Что же касается русских... Им, русским, от нас ничего не нужно; ни скота нашего, ни пастбищ наших. Будут они себе сеять хлеб, ловить в пограничных реках рыбу, которую не только мы сами не едим, но и собаки наши не хотят есть... Русские не станут посягать на курук в наших руках и на наш трон. Нет им дела до наших степей и пустынь. Они будут довольствоваться нашей покорностью.
В годы великого бедствия джунгары показали, на что они способны. А многочисленные шуршиты превзойдут в жестокости и свирепости. Их государство — этот муравейник — поглотило потомков нашего чингизида Кубилая — а ведь они были правителями этой страны. Их заставили забыть родной язык, религию, традиции, родину. Они и нам заявят, эдак хитренько и ласково, попали мы под их пяту: «У вас волосы черные, и у нас волосы черные, у вас глаза узкие, и у нас глаза узкие, давайте станем одним народом!..» Что же нам — сидеть и ждать, когда этот дракон явится сюда и поглотит нас?
Во времена, когда сильный властвует над слабым, большой над маленьким, нам не обойтись без сильного покровителя. Доказательство тому — судьба калмыков и башкир. Их никто не трогает и не рвет на части. Доколе же нам, казахам, мыкаться; испытывать свою горькую судьбу! Что же делать, как решить эту задачу? Задачу всего народа, всего нашего будущего?..
Прежде всего надо попытаться осторожненько прощупать тех, чье слово имеет вес среди казахов. Что они скажут, как отреагируют? Правильнее и разумнее всего начать с Букенбая. Мы с ним родня.» Сейчас Абулхаир нуждался в дельном совете и не мог обойтись без Букенбая. К тому же под его властью находились семь многочисленных племен, готовых по первому его слову броситься, куда он прикажет... Привлечь на свою сторону Букенбая — значит привлечь и Есета. Заручиться их поддержкой — быть как за каменной стеной. Но если они скривят рот, то что говорить об остальных. Хотя вряд ли. Букенбай обосновался сейчас ближе вcex к русской границе. Уфимские купцы — табуны им нужны или отары овец — скачут к Букенбаю. У него надежные связи с российскими базарами и знакомых среди башкирской знати достаточно. По примеру Букенбая многие казахи стреляют по берегам Илека, Каргалы, Каинды, Иргиза кабанов и обменивают их на русское зерно... Кто же еще поддержит его план, как не Букенбай, первым отведавший русского хлеба? Нужно поторопиться, скорее поговорить с Букенбаем!.. Но что-то давненько Абулхаир не получал вестей из его аула. Надо спросить у Бопай.
— Никто не заезжал из аула Букенбая?
— Нет... Не обиделся бы он...
— За что?
— Мы прежде наведывались к нему, всякий раз поздравляли — и с тем, что сынок его единственный, у бога вымоленный, сидеть начал, и с тем, что ходить начал. В этом году ни разу не навестили.
— Сколько же теперь Тленши?
— Четыре годика.
— Вот и повод съездить к Букенбаю! Букенбай устроит той в честь того, что сынок сядет на коня.
— Конечно, устроит, как же иначе?
Взяв с собой Бопай и свиту во главе с Мырзатаем, Абулхаир отправился к Букенбаю. Рядом трусил покрытый ковром жеребенок.
С наступлением осени Букенбай оставлял берега Иргиза и откочевывал ближе к пескам, на Жабысай. Он обрадовался Абулхаиру несказанно. Забыв об обычной своей величавости, старшая сестра хана Куттыбике выбежала к нему с плачем. Куттыбике заметно сдала после смерти мужа, Кара-батыра, добродушного, сильного и огромного, как черный атан.
Весь аул табынцев оживился с приездом хана. Ко всем влиятельным людям семи племен, а также к Есету и Кудайназару послали гонцов.
Тленши был баловнем семьи. Когда ему сообщили о приезде Абулхаира, мальчик влетел в юрту и уже через минуту сидел на его плечах.
— Что ты делаешь, негодник? Слезай сейчас же! — прикрикнул на сына Букенбай.
— Не слезу! Пока не подарит мне камчу, не слезу! — расшалился Тленши.
— Пути всевышнего неисповедимы. Я-то всегда верил, что никому из казахов или калмыков не дам сесть себе на шею, и вот... Уселся-таки этот маленький табынец! — засмеялся Абулхаир. — Будь по-твоему, сорванец, будь по-твоему: когда-нибудь станешь батыром еще отчаяннее и храбрее отца, — мягко, с улыбкой добавил Абулхаир.
— Нет, я не хочу быть батыром! Я мясником буду! — ответил Тленши.
— Мясником? Это почему же ты так решил? — развеселился хан.
— Потому что... Если я стану мясником, тогда каждый день я буду есть потрошки, уж больно они вкусные! — бойко ответил озорник.
Все засмеялись.
