утих. От белизны его все заполнила слепящая мгла, небо казалось синтетически голубым. Гуси исчезли. Баклаков пошел на скалистый обрыв и безнадежно крушил молотком камни. Глаза даже в темных очках слезились.
Пришел Куценко с кружкой чая.
— Промой глаза. Лучше чая лекарства нет при таком снеге.
— Ничего.
— Снежной слепотой заболеешь, время терять будем, — сказал Куценко.
Баклаков взял кружку и стал промывать глаза крепким холодным чаем. Глаза слегка щипало, то ли от чая, то ли от пота, который попадал в них вместе с чаем.
— А гуси-то улетели, — вздохнул Куценко. — Этот снег к обеду солнце сметет.
— Спасибо, Алексеич, — сказал Баклаков. — Болеть сейчас невозможно. Как только Гурин закончит, будем уходить в горы.
Сидорчук прилетел в Поселок в конце апреля. Чинков, встречавший его в аэропорту, радостно засмеялся, когда увидел Сидорчука в желтой канадской меховой шубе, в отчаянных каких-то меховых сапогах тоже желтого цвета и тяжелых темных очках. Иностранец, концессионер, прибывший смотреть владения. Доро́гой он подшучивал над Сидорчуком, объясняя: «Вот это торосы. Это тундра, покрытая снегом. Это так называемые сопки». Сидорчук все терпеливо сносил. В управлении он долго ходил по обшарпанным коридорам, заглядывал в захламленные и пустые рабочие кабинеты.
— Вы бы краску, что ли, какую повеселее нашли. А то с похмелья не угадаешь: в управлении ты или в камере предварительного заключения.
— К осени выполним указание. Сделаем, чтобы нашим героям-полевикам было радостно зайти в управление, — с усмешкой ответил Чинков.
В тот же вечер Сидорчук и Чинков отправились на разведку Монголова. Вездеход гремел, лязгал, сотрясался, и в кузов забивалась снежная пыль. Сидорчук молчал и лишь однажды сказал Чинкову:
— Вместо того чтобы про сопки и торосы рассказывать, лучше бы в мой портфель заглянул.
— Давай, Иван, загляну.
— Смотри! — Сидорчук открыл портфель, и даже несмотря на бензиновый дух и выхлопные газы в вездеходе запахло аптекой. Скляночки, пузырьки, пакетики.
— Может, выкинуть все это на дорогу? Вместе с портфелем? — с веселым отчаянием спросил Сидорчук. Чинков ничего не ответил, и Сидорчук погрузился опять в недра оранжевой шубы.
К рассвету вездеход вышел в долину Эльгая. Тракторный след сипел под лучами восходящего солнца, убегал вперед.
На разведке Сидорчук быстро и даже как-то небрежно просмотрел пробы, вынутые из сейфа Монголовым. Втроем они пошли на шурфы. Из-за вездехода вывернулся Кефир, с чрезвычайно деловым видом прошел мимо.
— Гиголов, — представил его Монголов. — Лучший рабочий. Именно он нашел самородок в триста пятьдесят граммов, который и заставил нас начать зимнюю промывку. И он же намыл первую хорошую пробу.
Кефир приподнял шапочку, Сидорчук благосклонно кивнул.
— Не в етом подвиг, Владимир Михайлович, — вдруг сказал Кефир. — Подтвердите, что я отказался от спирта, чтобы не спугнуть фарт. Чтобы не подорвать валютную мощь государства, Гиголов героически отодвинул предложенный спирт. Было?
— Было, — устало усмехнулся Монголов. Он видел, что на Кефира «нашло».
— А досталось-то каково? Вот думают иные начальники: работяга аванс взял, бормотухи, портвейн, по-научному, выпил и сопит спокойно в две дырочки. А начальство о производстве не спит, калики-моргалики из пузырьков отмеряет, заботится — ну как заснет — сразу все рухнет. А производство — что? Это же дерево! И растят его работяги, — Кефир закатил глаза и взмахом нарисовал размеры «дерева». — Начальство… усопло. Работяга угомонился. А труд-то наш, наше-то дерево все растет, растет, ширится. Беспредельно. Ну-у!
