– В самом деле? Так вы думаете, что Бонапарт недолго продержится? – небрежным тоном спросил Мобрейль.
– Я уверен в этом! Разве вы не видите, какие тучи собираются со всех сторон? Испания клокочет, как непотухший вулкан, который не замедлит разразиться новым извержением, залив своей лавой лучших солдат империи. Англия на примере Португалии научилась, как сражаться и побеждать легионы, прослывшие непобедимыми. Германия дрожит от страстного желания прогнать иностранцев, ее поэты нашептывают молодежи любовь к отечеству и жажду мести. Вскоре Наполеону придется встретить лицом к лицу не солдат, старающихся вновь обрести утерянный секрет тактики Фридриха Великого, а весь народ, который восстанет и возьмется за оружие, как Франция в тысяча семьсот девяносто втором году. Но одного этого будет, пожалуй, еще недостаточно, чтобы свалить гиганта.
– А что же вы предвидите еще?
– Западню, которую Наполеон сам себе готовит и в которую неминуемо попадет…
– А где эта западня?
– На севере!
– В России? Неужели же Наполеон решится на такое безумие?
– Он уже почти совершенно опьянен славой, как пьянеют люди у чана, в котором бродит вино, в уверенности, что ему все сойдет с рук, готов вызвать на противоборство императора Александра. Наполеон, рассерженный за несчастного принца Ольденбургского, несправедливо арестованного, высказался во время большого приема в Тюильри очень резко об императоре Александре. Перед князем Куракиным, русским посланником, он хвастался своей силой, гением, могуществом. Он хотел издалека напугать северного медведя. Но медведь заманит его, отступая вплоть до берлоги, где и растерзает!
– Значит, вы считаете, что война неизбежна и должна будет кончиться разгромом Наполеона? Значит, вы будете отомщены ранее, чем надеялись? – спросил Мобрейль. – Поздравляю!
– О, у меня уже нет больше сил терпеть! – нервно воскликнул Нейпперг. – Этот человек уж слишком торжествует. Ну, подумайте только, сколько раз мне приходилось встречать его на своем пути и каждый раз я должен был терпеть от него поражения! Так было при переговорах о мире в Кампоформио, где я присутствовал в качестве помощника Кобенцля, затем – в Вене, наконец – в весьма для меня неприятный момент…
– В Париже?
– Да, В Париже и в Компьене тоже, – с волнением ответил Нейпперг. – О, я уже начал отчаиваться, что мне никогда не придется рассчитаться с ним! Я не мог предвидеть ни в какое время, ни каким образом я смогу познать сладость мести. А знаете ли, кстати, – прибавил он и весь даже изменился, став почти веселым, – как я обманываю свою ненависть и жажду мести? О, это очень забавно, и вы от чистого сердца посмеетесь вместе со мной. Вы даже не подозреваете, что это за способ; мое изобретение комично, а величественного в нем, должен сознаться, очень мало. Да вот сейчас увидите! – И Нейпперг, окончательно развеселившийся, встал, открыл дверь и крикнул: – Наполеон! Наполеон!
«С ума он сошел, что ли? – подумал Мобрейль. – Или виски мистрис Бэтси бросилось ему в голову?»
– Сейчас увидите, это очень забавно! – сказал Нейпперг, поворачиваясь к своему собеседнику. – Посмотрите! Прислушайтесь!
В двери показался медленно двигавшийся к ним человек, немного сгорбившийся, с полуопущенной головой, с руками, скрещенными за спиной; он был одет в серый редингот и маленькую шляпу при белом жилете, в кашемировые брюки и высокие сапоги.
– Черт возьми! – пробормотал удивленный Мобрейль. – Можно подумать, что это император Наполеон собственной персоной! – Затем он произнес про себя: – Этот галантный австриец сошел с ума от любви. На кой черт ему понадобился этот маскарад?
Явившийся снял шляпу и театрально раскланялся.
Когда же этот загадочный человек поднял голову и Мобрейль увидел черты его лица при ярком освещении, то он даже вскрикнул от изумления.
– Какое странное сходство! – пробормотал он. – Право же, не знай я, что все это комедия и что вы просто хотите позабавить меня курьезным зрелищем, то я готов был бы поклясться, что это сам Наполеон!
– Разве не правда, что этот негодяй, этот прохвост, которого я подобрал в грязи Лондона среди отчаянных воров и проституток Уайтчепеля, крайне похож на достославного императора? Ну, подойди поближе! – сказал Нейпперг, возвышая голос. – Раз природа одарила тебя точным образом коронованного злодея, с которым мне еще не пришлось рассчитаться как следует, то подойди и да потерпит он заочно, на твоей мерзкой особе, начало того наказания, которое уже уготовано для него. Ну! Повернись задом, Наполеон! – И Нейпперг, пьяный от бешенства, охваченный злобой, в приступе безумия, возникавшего у него каждый раз, когда он видел своего соперника, бросился на двойника императора, комически нагнувшегося к нему спиной, а затем изо всей силы несколько раз ударил его ногой, со злорадством повторяя: – Вот, получай по заслугам, Наполеон! Негодяй, Наполеон! Подлец, Наполеон! Вот тебе, вот! – И затем усталый, успокоенный откинулся в кресло.
Наблюдая эту сцену, Мобрейль глубоко задумался. В его изобретательном уме зарождалась странная идея, смутный, но привлекательный проект.
Тем временем человек, служивший объектом утоления ревности возлюбленного Марии Луизы, выпрямился; словно актер, который, окончив свою роль, фамильярно возвращается к товарищам и пьет с ними, небрежно бросая на стол царскую корону или кинжал злодея, он подошел к столу, взял стакан, налил виски и, жадно выпив, сказал Нейппергу:
– Ваша честь изволили драться сегодня слишком сильно. Ваша честь были в ударе. С позволения вашей чести я налью себе еще стакан виски. А потом сегодня необходимо, чтобы ваша честь дала мне авансом послезавтрашнюю гинею. Вчерашнюю я положил в карман жилета, который не отличается прочностью, и монета, вероятно, упала на дорогу. Сегодняшнюю гинею я положил в карман штанов, которые находятся далеко не в лучшем состоянии, и вторая гинея, вероятно, отправилась разыскивать первую.
Нейпперг сделал какой-то неясный жест, так как не слушал, что болтал этот субъект. Когда же взрыв бешенства у него прошел, он снова стал мрачным, немного пристыженный необычной формой своей мести. Он думал: «Этот граф Мобрейль будет иметь странное мнение обо мне! Ба! Мне нужен был свидетель этой заочной экзекуции. Если он разболтает об этом, то везде – и в Париже, и в Лондоне – надо мной посмеются, может быть, назовут сумасшедшим, но над Наполеоном будут смеяться гораздо больше!»
Подобная перспектива ободрила Нейпперга и заставила его не пожалеть, что третье лицо было свидетелем этой странной сцены.
Тем временем авантюрист не переставал рассматривать поразительного двойника императора; когда Нейпперг отпустил это чучело, дав ему выклянченную гинею, Мобрейль вдруг сказал:
– Я хочу сделать вам одно предложение, граф!
– А именно? – спросил тот, точно просыпаясь от сна.
– Вы должны уступить мне Наполеона… Разумеется, вашего Наполеона!
– А что вы хотите сделать с ним? Может быть, вы тоже хотите в его лице наказать Наполеона, что, по крайней мере, утешает и позволяет легче дожидаться момента, когда можно будет фактически наказать оригинал, а не копию?
– Нет, я придумал кое-что получше. Доверьте мне его на несколько недель. Если вы уступите мне Наполеона – о, я согласен вернуть вам расходы на одежду! – то даю вам слово дворянина, что ваша месть свершится скорее и будет полнее, и больнее, чем вы предполагаете!
– Что вы задумали?
– Сейчас я ничего не могу объяснить вам, но скоро вы, равно как и весь мир, узнаете результат задуманного мной дела, на которое я рискну при помощи этого восхитительного субъекта.
– Ну, так берите его, – ответил Нейпперг, – если он может помочь в нашей мести этому корсиканскому бандиту. Все равно мне пришлось бы расстаться с ним. Этого негодяя, который по смешной игре природы до невозможности похож на Бонапарта, я встретил в мерзком кабаке Уайтчепеля, где пытался нанять нескольких бравых молодцов, не отличающихся особенной щепетильностью, ради досмотра больших дорог Франции, по которым ходит почта.
– Ах, понимаю! Эти молодцы останавливают почтовые кареты и опустошают мешки с письмами, не брезгуя также и деньгами, посылаемыми на довольствие солдат? Это очень ценные люди, хотя зачастую они и забывают отдавать роялистским комитетам вместе с письмами и звонкую монету. Этот парень из числа таких героев?
– Нет! Это простой гаер, актер низшего сорта, бегавший по кабакам и за несколько шиллингов развлекавший посетителей злачных мест. По мере того как он кривлялся на подмостках и распевал свои песенки, ему пришло в голову подражать манерам и осанке Наполеона. И хотя его лицо было запачкано сажей, но я был поражен его странным, таинственным сходством с моим врагом. И тогда мне пришла странная фантазия нанять его к себе на службу. Я купил ему точно такой же костюм, какой обычно носит тот, чьим живым портретом он является, и меня забавляло держать его возле себя во время пребывания в Англии. Но на днях я уезжаю; не могу же я в предпринимаемом путешествии и особенно в той стране, в которой мне придется действовать, таскать за собой столь компрометирующий портрет! Поэтому я с большим удовольствием уступаю вам, дорогой граф, малопочтенного Самуила Баркера. Однако уже поздно, и наши постели готовы принять нас в свои объятия!