— Недаром мы молили всех святых, чтобы родился сын! Пусть сбудется твое желание! — с нежностью глядя на Тленши, улыбнулась его бабушка Куттыбике.
Сжав в руке плеть хана с золоченой рукояткой, мальчик помчался собирать байгазы — подарок за новинку.
...У Букенбая было несколько жен, они рожали ему одного ребенка за другим, да вот беда — все дети умирали. Все, кроме Тленши. Когда приблизился срок разрешиться от бремени, жена сказала Букенбаю, что хочет родить у своих сородичей — шумекеев...
Букенбай согласился, а сам отправился в набег. На обратном пути, в Каракумах, из- за бархана навстречу ему выскочил какой-то оборванец.
— Батыр Букенбай, не поменяешь ли добычу, взятую у врага, на мою суму? — Нищий преградил батыру дорогу. К ним тотчас подскакал Есет. Увидев жилистую, красную, что ветка таволги, руку незнакомца на гриве коня Букенбая, Есет почувствовал вдруг, что сердце его дрогнуло от доброго предчувствия. Разве решится простой смертный так схватиться за повод коня самого Букенбая — знаменитого батыра, почитаемого всеми казахами?!
— Буке, сколько раз лишались мы добычи! Пусть достанется бедному человеку! А он помолится за тебя, глядишь, аллах и услышит его молитву! — обратился Есет к своему другу и родственнику.
— Возьми, незнакомец! Бери все! Добыча — твоя! — Букенбай повернулся к своим джигитам. — Отдайте мою долю этому человеку. Всю! — Букенбай собрался было тронуться, однако нищий не сдвинулся с места.
— Батыр, я не милостыню у тебя прошу, а торгуюсь с тобой. Ты дал мне коней, которых я погоню перед собой, но дай мне и коня, на которого я сяду сам. Привяжи к моему седлу корджун, дай мне оружие. А то, не ровен час, выскочит какой-нибудь разбойник из-за холма да отнимет у меня твой щедрый дар! Пожалуй мне коня, на котором ты сидишь, привяжи корджун, который принадлежит тебе, отдай все оружие, что висит на тебе.
Батыр исполнил просьбу нищего, и тот вскочил на коня.
— Единственное богатство нищего в этом мире его сума. Не побрезгуй моим достоянием, прими мою старую суму. Ты отдал мне часть своего добра, я же отдаю тебе все, чем владею. То, что находится в моей суме, обрадует тебя больше, чем твоя вчерашняя добыча! Держи ее осторожно, не урони, не ударь ненароком, не уколи колючкой. Не заглядывай в нее, пока не доедешь во-о-он до того высокого бархана. Когда же заглянешь — тебе захочется поскорее добраться до дома и устроить великий пир. Пусть моим байгазы на твоем пиру будет добыча, которую ты мне щедро пожаловал, — возьми ее обратно. Я был нищий с потрепанной сумой. Дав мне коня и оружие, ты сделал меня человеком. Говорят, пища джигита и волка — в дороге. Добро себе я добуду теперь сам. Прощай! — нищий огрел коня плетью и скрылся.
Батыр заспешил к высокому бархану. Добрался до него, открыл суму, заглянул и... о, счастье! Посапывая носиком, в ней, словно в ханской юрте, лежал младенец. Несказанно обрадованные Букенбай и Есет объявили джигитам: «Завтра, по возвращении, будет великий той!»
Сердце Букенбая чуть не выскочило из груди от счастья. Однако, вернувшись домой, он обнаружил, что юрта его пуста, жены еще нет. Батыр послал гонца к ее сородичам. Тот застал женщину в слезах и горе:
— Как покажусь я на глаза батыру, о позор мне! Мой пухленький, мой сладкий младенец, которым я мечтала осчастливить батыра, умер, не прожив и недели!
...Никто не знал, какого рода и племени Тленши. Но похожи они были с Букенбаем как две капли воды. Одни мудрецы объясняли это так: «Э-э-э, Букенбай встретил не простого смертного. Навстречу ему под видом нищего пышел сам святой Хызыр Ильяс. Другие говорили иначе: «Жена Букенбая уехала рожать в родной свой аул неспроста. Подальше решила быть от сглаза. И там какой-то святой посоветовал ей отдать новорожденного нищему бродяге: «То, что дает Хызыр, недоступно для дурного языка. То, что держит нищий, — недоступно для дурного глаза. Но тайну эту он наказал ей не раскрывать ни одному человеку на свете. Даже мужу, с которым она делит ложе!» Где тут правда, где тут вымысел — никто не ведал, но то, что Букенбай готов броситься в огонь и в воду ради Тленши, — знали все. И все, кто уважал Букенбая, во всем потакали Тленши.
Мальчику сегодня исполнилось четыре года, и Букенбай впервые посадит своего любимца на коня. Тленши сожмет ногами бока породистого двухлетки, которого пожаловал ему сам хан Абулхаир. Букенбай и Абулхаир во время тоя подшучивали друг над другом.
