я ее не люблю. Какая там любовь, когда от меня сбежала к тому, кто жаждал, именно жаждал меня зарезать? Помнишь? Это такая мелкая, ничтожная натура, что дальше просто невозможно. Я ради детей. И ты понял, что возраст не помеха. Это главное.
— Борис, извини, я не могу долго говорить, — перебил Волгин Бориса и положил трубку.
— Что этот Борис к тебе привязался?
— Что, что? Аллочка его ему изменила. Ненависть произрастает на почве любви. Так всегда было. Он двадцатилетнюю телку отхватил и… Но вывод один: «Время — цепной пес вечности».
— Он — дрянь человек. Дух у него не тот. Все выискивает богатеньких, взлететь хочет, мне замуж по телефону предлагал, служить обещал, как песик своему хозяину. Нахал.
— Я тебе, Лена, говорю, что любит он эту Аллочку. А что дух не тот, я знаю. Дух — это, конечно, сила, стремящаяся превратиться в материю, — в раздумье проговорил Волгин свои мысли. — Понимаешь, Лена, я сочиняю эссе. Новое. Каждому понятию — свое определение. Я уже хожу, как ненормальный. Мне слово, а я определение на него.
Полковник Свинцов, одетый в форменную одежду, ссутулив плечи, уйдя весь в себя, медленно ехал с Лубянки домой. Некоторое время спустя он словно встрепенулся и начал пристально всматриваться в каждого встречного. После того случая в квартире старого маршала он много месяцев провалялся на больничной койке, на курортах в Минеральных Водах, в Крыму, поправляя здоровье, и, как только оклемался, принялся за работу, без которой жить не мог. Он чувствовал в себе силы, хотя ему намекали на пенсионный возраст. Он видел процесс демократизации Советского Союза и, честно говоря, никак не мог точно определить, в какую сторону дует ветер. Ветер, ясно и понятно, дул с Запада, но в какую именно сторону, Свинцов не мог определить. Конечно, позади жизнь, а впереди — пространство, которое надо пройти с достоинством. Он считал, что жил честно, служил верно социалистическому строю, полагая, что за ним будущее. Он с ужасом вспоминал тот день и эту психопатку — внучку маршала, которая прострелила ему колено. Нет, жажда мести у него не прошла.
Все на Лубянке знали: полковник Свинцов знает много тайн, имеющих международное значение. Это вызывало уважение одних, но делало его опасносным для других. Ибо всегда невыгодно одним то, что выгодно другим. Он боялся за свою жизнь: слишком много знал! Высокое начальство о нем словно забыло. Ему не предлагали никаких дел. Но он знал, наступит день, и его востребуют, ибо не имелось во всей системе безопасности страны, во всей системе КГБ такого опытного человека, каким являлся он, Свинцов. Он выиграл все схватки на Западе. Но проиграл одному — Волгину. Он ему еще покажет, жажда мести не покинула его.
Полковник поднялся к Пушкинской площади и присел на подвернувшуюся скамейку, что напротив неработающего фонтана, с интересом и любопытством наблюдая за движущейся лентой последних сообщений над редакцией здания газеты «Известия». Вот и температура в Москве слишком осенняя, всего плюс 8 градусов, вот еще кое-что, но это уже не интересно. А вот и сообщение о террористах — на Западе стреляют, убивают и взрывают. «У нас ничего подобного не происходило, — подумалось ему с легкой усмешкой, — все еще впереди». Свинцов вспомнил о новом председателе КГБ Крючкове, с которым беседовал сорок минут. Крючков знал, как ценил его предшественник полковника Свинцова, порученца по специальным заданиям, имеющим государственное значение, не провалившего ни единой операции на Западе. Свинцов — видный спец! Два ордена Ленина — недаром дали! Два — Красной Звезды! Единственный на весь Советский Союз. Это что-то означает или не имеет никакого значения? Он может продать свою колоссальную информацию любой спецслужбе — США, Англии, Франции — за бешенные деньги! За миллионы! Он появится на любом телевидении Запада и стоит ему сказать: «Я, полковник КГБ Свинцов, я могу продать вам уникальную информацию о деле убийства президента Кеннеди! Джона, Роберта! Информацию о Сталине, о Ленине, о Брежневе и Хрущеве!» Он — купит себе остров, построит замок, гарем молодых бабенок разведет и будет жить.
А о чем говорил с ним Крючков? Шутовские намеки насчет старого Ротмистровского, который где-то там ходит, о чем-то говорит с маршалом Вахрамеевым, еще с кем-то и все — намеками, намеками. Что за этим стоит? Поди узнай. Он понимает, как высочайший профессионал, что стоило бы заткнуть рот маршалу Ротмистровскому, убрать его со сцены. Руками полковника Свинцова, разумеется.
И вдруг полковник Свинцов почувствовал, как по бокам на лавочку сели двое. Не случайно. Руки Свинцова в карманах, одна из них сжимает рукоятку пистолета «Вальтер». Свинцов напрягся, понимая, что встать не дадут. Грузный мужчина с правой стороны настороженно следил за его движениями, а с другой — низенький, с бородкой, худой. За спиной стоял третий, прижав дуло пистолета к его затылку.
— Мы хотели с тобой поговорить, полковник, — проблеял тот, что с бородкой. — Пожалуйста, без дураков, вынь руку из кармана. Медленно. Не дури.
— А в чем дело? — хрипло спросил Свинцов, вынимая обе руки из карманов пальто, и сразу почувствовал, как от затылка отвели дуло пистолета. — Я, старый человек, отец вам, пенсионер, смотрю на правительственное сообщение «Известий», а вы что-то от меня хотите. Что вам надо?
Он, Свинцов, говорил то же самое, что в подобных ситуациях, когда он был исполнителем, говорили и ему его жертвы.
Если эти работают на ЦРУ, то его доставят в посольство США, а оттуда депортируют из Союза и у него будет время принять меры. Если эти выполняют приказания советских спецорганов, то это хуже. Значит, его собираются просто убрать, воткнут финку в шею, аорту перережут и оставят сидеть на скамейке. Кстати, простой и надежный способ убивать на виду у всех.
— Видишь, полковник Свинцов, времена переменились. В принципе ты нам, если честно, нужен. Ты меня не помнишь? Я помню. Вы, ребята, отойдите, — сказал тихо тот, что с бородкой, лицо которого все больше казалось знакомым.
— Я — Мизинчик, — продолжал с бородкой. Свинцов внимательно на него посмотрел. Нет, его он не знал лично, но случалось слышать эту редкую фамилию через посредников, когда речь касалась Волгина.
— Я вас слушаю, — прокашлялся полковник и положил нога на ногу, как бы сбрасывая с себя страх. — Но зачем же так обставлять простой разговор?
— Разговор не простой, полковник, — сурово резанул Мизинчик.
— От имени кого? — спросил Свинцов.
— Я в такие дела не вмешиваюсь. Не мое дело. Выше.
— Кто? Девятый отдел?
