просьбой к богам оказать содействие несчастным людям, стремящимся только к одному-единственному — к свободе.

Молитва у него получилась по-детски наивной, похожей на те молитвы, какие он заучивал в детстве, когда посещал храмы вместе с матерью, женщиной очень набожной, и просил у богов о тех или иных благах, а иногда и о помощи против обидчиков.

К восемнадцати годам, увлекшись чтением сочинений Эпикура, он стал убежденным атеосом[377] и смело доказывал сверстникам, что, может быть, боги и существуют, но, судя по тому, какие мерзости происходят вокруг и скольким негодяям сходят с рук гнуснейшие преступления, до людей им нет никакого дела.

Позднее, когда на него как из рога изобилия посыпались жестокие невзгоды, он не то чтобы изменил свое отношение к религии — он просто отказался от воинственного ее отрицания, в глубине души подозревая, что получил предупреждение свыше за свое вызывающее неверие, которое выражал словами, полными гордыни и самонадеянности.

Эпикуреец еще не умер в его душе, но сегодня он вдруг почувствовал неодолимую потребность молиться. Он искренне просил богов простить ему его атеизм, пусть не ради него самого, но ради близких и дорогих ему людей.

После молитвы у него стало как-то полегче на душе. Он глубоко вздохнул и снова занялся костром, подбросил в него дров, потом проверил землю под постелью спавшей Ювентины, просунув туда руку и убедившись, что земля еще хранит тепло.

Ювентина спала и не знала, как близко мимо них промчалась смерть. Она тихо бредила. Ее преследовали кошмары.

Мемнон с грустью и обожанием всматривался в любимые черты. Дивное создание, бесценный дар, посланный ему каким-то добрым божеством! Великое утешение, посетившее его душу именно тогда, когда ему, поверженному в безысходное отчаяние, казалось, что нелепый мир, погрязший во лжи, пороках и преступлениях, не стоит того, чтобы о нем особенно сожалеть, прежде чем навсегда его покинуть!

Как только миновала опасность, Мемнон почувствовал огромный прилив сил и надежду добиться выздоровления Ювентины.

У нее горячка. Но не такая это болезнь, чтобы от нее умерла молодая девушка, родившаяся и выросшая в деревне, закаленная в работе на лоне природы, на открытом чистом воздухе! Ей прежде всего необходимы тепло и покой. Что ж! Он доставит ей все это, сам будет спать урывками, будет непрестанно жечь костры, прогревая землю, готовить лекарства из трав…

Между тем гладиаторы проскакали мимо Формий и остановились в трех милях от города в том месте, где от Аппиевой дороги ответвлялась проселочная дорога, ведущая на север.

В это время уже рассвело.

Сатир полагал, что пора оставить «царицу дорог» и перейти на Латинскую дорогу, хотя до нее придется проделать путь по меньшей мере в двадцать пять миль, что замедлит их продвижение вперед почти на полдня.

Проселочная дорога, на которую хотел свернуть Сатир, ему и Иринею была знакома. По их словам, она вела на Аквин мимо развалин Фрегелл.

Сатир предложил, добравшись до Латинской дороги, проехать по мосту через Лирис у Фрегелл и потом берегом реки вернуться на Аппиеву дорогу.

— Правильно, — поддержал Ириней. — Заставим римлян проскочить вперед по Аппиевой дороге. К тому времени, когда они догадаются, что их перехитрили, мы уже будем далеко. Если откажемся от сна и отдыха, сегодня же вечером доберемся до Капуи. А от Капуи до имения Минуция не больше тринадцати миль.

Всадники, пересев на запасных лошадей, съехали на проселочную дорогу.

Первые несколько миль она была достаточно ровной, затем стала извилистой и ухабистой. Через два часа всадники выехали на Латинскую дорогу близ того печального места, где всего двадцать один год назад стоял цветущий и славный город Фрегеллы[378].

