Причиной этих мыслей был разгром данами дружины князя Буревого.
Тогда никто не понял, почему даны так легко разгромили дружину князя, не потерпевшего в своей жизни ни единого поражения.
Только Девятко хорошо знал, и причины поражения, и кто истинный виновник разгрома дружины. Тогда, в разведке, обнаружив лагерь данов, он должен был высадиться на берег и подкрасться к их лагерю, чтобы точно подсчитать силу разбойников.
Но он испугался. Поэтому, быстро подсчитав корабли данов, которые были видны издали, он, опасаясь за свою жизнь, слишком поспешно ушел подальше от лагеря разбойников.
А князь Буревой, не привыкший сомневаться в честности своих дружинников, и не подумал проверить сведения, сообщенные Девятко.
Как оказалось, потом на самом деле даны остановились двумя лагерями, на расстоянии пары сотен шагов друг от друга. При этом в дальнем лагере оказалась основная сила данов. Поэтому когда дружинники князя Буревого напали на первый лагерь, даны из второго лагеря оказались у них за спиной, чем и воспользовались для полного разгрома словенской дружины.
После такого промаха провинившегося дружинника обычно выгоняли из дружины, и редко кто из других князей решался взять в свою дружину такого дружинника.
Но Девятко рассчитывал, что после смерти князя Буревого разбираться в причинах поражения будет некому, и все произошедшее потихоньку забудется.
Так оно вроде и происходило, и Девятко снова получил ответственное поручение провести вылазку.
Все начиналось хорошо, но вдруг это решение Гостомысла самому возглавить отряд. Такая перемена настроения князя настораживала.
Теперь Девятко лежал под мачтой и размышлял, не является ли внезапное решение князя Гостомысла возглавить отряд свидетельством недоверия к нему. И чем больше он размышлял, тем больше убеждался в своих подозрениях.
От неутешительных мыслей его оторвал кормчий, который сообщил, что передний струг сбавляет ход, и сигнальщик подает знак, подойти к князю.
— Ну, подходи, — сказал Девятко и едва слышно выругался. — И чего этому мальчишке не сидится дома? Теперь будет вмешиваться в дела, в которых не понимает.
И сразу же Девятко оглянулся, — не слышал ли кто его слов?
Когда струги приблизились так, что можно было говорить, не повышая голоса, Девятко подошел к борту.
Увидев его, Гостомысл распорядился:
— Девятко, пройди в сторону Невы, у тебя как раз ветер попутный, поищи рыбаков или купцов и узнай, нет ли на реке данов. Посмотри, что на реке, и идите ближе к городу. Ерш говорит, что к этому времени ветер переменится. Мы как раз походим у берега недалеко от города. Там мы и встретимся.
— Будет сделано, князь! — сказал Девятко и кинул кормчему: — Слышал? Ставь паруса и правь.
На мачте струга снова взвился парус и, струг, ускоряя ход, стал уходить в сторону. Девятко видел, как два оставшихся струга также подняли паруса и, кренясь на крутой боковой волне, пошли в сторону солнца.
Ратиша сел рядом с дозорным на носу судна, а Гостомысл устроился рядом с кормчим Ершом.
Так как солнце довольно сильно пригревало, он скинул с себя кольчугу и теплую одежду. Одежда и кольчуга лежали у его ног, а Гостомысл в одной рубахе с вышитым воротом нежился под теплыми лучами солнца.
Юный князь оказался находкой для охотника до рассказов. Когда Гостомысл отправил Девятко к Неве и снова вернулся на место, Ерш, загадочно посматривая на юношу, спросил:
— Князь, а ты видел, когда-либо русалок?
Гостомысл вспомнил о загадочной девушке, что посещает его во сне. Но Девана была не русалка. Русалки — это утонувшие девицы, души которых не попали в рай, они исполняют чужую волю. А Девана охотница, богиня. А это уже совсем другое, — она действует по своей воле.
Гостомысл мотнул головой.
— Нет.
— Правильно, — проговорил Ерш.
Ветер мотнул струг, и он приналег на рулевое весло.
— Правильно! — повторил Ерш, выровняв струг, и продолжил: — Потому что для обычного смертного человека встретиться с русалкой к беде. В сумерках они похожи на прекрасных дев и заманивают песнями мужчин в воду, а в воде губят их. А при дневном свете лицом они похожи на жаб. Поэтому они и боятся дневного света.
— А ты, что ли, видел русалок? — недоверчиво спросил Гостомысл.
— Видел, — сказал Ерш.
— Так говоришь же, что людям нельзя встречаться с ними, потому что после этого они гибнут? — сказал Гостомысл.
— А я знаю заговоренное слово, — сказал Ерш и поинтересовался: — А знаешь, откуда взялись русалки?
