– Ваше величество, сегодня поутру у меня была герцогиня Данцигская, которая просила, чтобы я исходатайствовала ей большую милость от вас!
– Супруга маршала Лефевра желает от меня милости? Черт возьми! Неужели она недостаточно важная персона сама по себе, чтобы просить о ней лично? Разве ей понадобились теперь посланницы, или же я внушаю ей страх? Ого! Чтобы чего-нибудь испугалась эта мать-командирша? Ну, мудрено поверить!
– Ваше величество, супруга маршала боялась обеспокоить вас! Она уверяет вдобавок, что, получив уже от вас большую милость, опасается показаться слишком назойливой.
– Вот как? Герцогиня Данцигская – превосходная особа, и я очень люблю ее. Это доблестная дочь народа, которую я знавал когда-то в молодости и которая храбро несла службу на полях сражений. Правда, она коверкает французский язык; ее живописные выражения отзываются больше пригородом и казармой, чем сен-жерменским предместьем и академией; это опять-таки совершенно верно. Она не совсем корректно держится в гостиной, а ее ноги путаются в придворном шлейфе. Но это не беда! Я уважаю ее и хочу, чтобы все при моем дворе, как и повсюду, относились к ней как нельзя более внимательно и с безусловным уважением. Пусть кто-нибудь только посмеет теперь оказаться более требовательным, чем я, относительно манер и светской выдержки у жен моих первейших слуг! Лефевр, как я уже говорил ему, пожалуй, напрасно женился сержантом. Но я простил ему этот промах, а ей, этой добрейшей Сан-Жень, я обещал забыть, что она была прачкой. Итак, мама Кью, сообщите нам скорее, в чем состоит ваше поручение. Чего желает герцогиня Данцигская?
– Ваше величество, ее приемыш, гусарский офицер Анрио, женится на дочери одного офицера республиканских войск, под начальством которого служил маршал Лефевр, бывший в то время сержантом.
– Имя этого офицера?
– Борепэр.
– Он был одним из моих друзей! – с живостью воскликнул император. – При геройской защите Вердена Борепэр предпочел, как говорят, смерть постыдной сдаче города, вверенного его охране. Клянусь, я очень рад этому брачному союзу! Ну, а когда же свадьба?
– Послезавтра, ваше величество. Я буду посаженой матерью Алисы де Борепэр, которая сирота, а герцогиня Данцигская надеется, что вы, ваше величество, соблаговолите подписаться под брачным контрактом.
– Согласен! Мы будем присутствовать на церемонии. Однако, я полагаю, герцогиня Данцигская должна быть где-нибудь недалеко отсюда… и вместе с юной невестой. Они обе, вероятно, дожидаются поблизости ответа?
– Ваше величество, вы не ошиблись.
– Герцогиня не только энергичная и добрая женщина, достойная храброго солдата, с которым она разделяла труды боевой жизни и славу, но вдобавок умная особа, которая понимает все с полуслова и знает, как надо вести себя в затруднительных обстоятельствах… Нет, она не дура, честное слово! Я уже высказал ей это в глаза, – продолжал император, вспоминая ловкое вмешательство находчивой Сан-Жень той ночью в Компьене, которая чуть не сделалась трагической, когда Нейпперг был захвачен им врасплох и послан на расстрел. – Супруга маршала Лефевра, – с улыбкой прибавил Наполеон, – побоялась оказаться не на своем месте при моем дворе. Она поняла, пожалуй, слишком буквально некоторые замечания, сделанные мной ее мужу по поводу ее обращения в обществе и манер, и поэтому добровольно удалилась в свой замок Комбо, не желая подвергаться насмешкам придворных и выносить презрение их надменных супруг, которые сами не стоят ее. Я весьма благодарен герцогине за ее внимание к моему желанию, которое даже не было выражено мной, и хочу высказать ей личное мое полнейшее удовольствие по этому поводу. Пригласите, пожалуйста, сюда герцогиню Данцигскую вместе с невестой храбреца Анрио. Я отлично помню, как он взял для меня Штеттин, и обязательно подпишу его брачный контракт. А вы, Меневаль, докончите эту ноту Лористону: надо положить предел оттяжкам и проискам моего любезного кузена императора Александра!
И Наполеон, голос которого повысился и приобрел раздраженный тон, продолжал диктовать депешу своему посланнику при императоре Александре Первом. Монтескью между тем побежала за герцогиней Данцигской и Алисой де Борепэр.
– Ах, это вы, мадам Сан-Жень! – воскликнул император, идя навстречу супруге маршала, немного встревоженной, несмотря на уверения де Монтескью относительно ожидавшего ее приема. – Ну что, вы не сердитесь на меня?