Кефир искоса глянул на Сидорчука, нахлопнул шапчонку и пошел прочь. Но неожиданно вернулся, с веселой фамильярностью хлопнул Сидорчука по плечу.
— Шуба у вас богатая. В такой шубе и по Бродвею. Ну-у! Все американские цыпочки лягут.
— Не в шубе сила, — сказал Сидорчук.
Он взял Кефира под руку, отвел в сторону и что-то пробормотал ему на блатном жаргоне. Кефир изумленно округлил глаза, и они с Сидорчуком, уважительно пожав руки друг другу, разошлись. Сидорчук улыбался и все оглядывался на спину Кефира. Чинков тихо давился от смеха. Монголов ушел.
— Ты слыхал о таком… Катинском? — спросил Сидорчук.
— Читал докладную записку, — неохотно пробурчал Чинков.
— Докладной его ты не читал. Она у меня в единственном экземпляре. Толковая докладная. А тут и ты подвалил со своим мешком золота. Вовремя.
Чинков молчал.
— Вот ведь интересный мужик, — продолжал Сидорчук. — С Территории его выперли. Он в Средней Азии спрятался, но отчеты читал. Думал. Всю золотоносность Территории по полочкам разложил. Толковый черт, этот Катинский.
— Почему не сказал сразу о докладной?
— Ты бы не был тогда пуп Территории. А ты лучше работаешь, когда ты именно пуп.
Чинков молчал. Редко бывало, чтобы удар доставался ему вот так, неожиданно. Он привык все предвидеть. Он молчал, какая-то нехорошая жилка билась в затылке, и вдруг из темных глубин, как спасительный круг, выплыло короткое тяжелое слово. Оно выплывало к нему уже несколько месяцев, но пока Чинков боялся его. Слово это было «нефть», которое давно уж стало синонимом золота. Пока же Чинков уставил в пространство взгляд и мальчишеским обиженным голосом произнес:
— Все равно это золото создал я. Я его сдвинул с места.
— Разве кто спорит? — удивился Сидорчук.
— Зачем ты приезжал, Иван? Шубой похвастаться?
— Убедиться, что золото и разведка существуют в реальности. От тебя всякого можно ждать.
— Убедился?
— Не ломай голову, — сказал Сидорчук. — Кроме лекарств, у меня в портфеле разные полномочия. Высокий и полномочный ревизор, вот кто я. Я привез тебе деньги. Дополнительные ассигнования на разведку. Акт о ревизии ты сегодня напишешь сам. Завтра я улетаю.
— Где твои деньги были месяц назад? Я все полевые партии ограбил. Нищими их отправил. Они гипертониками вернутся.
— С каких пор ты жалостливым стал?
— Я о неиспользованных возможностях жалею. Гипертония должна быть оправдана. На Лосиной нужна большая шурфовна. На Ватапе есть куда вложить деньги. Кольцевой партии ничем не поможешь.
— Почему?
— Такой маршрут. Но там у меня честолюбцы. На честолюбии вытянут.
— А где твой промывальщик-гений? Хочу познакомиться.
— Там, в Кольцевой. Если привезет нужные результаты, я его в старшие инженеры произведу. Диплом нарисую об окончании вуза. Если привезет именно то, что жду, я его кандидатом наук назначу.
— Наместник! — вздохнул Сидорчук. — Император. В какой круг ада заявку подал?
— Лет через десять скажу, — серьезно сказал Будда.
— Едем обратно!
— Пусть водитель поспит. У него портфеля с лекарствами нет.
— Ничего. Не каждый день к вам высокие и полномочные ревизоры прилетают.
— Может, охоту прикажешь устроить? Коньяк, куропатка на вертеле?
— Не усердствуй. Твой трон пока прочен.
— Мой трон всегда прочен, — усмехнулся Чинков.
К вездеходу шел Монголов. В телогрейке, перетянутой офицерским ремнем, армейской шапке и тщательно вычищенных сапогах Монголов резко отличался от монументально одетых Будды и Сидорчука.