Теперь от него остались одни развалины. Римляне подвергли Фрегеллы жестокой каре за восстание его жителей, требовавших предоставления им прав римского гражданства. Принимавших участие в мятеже частью перебили, частью выслали за пределы Италии. Оставшуюся массу населения города — мужчин, женщин и детей — римский сенат приказал переселить в область Фабратерии, где они должны были основать новое поселение. По прямому указанию из Рима Фрегеллы были полностью разрушены в назидание всем жителям Италии.

Спустя четыре года после этого Гай Гракх, второй раз избранный на должность народного трибуна и пользовавшийся исключительной поддержкой плебеев, предложил закон об уравнении в правах с римлянами италийских союзников, но трудно было представить законопроект менее популярный в римском народе, который не желал поступаться своими привилегиями в пользу всех других италийцев.

Даже Гай Фанний Страбон[379], близкий друг Гракха, ставший консулом исключительно благодаря стараниям последнего, отступился от него и на плебейской сходке с яростью обрушился на этот законопроект.

— Неужели вы думаете, — восклицал он во время своего выступления, — что, предоставив союзникам гражданские права, вы и впредь будете стоять в народном собрании, как вы стоите теперь передо мной, или что вы и впредь будете занимать те же места, что и теперь, на всех играх и развлечениях? Неужели вы не понимаете, что эти люди заполнят все места?

Законопроект Гракха был провален, хотя все римские граждане, от нобилей до последнего из пролетариев, в глубине души прекрасно сознавали, что италики не прекратят борьбы и недалек тот день, когда они возьмутся за оружие.

Потому-то и Минуций, собираясь поднять восстание рабов, очень надеялся привлечь к нему свободных жителей Италии и превратиться из предводителя беглых рабов в вождя римских союзников.

Всадники молча проехали мимо разрушенного города.

Солнце уже стояло высоко в небе. Оно красило нежным розовым цветом вершины Апеннинских гор.

Вскоре гладиаторы увидели реку, вздувшуюся после таяния в горах выпавшего три дня назад огромного количества снега.

Это был Лирис, протекавший вблизи юго-восточной границы Лация.

Здесь через реку был переброшен крепкий деревянный мост, повторявший своей конструкцией Сублицийский мост в Риме.

Проехав по мосту, всадники еще некоторое время продолжали движение в сторону близлежащего Аквина, затем свернули с Латинской дороги на слабо наезженную дорогу, тянувшуюся берегом реки по направлению к Синуэссе.

По этой дороге около двух часов пополудни, преодолев без остановок от самых Формий не менее сорока миль, беглецы выехали снова на Аппиеву дорогу прямо перед Синуэссой.

Разогнав лошадей во весь опор, они вихрем промчались мимо этого города и в трех милях дальше него часа на два задержались в маленьком городке под названием Воды Синуэсские, чтобы накормить и дать отдых лошадям, да и самим немного передохнуть и подкрепиться едой.

Это было довольно известное место лечения и отдыха, где не только местные, но и римские богачи любили проводить время, хотя большинство предпочитало нежиться в Байях, приморской здравнице, находившейся в тридцати милях южнее Вод Синуэсских. Туда в летнее время съезжалась чуть ли не вся римская знать.

Беглецы не подозревали, что их преследователи совсем близко.

Отряд апулийцев появился на заезжем дворе близ Формий через четыре часа после того, как гладиаторы его покинули.

Центурион приказал всадникам сменить лошадей и повел их дальше.

У самых Формий им повстречались путники, следовавшие из Аквина. Они сообщили преследователям, что видели группу всадников с запасными лошадьми, съехавших с Аппиевой дороги в сторону Аквина.

Апулийцы, нещадно погоняя своих лошадей, понеслись в указанном направлении.

Так что беглецы, надеявшиеся сбить погоню со следа, повернув на Латинскую дорогу, ничего этим не добились. Преследователи в пути получали точные сведения о передвижении гладиаторов от местных жителей, и в то самое время, когда они остановились в Синуэсских Водах, центурион и его апулийцы, почти загнав лошадей, прибыли на виаторскую станцию близ Синуэссы.

Об отдыхе никто из апулийцев не помышлял. Они были полны решимости продолжать преследование.