А что, если потомки Жадика уже успели влить в уши Абулмансура яд? Успели оклеветать Абулхаира? Обиделись они вчера крепко, опять проснулась в них былая зависть... Однако, даже попав в сети интриг, юный султан, наверное, не забудет доверия и доброты главного сардара.
— Эй, Мырзатай, где ты? Куда подевался этот пустомеля? — спросил Абулхаир, недовольный его отсутствием. — Не он ли машет там руками, показывает куда-то? Эй, Мырзатай, где же ты?
— Я здесь, алдияр!
Но это был не Мырзатай, это был человек из отряда Барака, он неслышно подъехал на вороном коне. «Что ему тут нужно? — подумал Абулхаир. — Наверное, Барак дослал: узнай, мол, что посоветует сардар в такой отчаянный момент. Ну, ему-то я ничего не посоветую!»
— Эй, Мырзатай, куда ты подевался?
— Я здесь, алдияр! — Мырзатай приблизился к нему и глазами показал на гонцов, которых прислали к Абулхаиру все батыры. Они стояли неподалеку.
— Что же это происходит, что же это случилось с казахами? — обратился Абулхаир к окружающим. — Почему они сгрудились, как куланы, которых гонят в засаду? Есть ли у них соображение? Езжай, Мырзатай, скажи Абулмансуру, чтоб бил джунгар прямо по центру, а потом пусть сразу же поворачивает назад. Джунгары погонятся за ним. А как только разожмется джунгарский кулак, наши джигиты догадаются, как действовать, что дальше предпринимать!
— Слушаюсь, алдияр! - заорал Мырзатай и хлестнул коня камчой.
— О, какое мудрое решение, аллияр! Иначе бы нам их не одолеть! Теперь мы вырвемся, разобьем, — зашумели, заулыбались гонцы.
Абулхаир выскочил из их толпы и застыл на открытом месте.
Отряду Абулмансура удалось пробить брешь в джунгарских рядах. Пытаясь взять в клещи отступавший казахский отряд, джунгары разомкнули свои ряды и рассыпались, точно горох. Их знамя теперь реяло одиноко в руках воина, оставшегося без всякого прикрытия.
Битва разгорелась с новой силой. Теперь ее хозяевами стали казахи. Один за другим валились с коней джунгары, издавая истошные вопли. Казахи почувствовали приближение победы, уши сардара ласкали боевые кличи разных отрядов, Абулхаир не сразу заметил слугу Болата, склонившегося перед ним в низком поклоне.
— Высокородный таксыр! Высокородный таксыр! —тщетно взывал к нему слуга главного хана.
Но Абулхаир ничего не слышал и не видел, кроме битвы. Он ликовал! Он торжествовал! Он улыбался! Глаза слуги чуть не вылезли из орбит: кому еще довелось видеть, как улыбается Абулхаир-султан? Это — все равно, что увидеть, как распускаются цветы на железе!
Однако когда же еще смеяться, когда торжествовать Абулхаиру, если не сегодня? Как его джигиты крушат врага! Есть ли счастье более высокое, чем пьянеть от сознания, что твою волю выполняют люди, народ! Несколько слов, тобой произнесенных, превращаются в потоки вражеской крови! Это благодаря твоим мыслям и планам, которые из ночи в ночь томили, мучили тебя, летят теперь головы с плеч джунгар. Твоя заветная цель приносит счастье одним и несчастье другим! О аллах, с таким послушным народом он горы своротит! Разобьет любого захватчика, изгонит его прочь с родной земли!..
«Если бы только народ этот всегда был под моей властью! Нет в мире выше чуда и мощи выше, чем державная власть, которая никому не дает ослушаться меня, перечить мне!.. Что же это — сон или явь, это чудное упоение властью?.. Или плод воображения?.. Но не дитя же я, чтобы так глубоко погрузиться в мечты... Правда... Правда!.. Явь!»
Абулхаир огляделся вокруг, ища подтверждения тому, что он не грезит, а находится в реальном мире.
Джунгары были уничтожены почти все. Но это что за мелодия доносится до его ушей, знакомая мелодия? Совсем знакомая. Слышанная уже. Когда же и где? Это звуки, звуки, страшнее которых нет, кажется, ничего, заполняли землю в те годы, когда народ покидал Каратау. Казахские кочевья снимались с насиженных гнезд своих, и вот так же рыдали и стенали люди, наполняя печалью и горем небо, землю, воду, степи и горы. Их плачу вторили, вплетались в него стоны верблюжат, мычанье телят, блеяние ягнят, ржание жеребят — всех осиротевших, всех потерявших своих матерей!.. Боже, что тогда творилось на их земле! С воплями и причитаниями царапали себе лица вдовы, рвали волосы девушки, потерявшие отцов и братьев, заходились в плаче младенцы в колыбелях, тряслись от рыданий, бессилья и унижения плечи мужчин, сидевших на конях, с низко опущенными головами. Рыли лапами землю псы и выли, подняв морды к небу... Все это сливалось в единую мелодию, от которой вставали дыбом волосы даже у людей с каменными сердцами и железными нервами. Мелодию годов великого бедствия.
