— Где Вильгельм? Что вы хотите с ним сделать? — Беспомощно рыдала королева.
— Не беспокойтесь, ваше величество, с ним ничего не случится. — Попытался успокоить ее Завиша. — А еще лучше: постарайтесь забыть о его существовании.
— Верните мне Вильгельма!
— Нет, королева, об этом не может быть и речи. Вы больше не увидите эрцгерцога.
В отчаянии королева бросилась к стоящей на туалетном столике горе флаконов и начала судорожно открывать один из них. Архиепископ Бодзента первым понял намерения королевы и в ужасе воскликнул:
— Не делай этого, дитя мое! Ты погубишь душу!
Вслед за этим, к Ядвиге бросились подканцлер и каштелян. Общими усилиями у королевы отняли флакон, а заодно вынесли из комнаты все склянки, даже не интересуясь их содержимым.
— Позвать сюда Гражину. — Распорядился Завиша.
— Останешься с королевой. — Приказал он явившейся девушке. — И не отходи от нее ни на шаг. Если что понадобится, стукнешь в дверь.
Мужчины, по знаку подканцлера, покинули комнату, оставив Ядвигу наедине с Гражиной.
Служанка, надо сказать, довольно неловко чувствовала себя в обществе несчастной королевы. Она осведомилась, не желает ли чего повелительница, но та, совершенно не замечая присутствия служанки, уткнулась лицом в подушку.
Спустя некоторое время трое мастеровых принесли новую дверь и приладили ее взамен сломанной. Люди ушли, и в покоях королевы снова воцарилась тишина. Гражина присела на стул и наблюдала за Ядвигой, опасаясь чего-нибудь противоестественного с ее стороны. Но королева мирно лежала, не меняя положения, уже в течение часа. В конце концов, служанку начало клонить ко сну. Гражина встала и тихонько, чтобы не потревожить повелительницу, начала ходить по комнате. Однако вскоре усталость пересилила боязнь уснуть, и служанка вновь опустилась на стул.
Проснулась Гражина от методичного настойчивого стука. В комнате было светло — наступило утро. Первым делом служанка бросила взгляд на королеву: та лежала, по-прежнему, уткнувшись лицом в подушку. Немного успокоившись и протерев глаза, девушка распахнула дверь.
— Письмо от венгерской королевы. — Протянул запечатанный пергамент воин.
— Хорошо, передам.
Гражина приблизилась к кровати и, набравшись смелости, обратилась:
— Ваше величество, письмо от матушки. Сами изволите прочесть или мне прикажете?
Ядвига повернулась на бок и протянула руку. Красными от слез глазами она пробежала послание и едва слышно проронила:
— Ну вот, и матушка туда же.
Вечером к королеве явился архиепископ Бодзента.
— Ваше величество, — начал он речь, — прошу извинить за причиненные вам некоторые неудобства, но клянусь богом, что мы не могли поступить иначе.
— Неудобства!.. — Негодующе повторила Ядвига. — Да вы сломали мне жизнь!
— Ваша жизнь, королева, только начинается, и через несколько месяцев вы даже не вспомните о Вильгельме.
— Не называйте меня королевой, Бодзента. Я решила уйти в монастырь и посвятить служению богу остаток жизни.
— Похвально ваше рвение служить богу, но гораздо больше вы можете принести пользы и небу и Польше, оставаясь королевой.
— Каким образом?
— Господь дал вам возможность спасти от мук ада целые народы. Одним словом своим вы можете обратить в истинную веру тысячи и тысячи язычников.
— И для этого надо…
— … вступить в брак с Ягайлом литовским.
— С этим чудовищем!? Ну, уж нет.
— Почему же чудовищем? Слухи о его уродстве бытуют в нашем королевстве из-за частых литовских набегов. Смею уверить, что по красоте телесной, Ягайло мало в чем уступает Вильгельму. Подумайте, ваше величество: одним словом вы можете избавить Польшу от вторжения литовских орд, присоединить к нашему государству втрое больше земель, а население их превратить из кровожадных язычников в добрых христиан. Подумайте, ваше величество, и пусть господь бог поможет вам сделать правильный выбор.
Архиепископ осенил королеву крестным знаменем и покинул ее апартаменты.
С этого дня Бодзента стал ежедневно посещать Ядвигу и вести с ней душеспасительные беседы. День за днем он терпеливо внушал своей венценосной прихожанке высокую заслугу апостольского подвига. И хотя в набожной душе королевы что-то поколебалось, она пока не собиралась давать согласие на столь заманчивый для польских магнатов брак.
На пятый день вместо архиепископа в комнату королевы вошел Завиша.
