Ему ничего не стоило одним ударом заколоть меня. Но Судьба вела иную игру!
Племянник Азелек снова покачнулся и вдруг резким движением вонзил себе кинжал прямо в сердце. Я остолбенел на месте, а он замертво рухнул к моим ногам.
Некогда сам Кир, Пастырь персов, великий Ахеменид, мог бы так же упасть передо мною, пронзенный точно таким же кинжалом.
Судьба!
Что случилось со Спаргаписом, какой злой дух подвиг его на самоубийство, можно только гадать. Зелье, растворенное в вине, помутило его рассудок. Наверно, ему показалось, что он попал в ловушку, что все его воины убиты по велению коварного перса, а сам он очутился в позорном плену. И такой беды не случилось бы, если бы он не ослушался матери, не отправился посмотреть, что за чудесный пир устраивает на его землях персидский царь. Гордый кочевник, он только смертью мог искупить свою ошибку.
Теперь весь свет, от края и до края, увидел, что случилось на священном пиру.
Земля задрожала.
То с двух сторон ринулись к стану Кира два огромных войска, и теперь каждое стремилось поспеть к «священному пиру» первым.
— Царь! — воскликнул сотник «бессмертных»,— Повелевай!
Но Кир так и не двинулся с места. Только что его лицо было бледным. Теперь же оно побагровело. Однако с виду он казался совершенно невозмутимым.
— Сотник! Налей мне вина! — твердым голосом повелел он.
Сотник выпучил глаза и судорожно огляделся. Конница массагетов сверкающей лавиной катилась с севера, конница персов — с юга. Убийственный грохот нарастал. Земля тряслась и уже как будто действительно раскачивалась из стороны в сторону, словно большая лодка.
— Ты оглох, сотник? — без гнева спросил Кир.
Тот подхватил кувшин и стал наливать в царский кубок вино. Кувшин дрожал в его руках. Как только кубок наполнился, сотник чинно поставил кувшин на стол и, с поклоном отступив на два шага, прокричал воинам:
— Щиты!
«Бессмертные» стояли вокруг, оцепенев с мечами в руках, и только вертели головами, наблюдая за состязанием двух войск в быстроте передвижения. По оклику сотника они сорвались с мест и живо образовали вокруг царя трехрядную крепостную стену. Дюжина воинов возвела над самим царем шатер из плетеных щитов. Но разве такие укрепления спасли бы царя, если бы лавина кочевников обрушилась на него всей мощью?
Кир неторопливо поднялся со своего места, взял золотой кубок обеими руками и перед тем, как пригубить вино, торжественно изрек:
— Во имя Митры, великого Хранителя Пределов!
Как раз перед тем священным возлиянием я успел юркнуть в последнее «укрытие» царя и сразу потерял весь обзор, такой плотной оказалась стена персидских щитов.
«Твоя последняя «собака», Кратон!» — обреченно подумал я, полагая, что массагеты на своих низкорослых, но очень быстрых конях настигнут «добычу» куда быстрее чинных персов.
Грохот двух лавин, готовых столкнуться в страшном противоборстве, стал оглушительным.
В любой миг стихия могла смести нас, но ни единый мускул не дрогнул в лице Кира. Спокойным и неторопливым жестом он указал мне на другой сосуд.
— Теперь ты, Кратон, налей мне воды,— столь же бесстрастно повелел он.
О, сколько усилий приложил я, чтобы не опозориться и не действовать слишком поспешно.
Я взял серебряный сосуд с водой священной персидской реки и наполнил серебряный кубок, стоявший перед Киром, бок о бок с кубком из золота. Я не пролил ни капли.
Когда Кир взял кубок с водой, настоящая буря зашумела над нами, свет солнца померк, как при затмении, а с двух с горой двумя оглушительными волнами на стан обрушились крики и стоны.
Кир поднял серебряный кубок над головой и торжественно произнес:
— Во имя Ахурамазды, великого творца мира!
Замедлив бег своих коней, войска персов и массагетов стали осыпать друг друга тучами стрел. В это время царь Кир спокойно пил чистую воду.
Поняв, что новых повелений не будет, пока Кир не завершит обряда и не опорожнит весь кубок, я отскочил в сторону и выглянул наружу, просунувшись, как мышь, между ногами «бессмертных».
Обе лавины остановились всего в сотне шагов от царского стана! И весь стан оказался теперь накрыт еще одним, очень высоким и текучим, «шатром» — «шатром» из пущенных навстречу друг другу стрел!
В обоих войсках десятками и сотнями валились наземь всадники и кони, громоздясь кучами и давя упавших раньше. Пронзительно вскрикивали раненые. Хрипели и стонали умирающие.
Тысячи «бессмертных» отважно пробивались вперед, к стану, и наконец первыми достигли священного пира. Их кони перескакивали через столы, безжалостно расталкивали ногами блюда и сосуды.
— Царь! — с великой радостью воскликнул я, опять нырнув в царский «шатер», составленный из щитов.— Царь! Твое войско уже здесь!
Великого труда стоило мне перекричать шум сражения.
Кир и в самом деле будто не услышал самой радостной из всех возможных вестей. С тем же невозмутимым видом он опустился на свое место и взялся за седло барашка. Он, царь царей, продолжал свой священный пир.
И вдруг страшный, тяжкий дождь застучал по шатру из щитов и по столам. Теперь стрелы и копья кочевых варваров обрушились прямо на нас.
Со стоном упал один из «бессмертных», державший щит над царем, потом — другой. Свод затрепетал, и заколебались «крепостные стены», окружавшие Кира.
Царь же продолжал трапезу.
В укреплении стали появляться бреши. Варварская стрела вонзилась в стол рядом с серебряным кубком. Еще одна угодила прямо в жареного барашка.
Массагеты хоть и отступили на полстадия, но, как могли усилили стрельбу, несчетным числом стрел поражая воинов Кира. Смертоносные жала сыпались с ясных небес чаще дождевых капель. Персы, став вокруг своего царя насмерть, гибли сотнями, не в силах уберечься от этого ужасного ливня. Сплошь утыканные стрелами щиты становились невыносимо тяжелы или попросту рассыпались, как гнилая труха. Убитые воины падали у столов, а то и оседали бок о бок, словно собираясь наконец приступить к царской трапезе.
Увертываясь от стрел, я подобрал щит, чтобы встать на место одного из павших «бессмертных» и загородить новую брешь, и вдруг увидел, что некто, принявший личину «бессмертного», направляет свое копье прямо в царя.
Я бросился к царю и прикрыл его щитом, но разбитый щит уже ни на что не годился, а бросок убийцы был настолько силен, что копье прошило разорванное плетение насквозь, сорвало острием кожу с моего бока и со свистом пронеслось мимо меня. В тот же миг мой кинжал настиг бросившегося в сторону злодея и застрял у него в хребте.
Злодей вскрикнул и упал ничком.
Позади же меня не раздалось ни вскрика, ни стона, и я успел восхвалить богов за то, что истинно бессмертные отвели смерть от царя. Но когда я повернул голову, то содрогнулся.
Предательское копье поразило царя чуть выше печени.
Хотя щит и не дал копью пронзить царя насквозь, рана была очень тяжелой.
Кир только глубоко вздохнул, не издав ни единого стона.
Лицо Пастыря персов сделалось мраморно-бледным.
Правой рукой он неторопливо сжал древко и вырвал предательское острие из своей плоти.
Царская кровь брызнула на стол, окрасив оба священных кубка.
— Царь ранен! Царь ранен! — во все горло завопил я.— Коня! Скорее коня!
Своей рукою, еще не потерявшей былой силы, Кир схватил меня за предплечье.
— Найди Азелек! — хрипло повелел он мне.— Найди ее. Скажи... Скажи...
Он стал валиться на бок. Я ухватил царя за плечи.
В этот миг «стены» с южной стороны разошлись, и прямо к царскому месту подвели коня.
Трое «бессмертных» помогли мне поднять окровавленного царя и положить его на коня, причем один из воинов был тут же сражен стрелою.
Я стал быстро отводить коня под прикрытием нескольких всадников. И вдруг царский конь вздрогнул и громко заржал. Варварская стрела угодила ему прямо в шею.
Потащив меня за собой, конь дернулся в одну сторону, в другую, невольно выскочил из-под защиты и сразу был ужален еще двумя стрелами.
Сам я, пытаясь удержаться на ногах, попятился, изо всех сил потянул коня за поводья, но запнулся ногой за край стола и завалился навзничь, так и повиснув на поводьях. И тут-то силы оставили исколотого коня. Туша жеребца рухнула прямо на меня. От ужасной боли в придавленных ногах я потерял сознание и провалился во мрак.
Когда чувства вернулись ко мне, тишина царствовала вокруг, и поначалу я решил, что нахожусь уже в Царстве мертвых.
Но вдруг услышал тихий оклик:
— Кратон!
Невольно встрепенувшись и ощутив очень сильную боль в ногах, я открыл глаза.
Надо мной в ночи пылал факел, а когда огонь отодвинулся в сторону, я увидел над собой освещенное лицо скифской девушки.
— Азелек! — с радостью позвал я.