— Ну, знаю, — это утонувшие девицы, — сказал Гостомысл.
— А вот и нет! — сказал Ерш.
— И откуда они тогда взялись? — спросил заинтересовавшийся Гостомысл.
— Погоди погоди, — проговорил озабоченно Ерш и вгляделся в горизонт.
Гостомысл приподнялся.
— Кажись, парус? — неуверенно проговорил Ерш.
В подтверждение его слов дозорный с носа крикнул:
— Вижу парус!
— Точно, парус! — сказал Ратиша.
— Купец? — предположил Ерш, обращаясь к Ратише.
Ратиша напряг зрение, через пару секунд возразил:
— Нет, не похоже.
А может, это и рыбаки... — проговорил Ерш.
На корму пришел Ратиша и доложил Гостомыслу:
— Видел парус. Издали, пока не разобрать, чье это судно.
— Это рыбаки, — снова предположил Ерш.
— Не знаю. Но на мачте какое-то знамя. Рыбаки не ходят со знаменами, — сказал Ратиша.
— Ты вот что, кто бы это ни был, догоняй его, — распорядился Гостомысл.
— Как бы не нарваться на боевой корабль данов, — сказал Ратиша.
— Военный — не военный. Море наше, а потому стыдно нам бояться других кораблей, хотя бы и военных. Догоним, разберемся. Раз идет с юга, значит, может рассказать о данах, — сказал Гостомысл и приказал Ершу: — Ерш. Ускорь ход.
Ерш скомандовал гребцам опустить весла на воду, а Гостомысл прошел к носу струга, где находился дозорный.
— Не разглядел ли кто это? — спросил дозорного Гостомысл.
— Далеко еще, не разглядеть, — пожаловался дозорный.
— Ничего, скоро догоним, — сказал Гостомысл.
Пока Гостомысл разговаривал с дозорным, Ратиша принес доспехи и стальной шлем, который князь оставил на корме. В другой руке он держал большой щит.
— Князь надел бы ты защиту, — сказал он с тревогой в голосе.
Гостомысл отмахнулся:
— Ну что ты, Ратиша, разве нам придется драться, там же всего лишь купец или рыбак.
— Нет, князь, ты все-таки надень броню, — начал настаивать Ратиша.
На нос пришел и боярин Яромир, который был старшим из воинов старой дружины. Он поддержал Ратишу:
— Князь, кто там, на корабле, нам пока неизвестно, но тебе лучше поберечься. Я не хотел бы, чтобы мы тебя потеряли, как твоего отца. Что мы тогда будем делать? У тебя ведь пока наследников нет...
— Ладно, — согласился Гостомысл.
Он взялся за свои доспехи, но боярин Яромир неожиданно воспротивился:
— Князь, эти доспехи красивые, но они лишь для пира, для торжества. В сече они никак не защитят тебя. Надень другой доспех, покрепче.
— Ладно, — согласился Гостомысл, и боярин Яромир и Ратиша стали надевать на него грубую толстую кольчугу, затем войлочный доспех с металлическими накладками.
Под броневой защитой Гостомысл моментально вспотел и недовольно закрутил головой.
— Что? — спросил Яромир.
— Тяжелый доспех. Жарко, — пожаловался Гостомысл.
— Терпи, князь. Зато доспех надежный, — сказал боярин.
— Но как же я буду сражаться в таком тяжелом доспехе? — спросил Гостомысл.
Яромир окинул его взглядом и заключил:
— Доспех для тебя действительно тяжел. Были бы мы в городе, заказали бы мастерам доспехи полегче. Они умеют делать легко и крепко. А в Кореле, к сожалению, нет таких мастеров.
— И эти доспехи сойдут, — сказал Ратиша. — Князю незачем махать мечом.
Шлем Гостомысл только примерил, но надевать не стал.
— Глупости говоришь Ратиша, — сказал Гостомысл. — Князь не кукла, а первый воин в дружине.
— Прости, князь, — проговорил Яромир, — ты пока молод; ты не виноват в этом; и никто не виноват, так уж бог устроил наш мир; но лет через пять ты будешь лучшим воином в дружине, это точно! Обещаю!
Закончив надевать на князя доспехи, боярин окинул его изучающим взглядом и поморщился.
— Чего не нравится? — спросил Гостомысл.
— Больно бедные доспехи. Не подобают княжескому достоинству, — сказал, вздыхая, Яромир. — Но, прости, князь, мы же не знали, что ты пойдешь с нами, поэтому пришлось взять доспех обычного воина.
Гостомысл улыбнулся и проговорил:
— Ты, боярин, не тоскуй: князь — воин; поэтому то, что достойно обычного воина, то достойно и князя.
Боярин бросил уважительный взгляд на юного князя и сказал:
