Новое пристанище для лаборатории ультрацентрифуг Хартек и Грот нашли на фабрике пряжи для парашютного шелка в Целле. Надо отдать справедливость Хартеку — он весьма предусмотрительно требовал, чтобы опытные образцы ультрацентрифуг никогда не сосредоточивались в одном месте. Несколько образцов должны были храниться в убежище в Гамбурге, что гарантировало их сохранность во время налетов.
В конце года Хартек, Грот, Бейерле и Зур — четвертый специалист в области ультрацентрифуг — встретились в Гамбурге и приняли решение, по которому «производство в Целле должно начаться с изготовления ультрацентрифуг типа «Марк Ш-А». Для его скорейшего начала будет сделано все возможное». 13 декабря Дибнер сообщил по телефону об обещании Герлаха добиться на следующий год для производства ультрацентрифуг нового, высшего приоритета Z-1.
В середине декабря Гейзенберга, Лауэ и некоторых других физиков, работавших в Хейсингене, Хайгерлохе и Тайльфингене, забрали в фольксштурм — последнюю надежду нацистских главарей. Герлах тотчас направил Борману решительный протест; Герлах обращал внимание Бормана на его собственное указание об освобождении ученых от выполнения «специальных задач». Разумеется, — демагогически утверждал Герлах, — все призванные рвались в ряды защитников родины, но их зачислили как раз в те подразделения фольксштурма, которым поручено действовать вдали от места их основной работы, а это, — напоминал Герлах, — категорически запрещалось самим же Борманом. Герлах далее писал:
Количество работников без того уже сведено к минимуму и нынешний призыв равнозначен полному закрытию работ. А между тем они являются наиболее важными научными исследованиями среди всех, которые вверены мне как руководителю. Мой долг обеспечить их беспрепятственное исполнение при любых обстоятельствах. Вам несомненно известно, что данные исследования являются такими, которые внезапно могут оказать решающее влияние на исход войны; вам несомненно известно и то, какие огромные усилия сосредоточили в этой области американцы; тем не менее я не сомневаюсь, что и в исследованиях, и в разработках мы в настоящее время значительно впереди американцев, хотя в нашем распоряжении находятся несравненно меньшие кадры.
Герлах настоятельно просил Бормана приказать всем местным партийным руководителям, и особенно Мурру в Штутгарте, следить за тем, чтобы подразделениям фольксштурма, в которых находились наиболее ценные ученые, не поручали «специальных задач». Борман не ответил Герлаху, но Мурр определенно получил нужные указания.
4
В конце ноября пал Страсбург. Операция по его освобождению была проведена столь быстро, что местный гаулейтер едва успел предупредить лишь немногих из числа своих приближенных и почти никто не успел удрать из города. Передовой отряд Миссии Алсос во главе с полковником Пашем оказался в Страсбурге 25 ноября. Гоудсмит оставался на некоторое время в Париже, где встречался с Ваневаром Бушем. Первая телеграмма, пришедшая от Паша, была неутешительной, — никого из интересующих Миссию ученых не удалось отыскать. Однако как раз в тот момент, когда Гоудсмит собирался рассказать об этом Бушу, пришла новая телеграмма: физическую лабораторию нашли, она размещалась в крыле госпитального здания, и ее руководящие работники: которых вначале приняли за врачей, оказались на месте. Гоудсмит и Варденбург немедленно собрались в дорогу. Возле Страсбурга все еще шли бои, и лететь туда было опасно. И хотя в Европе стояли «страшные холода», добираться в Страсбург безопаснее всего было на продуваемом со всех сторон джипе. Ученым оставалось лишь одно — одеть под форменную одежду пижамы. Они выехали в Страсбург 2 декабря и прибыли к цели через двое суток.
Гоудсмиту впервые предстояло встретиться с бывшими коллегами, а ныне — военными врагами. Это было очень нелегко, и в письме к жене Гоудсмит называл эту часть своей работы «очень, очень мрачной». Он повторил эту жалобу и в следующем письме от 10 декабря: «Самой неприятной и мрачной частью моего дела была первая встреча лицом к лицу с небольшой группой людей такого же склада, как я, но стоящих на противоположной стороне. Слава богу! — среди них не оказалось никого, с кем я был знаком прежде, и мне удалось остаться неузнанным до конца, когда их погрузили в грузовик и отправили в лагерь».