— С чем пожаловали, подканцлер?
— Прежде всего, ваше величество, позвольте выразить вам мое глубочайшее почтение…
— Поведение ваше, Завиша, не позволяет мне ответить тем же. — Ледяным голосом оборвала его королева. — Говорите дальше.
— Прошу простить, если своими действиями я не угодил вам, но все они были движимы заботой о государстве польском и о вас лично.
— Хорошо же вы заботитесь обо мне. Лишили мужа, сделали пленницей, а теперь заставляете выйти замуж за язычника.
Подканцлер пропустил мимо ушей упреки и спросил:
— Знаком ли вашему величеству подчерк Вильгельма?
— Да.
— В таком случае возьмите этот документ и внимательно прочтите. Думаю, вам любопытно будет узнать, во сколько оценил вас супруг.
Предчувствуя недоброе, королева схватила бумагу и углубилась в чтение. "…обещаю отказаться от брачного союза с королевой Польши Ядвигой при уплате мне 200 тысяч золотых флоринов…". Подчерк был, несомненно, Вильгельма. Помутненный взор Ядвиги переместился вниз послания. Там стояла печать эрцгерцога австрийского.
— Двести тысяч флоринов, конечно, сумма немалая…, — подал голос подканцлер.
— Уйди, Завиша! Мне нужно побыть одной.
— Не смею беспокоить ваше величество.
Вот уже без малого две недели Ягайло с дружиной бояр неутомимо скачет по бескрайним просторам Великого княжества Литовского. Начав охоту в предместьях Вильно, небольшой отряд вскоре переместился в леса Черной Руси. Добыча была солидная: ежедневно в столицу отправляли по две-три телеги, доверху груженые мясом и шкурами.
Великий князь вошел во вкус этого занятия, и теперь ничто не могло его остановить.
Немного поубавив живности во владениях Витовта, Ягайло поспешил в направлении Витебского княжества. "У нас с двоюродным братом мир, но в своих лесах как-то спокойнее", — рассудил он.
Однажды, когда охотничья дружина расположилась на привал, к сидящим у костра воинам приблизился человек. Люди настолько были увлечены своими делами, что позволили ему приблизиться за несколько метров.
— Альгимунт Гольшанский! — Первым заметил гостя Монивид.
— Беспечно ведете себя, ваше величество. — Заметил подошедший, обращаясь к Ягайле.
— Как он ко мне обратился? — Спросил великий князь. — Это что-то новое, Монивид.
Боярин, видимо, сообразил, в чем тут дело и шепнул на ухо князю:
— Отойдем в сторону, там и выслушаем Гольшанского.
— Что, Альгимунт, не можешь отвыкнуть от общения с королевами? — Ехидно спросил Ягайло. — Будь проще — я разрешаю.
— Как тут отвыкнешь, когда мой господин без пяти мгновений тоже король.
— Альгимунт хочет сказать, что Елизавета венгерская согласилась отдать за тебя дочь. — Высказал свои догадки Монивид.
— Не совсем так. — Поправил его Гольшанский. — Елизавета отослала нас к Ядвиге в Краков, сказав, что не вольна распоряжаться судьбой королевы Польши. Надо сказать, сама Елизавета встретила наши предложения благосклонно и обещала содействие в заключении брака.
— И вы поехали в Польшу?
— Да.
— Расскажи теперь подробнее, как вас приняла Ядвига, как она выглядит, хороша ли собой? — Попросил великий князь.
— Помилуйте, ваше величество, мы и в глаза ее не видели. — Взмолился Альгимунт.
— Так какого лешего вы с Ганулом делали в Польше?
— Выполняли твое поручение, князь. — Обиделся посол. — И надо сказать, не без успеха.
— Интересно, кто же пообещал отдать Ядвигу мне в жены, если вы утверждаете, что я без пяти мгновений король?
— Завиша.
— Кто такой Завиша? Родственник моей невесты?
— Нет. Это подканцлер Польши.
— И на его слово можно положиться?
— Более того, слово Завиши поляки воспринимают как закон.
— Так, когда же я получу в приданое Польшу? — Загорелись желанием глаза Ягайлы.
— Это зависит от того, как ты сумеешь договориться с польскими послами.
— Где же они?
— Верстах в десяти отсюда. Они вместе с Ганулом остановились в домике ловчего.
— Так поспешим к ним! — Призвал Ягайло.
— Подожди, князь. — Остановил его Монивид. — Спешить не надо. Дадим полякам почувствовать, что не мы в них нуждаемся, а они в нас. И еще: такие дела не устраиваются в жалком охотничьем домике.