– Нет, ваше величество, – ответила Екатерина. – Вы знаете, что Лефевр и я готовы ради вас дать изрезать себя на куски. Но видите ли, нам предписано пользоваться деревенским воздухом. Мне было совсем, ну совсем-таки не по себе в ваших салонах! В Комбо я нахожусь в своей стихии: там есть крестьяне, которые любят нас, старые солдаты, которые восхищаются моим Лефевром как человеком, находившимся везде, под картечью, рядом с вами; а потом, я живу среди коров, баранов, лугов, деревьев, которые хотя и не чета нашим соснам в родимом Эльзасе, но все-таки мне и мужу милее ваших раззолоченных прихожих и колидоров.
– Коридоров! – тихонько поправила Екатерину де Монтескью.
– Ну да, ваших колидоров! – как ни в чем не бывало продолжала Сан-Жень, не поняв хорошенько замечания. – Мне уж порядком надоело дожидаться у дверей вашего салона. Но это не мешало мне любить вас, ваше величество. Вблизи, как и вдали, вы наш император; кроме того, будьте покойны: в тот день, когда вы дадите знак моему мужу, он скорехонько смажет салом парадные сапоги и примчится к вам. Но пока не дерутся, ведь он вам не нужен, не так ли? Что стали бы делать с таким старым ворчуном в Париже? Вы можете преспокойно оставить его мне, не правду ли я говорю? Теперь он разводит капусту вместе со мной. Но стоит вам сказать: «Сюда, Лефевр! Опять затевается драка на Висле, на Дунае, у черта на…» Простите, пожалуйста! Одним словом, вы, ваше величество, понимаете, что я хочу сказать. Так вот, Лефевр не мешкая распрощается со мной, забудет свое огородничество и ответит вам: «Здесь!», когда вы крикнете: «Вперед!»
– Да, – сказал, по-прежнему улыбаясь, император, – берегите его, заботьтесь о нем, любите и хольте моего храброго Лефевра! Пользуйтесь благоприятным настоящим временем, дорогая герцогиня! Может быть, действительно в скором времени мне понадобится еще раз отнять у вас вашего мужа.
– Значит, снова будет война, ваше величество? – с живостью спросила Екатерина.
– Ничего не знаю, и это еще никому не известно, – ответил император. – Я желаю мира. Но разделяют ли мое желание в Европе? Англия по-прежнему интригует, а император России следует пагубным советам. Не заикайтесь об этом, герцогиня, до нового приказа. Зачем беспокоить понапрасну вашего мужа! Вот это письмо, которое пишет Меневаль, – продолжал Наполеон, указывая взглядом на секретаря, – содержит запрос. Посмотрим, какой последует на него ответ. В этой депеше таится мир или война!
– Ах, неужели? – промолвила огорченно Екатерина и бросила взгляд на Меневаля, который сидел, склонившись над столиком и переписывая письмо, продиктованное в виде отрывистых фраз Наполеона.
Сан-Жень не могла понять, каким образом этот листок бумаги, который, казалось, был испещрен следами лапок мух, мог содержать в себе столь важное решение. Она была почти готова броситься к секретарю и воскликнуть: «Послушай, брось! Неужели ты станешь писать чепуху и поссоришь нас с русским императором?»
Между тем Наполеон пристально всматривался в Алису де Борепэр, испуганную, робкую голубку, потупившуюся под его проницательным орлиным взором.
– Так эта красивая особа, – продолжал он с некоторым колебанием, – выходит замуж за моего офицера Анрио? Право, ему везет! – И подойдя к молодой девушке, он со свойственной ему стремительностью и решимостью взял ее обеими руками за голову, приблизил свои пылающие губы к зардевшему челу Алисы, запечатлел на нем поцелуй и сказал: – Это вполне отеческое лобзание принесет вам счастье, мадемуазель. Вы, насколько мне известно, принадлежите к старинному роду. Изящная, прекрасная и кроткая, вы сделаетесь очаровательной женой. Вам нужно бывать при моем дворе. Я устрою, чтобы вас пригласили на приемы императрицы. Мы увидимся с вами послезавтра, мадемуазель, при подписании вашего брачного контракта! А теперь, любезная герцогиня, и вы, мама Кью, потрудитесь удалиться. Меневаль еще не кончил письмо, а славный Мусташ изнывает от нетерпения во дворе, совершенно готовый к отъезду.
Обе дамы церемонно раскланялись, причем Алисе, поклонившейся менее величественно, показалось, будто император продолжал ей улыбаться, не спуская с нее взгляда.
Де Монтескью, проводив Екатерину Лефевр с Алисой до конца лестницы, спускавшейся к террасе Тюильрийского дворца, возле набережной, собиралась вернуться в свои комнаты.
Императорская аудиенция привела ее в несколько лихорадочное состояние (Наполеон смущал всех приближавшихся к нему), и ей вздумалось пройтись еще немного по саду, чтобы рассеяться.