Самой крупной добычей в Страсбурге оказался сам профессор Флейшман, специалист в области разделения изотопов урана методом газовой диффузии и термодиффузии. Профессор Вайцзеккер и вирусолог профессор Хааген успели вовремя улизнуть. В доме последнего и разместилась Миссия Алсос. В одном из очередных писем Гоудсмит рассказывал: «Они покинули дом в страшной панике. Я устроился на ночь в детской, где обитал раньше маленький мальчик; в ней остались все его игрушки — электрическая железная дорога, кинопроектор, старый микроскоп отца, аквариум, книжки, инструменты, но к тому же немало и значков гитлер-югенда, флажков и прочего. Все же он оставался ребенком 11—12 лет, и я думал, что теперь он, наверное, скучает по своим игрушкам… Да, подобная забава мне не по нутру, я чувствовал себя ужасно, особенно в тот момент, когда мне пришлось вести небольшую группу людей в тюрьму. Но они все еще ничего не поняли и продолжали держать себя вызывающе высокомерно».
В Страсбурге Миссия Алсос захватила семерых физиков и химиков, но все они, особенно Флейшман, держались враждебно и не желали что-либо говорить. Это поразило Гоудсмита; до встречи с немецкими учеными ему казалось, что, захватив одного или пару ученых, можно будет получить полную информацию обо всех остальных либо «путем опроса, либо, что еще лучше, из захваченных вместе с ними документов».
И поскольку захваченные оказались столь несговорчивыми, оставалось обратиться к документам. Их еще предстояло забрать из университета. С дверью в комнату Вайцзеккера произошел курьезный случай. Все попытки открыть ее оказались напрасными; как ни толкали ее, она не открывалась. Пришлось принести топор и взломать замок. Но замок был даже не заперт. Просто американцы не могли догадаться, что дверь отворяется наружу, а не внутрь кабинета. В нем все оставалось так, как при Вайцзеккере, покинувшем Страсбург несколько недель назад.
Найденные бумаги перенесли на квартиру к Гоудсмиту, и вечером в городе, где еще рвались снаряды немецких орудий и выли сирены тревоги, Гоудсмит и Варденбург, запасшись свечами и газовым фонарем, углубились в столь важные для них документы. И почти сразу начали встречаться ценнейшие сведения. Гоудсмиту попались почтовые открытки, посылавшиеся самыми важными участниками немецкого атомного проекта. Среди них — открытка от Боте, в которой он писал о задержках в производстве больших урановых пластин, и письмо, из которого Гоудсмит впервые узнал о работе Хартека и Грота над ультрацентрифугой; отыскалось также письмо Грота к Флейшману, упоминавшее о шестифтористом уране. А в корзинке для бумаг оказались клочки черновика письма к Гейзенбергу. Оно было написано примерно в те дни, когда Фёглер сообщил Герлаху о своем недовольстве по поводу ничтожных результатов, полученных группой Гейзенберга. Черновик письма был составлен в резких выражениях, Вайцзеккер, не стесняясь, критиковал работы, выполненные его руководителем. Однако Вайцзеккер одумался и разорвал черновик. (Впоследствии в бумагах Гейзенберга Гоудсмит нашел окончательный вариант, отправленный Вайцзеккером, он был написан в значительно более умеренных выражениях.) По поводу хранения писем и других документов Гоудсмит впоследствии сказал: «Меры соблюдения секретности у немецких атомщиков явно были не на высоте».
Самым удивительным было то, что они не засекретили точных адресов всех ведущих институтов. Так, на бланках, которыми пользовался Герлах, стоял штамп: «Имперский исследовательский совет. Полномочный представитель рейхсмаршала по ядерной физике — профессор доктор В. Герлах». На штампе можно было найти также полный берлинский адрес и номер телефона. Все институты и лаборатории вели переписку на бланках со штампами, указывавшими принадлежность к Имперскому исследовательскому совету, а кроме того, и обозначение и адрес конкретного учреждения. Правда, такое положение существовало совсем недолго, Герлах вскоре получил приказ изменить штампы на бланках. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы в руки работников Миссии Алсос попали документы, раскрывающие дислокацию большинства важных для них организаций. В целом бумаги, захваченные в Страсбурге, позволили составить «достоверную картину урановых исследований по состоянию на лето 1944 года». Они позволили установить, что еще в 1942 году Гитлеру докладывали о возможностях ядерного оружия и что в Готтове проводились эксперименты с большими атомными котлами, однако даже к концу августа 1944 года эксперименты все еще оставались на начальной стадии. Гоудсмит вспоминал о том, как ему пришлось разбирать страсбургские документы: «Я лихорадочно работал четверо суток; вместо электричества пришлось пользоваться свечами, газа тоже не было, а воду включали совсем ненадолго; каждую ночь бывали налеты и артиллерийские обстрелы и слышалась оглушительная орудийная пальба».