Смешавшиеся воедино крики, вопли, стоны, визги как будто вернули Абулхаира в те времена. «Но почему же не встают теперь дыбом волосы, почему не разрывается сердце?.. Здоровенные мужчины голосят, и плачут, и колотят себя по голове. Закованные в металл, обвешанные оружием, они не перестали быть людьми... Но никто из казахов не может считать, не считает их людьми. Сколько горя и бед принесли они... Неужели джунгары не понимают этого? Почему они воют как собаки?..
Рыдают как бабы, рвут на себе волосы! Потеряли всякую надежду на победу и на жизнь... Кто пожалеет воющего пса и плачущего врага?!
О аллах! До какого великого дня удалось дожить! Были бы здесь сейчас несчастные вдовы и матери, выплакавшие все слезы по дорогим своим мужьям и сыновьям! Были бы сейчас здесь луноликие сестры — они целовали бы не только вышедших из гущи боя воинов, но и ноги их коней, окровавленные по самые лодыжки!
Радуйтесь, казахи, радуйтесь! Пришло время, настал час вашего отмщения! Все, живые и мертвые, радуйтесь!
Смотрите же, ликуйте! Дарует ли нам судьба еще одну такую же победу? Наслушайтесь, насладитесь псиным воем кровавых врагов наших! Народ мой, радуйся, радуйся же и торжествуй! Это твой день, народ мой, твой день!..
...Почему опять закружился мир, завертелись передо мной земля и небо? Кто скачет, кто несется ко мне? Давняя рыжая лиса или недавно привидевшаяся мне красная гончая? Приближается, бросается мне под ноги, лижет их! Это, наверное, и есть мое счастье!..
Всяк по-своему толкует о счастье: это и звезда в небе, и птица, парящая в поднебесье... Какая там птица!.. Какая там звезда!.. Счастье — оно вот так вот бросается тебе под ноги и лижет их. Поэтому, наверное, мы его часто и не замечаем!.. Не уходи от меня, мое счастье, не исчезай! Лижи, лижи мне ноги!.. О аллах! Не сошел ли я, Абулхаир, с ума?
Почему умолкла горестная мелодия? Где, где жаркая битва? Почему кто-то резко хватает моего коня за повод? Кто посмел?..»
Абулхаир очнулся от радостных мыслей и увидел, что слуга Болата стоит рядом. «Что до сих пор делает здесь лизоблюд Болата? Что он говорит, кричит ему прямо в ухо! Что он такое несет? «Хан умирает!» Какой хан? Тауке давно умер! «Стрела попала!..» В кого попала стрела? Победили-то мы? А куда же подевались джунгары? Ага, спасаются бегством! Ничего, ничего, догоним!»
— Чего тебе? — резко, через плечо бросил Абулхаир слуге.
— Алдияр, хана Болата ранило стрелой!
Абулхаир все еще улыбался, был не в состоянии осмыслить новость. Что сказал этот человек?
Абулхаир огляделся: он в одиночестве стоял на маленьком холмике. Рядом — груды мертвых тел, красная от крови земля. Никто не догонял, не добивал удиравших джунгар.
Он яростно огрел коня и поскакал за джунгарами. К Абулхаиру присоединились Букенбай и Есет — только они двое. Остальные не сдвинулись с места. Почему? Почему?
Они скакали долго. Наконец с Абулхаиром поравнялся Букенбай.
— Алдияр, в тылу у нас небольшое войско. Впереди джунгарский улус. Как бы не случилось чего-нибудь худого... Вернемся! Болат-хан ранен, говорят — смертельно. С ним остались все, нам тоже нужно вернуться.
«...О-о-о-о! Упустили, не захватили вражеское знамя! Всех следовало уничтожить, всех... Победа наша оказалась неполной!» — подосадовал Абулхаир.
Когда они возвратились, Абулмамбет уже увез Болата в Туркестан. Наскоро распрощавшись, Барак и Кучук помчались в свои улусы.
Оставшиеся с Абулхаиром воины Младшего жуза с грутью всматривались, запоминали недавнее поле брани, потом тронули коней.
— Так и стоит в ушах вой этих джунгар! — выпалил Батыр.
Страшная была битва... Все казахи, наверное, слышали вражеские вопли и стоны. Теперь народ прозовет это место «полем воплей и плача» — Аныракай, — тихо сказал Букенбай.
***
Абулхаир никак не мог забыть это сражение, отрешиться от него — ходил рассеянный, будто потерял сам себя... Равнина, мертвые тела, рыдающие, стонущие, бегущие без оглядки джунгары...
Эти воспоминания не наполняли его радостью, не утешали в великой его печали.
Абулхаир знал: ныне, едва лишь встретятся два казаха сразу же заговорят об Аныракае.
Разговоры эти не трогали его, будто и не касались его, будто его вовсе не было там, в долине Аныракай.
